Вторая раса следует путём первой, а те, что остались позади, обречены смотреть, как огни вновь горят. Время ускоряется, и все истории складываются внутри самих себя.

Что касается первых, самых молодых и самых глупых, самых магических и самых ребяческих, боги вызывают нас из камня. И когда боги говорят, великий плач доносится от двери до того другого места, что должно быть потеряно, и те, что по другую сторону, забыты.

Когда приходит Третья Раса, они приносят с собой звезды. Мы оставляем их, наших Стражей Середины. И Мост раскручивает свой свет…

…Пока мы не перестаём жить здесь».

Когда её слова обрываются, внутри Барьера воцаряется тишина.

В этой конструкции пещеры я осознаю, что никогда прежде не слышала Миф вот так.

Несколько секунд я могу лишь стоять там, пока строки продолжают отражаться в моем aleimi как дрожь живых разрядов электричества. Сами слова содержат какой-то свет, который не кажется мне светом; я ощущаю его как присутствие, сопровождаемое эмоциями и образами. Я позволяю им омывать меня, ожидая своеобразного… даже не знаю.

Понимания, возможно.

Что-то, что заставит меня почувствовать, словно я знаю то, чего не знала прежде.

Но этого нет. Не в той манере, которая кажется логичной моему разуму.

Тарси нарушает эту торжественность и усмехается.

«Видишь? — говорит она. — Женщина. В старых мифах Мост — всегда «она», никогда не «он».

Но сейчас я прокручиваю в своей голове другие слова. «Миф. Он вроде как намекает, что я не являюсь, то есть, на самом деле не являюсь…»

«Ты не Сарк», — соглашается она.

Её слова звучат буднично, точно она излагает малозначительный факт.

«Не вторая раса, — подтверждает она ещё раз. — Ты — первая раса. Все создания-посредники — первая раса. Мы называем их Элерианцы. Вторая раса — это Sarhacienne, «Вторые»… Сарки. Третья раса называет себя людьми. Древние имена для них теперь не имеют значения».

Я слышу лишь часть из этого. Я повторяю её слова как говорящий скворец, словно если Тарси услышит их вновь, то она может поменять своё мнение относительно сказанного.

«Я первая раса, — посылаю я. — То есть, на самом деле другой вид? Биологически другой?»

Когда Тарси приподнимает световую бровь, я вижу красные и оранжевые искры, курсирующие по венам моего aleimi.

Я спрашиваю её снова. «Я не только не человек, я даже не Сарк?»

Она улыбается. «Ты знала, что отличаешься от нас. Свет в твоих глазах — он виден для людей. Твоя кровь не похожа на нашу. Есть и другие вещи. Ты телекинетик. Это не свойственно Саркам. Ты достигла физической зрелости слишком быстро для Сарка. Ты смогла адаптировать ранний цикл роста под людей, чтобы остаться незамеченной. Sarhaciennes не могут изменять свою биологию, чтобы адаптироваться под окружающую среду. Воспитываемые среди людей, они продолжают походить на человеческих детей, пока не станут намного старше двадцати лет».

Она всматривается в мои глаза.

Я внезапно осознаю, что она адаптировала нашу внешность, чтобы та совпадала с нашими физическими телами. Это происходит так плавно, что я почти не замечаю.

Она добавляет: «Скорее всего, у тебя есть и другие отличия, которых мы не осознаем. Многие знания о твоей расе утеряны».

Но я застряла в ментальной петле, из которой, кажется, не могу выбраться.

В моей голове повторяются слова, которые некогда сказал мне Ревик.

«Нелогично иметь мнение о том, к какому виду принадлежит кто-либо».

Конечно, когда он сказал это, я думала, что он говорил о своём виде.

«Но кто меня родил?» — спрашиваю я.

Она пожимает одним плечом в манере видящих.

«Разве это не важная деталь?» — спрашиваю я.

«Говорят, что Элерианцы производят на свет потомство иначе, нежели Сарки и люди. Говорят, что они способны из Барьера передавать своих отпрысков в физические эмбрионы других существ. Также говорится, что некоторые из них всегда живут среди нас, но сохраняют своё существование втайне. Некоторые говорят, что они могут появиться здесь ровно настолько, чтобы произвести потомство, а потом умирают. Возможно, что твои родители пошли каким-то из этих путей. Также возможно, что ты сама произвела себя на свет из Барьера… или же рождена от Сарка, а разница заключается в твоём aleimi».

«Это полная бессмыслица», — посылаю я, подавляя злость.

Она вновь пожимает плечами. «Я не могу сказать тебе того, чего не знаю».

«Подожди, — говорю я, поднимая ладонь. — Ревик сказал, что моя группа крови существует среди Sarhaciennes. Он говорил, что такая группа редка, но встречается».

Её улыбка терпелива.

«Разве так важно быть одной расы с нами? — она невинно вскидывает бровь. — Или ты так решительно настроена быть схожей с ним?»

Отведя взгляд от этих неподвижных как камень глаз, я заставляю себя сделать паузу, подумать.

«Может быть, — признаю я. — А может, для меня немного чересчур думать, будто я знаю, кто я такая… дважды… и обнаружить, что я оба раза ошибалась. То есть, вот как старейшины определили, что я — Мост? Через эти биологические штучки?»

Она делает очередной жест «более-менее».

«Маркеры в твоём aleimi ещё более красноречивы, — посылает она. — Если бы ты привыкла больше смотреть на людей через их aleimi, и не обращать внимания на их физическую внешность, ты бы осознала, что в твоём свете есть некоторые существенные отличия».

«То есть, Ревик знал?»

Она показывает утвердительный жест. «Он определённо знает. Он предоставил последнее подтверждение».

«Подтверждение? Что это значит?»

«Тесты твоего aleimi, — посылает она, небрежно взмахнув рукой. — Тогда ты бы не смогла заметить те тесты. Но они отчасти послужили причиной, почему ты смогла так легко образовать связь с ним, — она улыбнулась. — В некотором смысле вы уже знали друг друга. Куда лучше, чем ты, наверное, осознаешь».

Я чувствую себя так, словно вернулась на корабль и опять узнаю все то, что он делал у меня за спиной. Даже теперь он держит меня в неведении относительно того, сколько ему известно.

На корабле, выведав это буквально под дулом пистолета, я узнала, что он неоднократно вторгался в моё личное пространство, пока защищал меня для Семёрки.

Он побывал в каждой комнате моей квартиры в Сан-Франциско, а также в доме моей матери, моего брата, Джейдена, квартирах и домах моих друзей. Он хранил оружие, деньги и гарнитуры у меня дома, у моей мамы и Джона. Он создал тайник в моем потолке на случай, если ему когда-нибудь придётся вытаскивать меня оттуда, не используя дверь. Он читал мой разум и разумы практически всех, с кем я регулярно контактировала.

Он просматривал мои рисунки, медицинские данные, школьные данные, полицейские отчёты, все мои аккаунты онлайн. Он имел открытый доступ ко всему, что я делала в сети, к любым виртуальным порталам, которые я посещала — к любому порно, которое я смотрела или читала. Он установил наблюдение за моей работой и школой, моими начальниками, моей семьёй, всеми, с кем я спала, работала или дружила.

«Почему он не сказал мне?» — говорю я наконец.

Она вздыхает. «Ты хочешь, чтобы расшифровала причуды разума моего племянника?»

Чувствуя, как нарастает моя злоба, она вновь щелкает языком, но уже мягче.

«Есть много возможных причин, — говорит она. — Чтобы не пугать тебя. Чтобы не потерять твоё доверие в самом начале ваших отношений. Открытия такого рода лучше проходят поэтапно. То, что ты единственный известный живой представитель своего вида… то, что ты не осознавала этого потому, что способна адаптироваться под своё окружение… это не самые приятные сведения и для того, кто их получает, и для того, кто их сообщает».