— Ты не можешь остановить Смещение, Элисон, — мягко произнёс он. — Наша надежда — смягчить наихудшие его проявления, замедлить… если возможно, то повлиять на направление войны, чтобы дотянуться до тех людей, которым можно помочь с переходом. Я не считаю что-либо из этого жалким. Чем дольше мы сдерживаем боевые действия, тем больше у нас надежды подготовить почву, найти способы достучаться до людей, пока ещё не слишком поздно.

Он снова вздохнул, и этот вздох казался искренним.

— …Но ты не можешь остановить Смещение, Элисон, — сказал он. — В итоге люди должны пройти через крайние неудобства. Иначе они не изменятся.

Я уставилась на него, затем на круг видящих. Если не считать Вэша, то только на лице Балидора отражалось что-то помимо пустого недоумения.

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы опознать во взгляде его серых глаз сочувствие.

***

Той ночью я лежала без сна на спине и смотрела в бамбуковый потолок.

Я хотела смотреть на это рационально — или, может быть, суеверно, как они.

Однако я не могла. Я читала литературу об этих войнах. Предположительно, они убивают все деревья, «затмевают солнце», «заставляют океаны кипеть», «убивают все, что ползает, летает или карабкается». Дети будут рождаться с дефектами, будут свирепствовать болезни, людям будет не хватать еды, воды и чистого воздуха.

Не в таком мире я хотела жить.

Я бы никому не пожелала такого мира.

И ещё Ревик. В глубине души я не отказалась от идеи прожить жизнь с ним, даже в отрыве от всего этого. Я знала, что не могла просто сбежать и играть в домики, как большинство людей, но я думала, что мы можем получить хотя бы часть такой жизни — при условии, конечно, что он тоже хотел пожить так со мной.

Он задерживался уже на три недели после ориентировочной даты возвращения.

Если верить их изначальным словам, все указывало на целый месяц.

Так что я лежала и волновалась. Я волновалась из-за войны, и я волновалась за Ревика. Я знала, что все это время притягивала его к себе, но в кои-то веки я просто позволила боли разделения быть там, не пыталась замаскировать её или притвориться, что я в порядке.

Я не в порядке. Я не в порядке уже долгое время.

Не считая всего остального, не считая жизни видящей, конца света, псевдо-брака — я скучала по нему. На протяжении тех нескольких недель, что мы провели вместе на корабле, Ревик стал моим лучшим другом. Вопреки всем нашим проблемам, всему, что случилось за тот год с небольшим, что мы знали друг друга, я все равно доверяла ему больше всех, за исключением Джона и Касс.

Я хотела поговорить с ним об этом.

Я хотела поговорить с ним о войне, о Териане, о том, что мне делать. Я хотела знать, считал ли он тоже, что война неизбежна. Я гадала, сказал бы он те же вещи, что и остальные. Что попытки остановить войну — это пустая трата времени.

Свернувшись калачиком на тонком матрасе, я пожелала, чтобы он вернулся домой.

Я знала, что он этого не почувствует, потому что дюжина разведчиков наблюдала за его светом, следя, чтобы ничто не добиралось к нему извне.

Но в глубине души я думала, что он действительно услышал меня под всеми этими щитами, и что он понял.

Териан шёл по двору, используя трость с костяной рукояткой в качестве опоры.

Данная конфигурация личности носила тело, некогда называвшееся «Териан-11» — до того, как Галейт сократил его ряды. Теперь для других Терианов он был «Териан-4» или просто «Четыре».

Четыре был двухсотлетним видящим с псевдонимом тридцати-с-чем-то-летнего человека, который работал в бизнесе по импорту-экспорту из Пекина. Он не был женат, но имел девушку из местных — актрису по имени Бей-Линь.

Теперь он находился далеко от неё и далеко от своего дома.

Четыре окинул взглядами лица, обращённые к нему.

Немытые, они, казалось, состояли лишь из гигантских жидких глаз, которые окружала кожа, натянувшаяся на кости. Металлические ошейники из потускневшего серебра окружали грязные шеи над выступающими ключицами и грубой одеждой. Свободные лохмотья больше напоминали мешки с дырками для рук, шей и ног, нежели рубахи и длинные штаны, которые они должны были напоминать.

Мухи лениво кружили и собирались в кучки во дворе, садясь на глаза и необработанные порезы, которые струпьями покрывали руки и ноги. От большинства из них отказались владельцы, жаждавшие плоти.

Возраст в данном загоне колебался примерно от двенадцати до двадцати солнечных лет. В результате видящие были маленькими, худенькими, бледными. Большинство разлучили с родителями в раннем возрасте — если они вообще хоть сколько-нибудь пробыли с родителями.

Четыре фыркнул, его нос и рот невольно сморщились.

Они определённо могли бы мыть продукт почаще. Кормить время от времени, чтобы удостовериться, что со временем он разовьётся в нечто ценное. Будь у него возможность, он бы сейчас весь двор окатил из шланга, сначала мыльной водой, затем чистой — может, даже несколько раз, чтобы наверняка.

И все же он достаточно хорошо понимал, как в Индии и Китае обстоит дело с водой.

В последние годы проблемы с водой лишь ухудшались, и все обещало стать ещё хуже в будущем. Сами Гималаи уже стали полем битвы — правительства по обе стороны великих гор сражались за снег и воду на их вершинах.

Данный лагерь управлялся не Шулерами, строго говоря.

И все же монаху, которого он отследил через счета Галейта, определённо платили из его частных фондов. Пока Три копался в бумагах в Баварии, Четыре получил задание отследить каждый банковский счёт, к которому имел доступ Галейт. А это означало нырнуть в бесчисленные крысоловки человеческих псевдонимов, которые он накопил за годы, а также мёртвых видящих, чьи имена он позаимствовал; видящих, которые «завещали» ему все свои финансовые холдинги; людей, которые приходились «родственниками» и так далее.

Даже теперь, когда половина этих счетов оказалась бесхозными или пропавшими, Шулеры имели ВНП[2] побольше, чем у большинства стран первого мира.

Вопреки этому Галейт оплачивал данный счёт из своих личных фондов, с секретного счета, а не сделал это частью затрат по обычным операциям. Что бы эти монахи ни делали для Галейта, он не хотел, чтобы об этом стало известно тем, кто управлял финансами в сети.

Аномалия оказалась настолько интригующей, что Териан подумал проверить её лично.

Он все ещё не был уверен, что именно он нашёл.

Видящая перед ним, сильно постаревшая монахиня лет этак шестисот с избыточным весом и индийскими корнями, выглядела нервничающей и бросала на Териана взгляды через плечо. Галейтовские журналы учёта, а также сами монахи и монахини называли это «школой», но Териан без проблем мог узнать рабочий лагерь.

Ещё бы, ведь за своё время в Шулерах он управлял множеством лагерей, и ещё в нескольких надзирал за научными подразделениями. В частности он контролировал много генетической работы, начиная с периода после Второй Мировой Войны, когда Галейт впервые выказал интерес к гибридизации.

Сам Териан никогда не питал нежных чувств к лагерям, но у одной из его личностей имелся талант к генетике. Лагеря видящих предоставляли поле для экспериментов, почти не имеющее аналогов — с использованием и физических структур, и aleimi, а также с созданием функциональных полукровок, которые могли одурачить человеческие устройства для распознавания видящих.

Териан последовал за женщиной через тяжёлую деревянную дверь в другом конце двора, понаблюдав, как она возится с железным ключом, который она носила на шейной цепочке под одеяниями. Он немного улыбнулся при виде старомодной системы безопасности, затем последовал за ней в фойе внутреннего помещения, наблюдая с лёгким нетерпением, как она поджигает свой факел от настенного.

— Электричество здесь ненадёжное, — объяснила она виновато, хотя Териан практически был уверен, что его мысли закрыты щитами. — Мы обнаружили, что традиционные методы с меньшей вероятностью оставят нас бродить в темноте на ощупь.