— Сиэтл — кофейный город, — сказала я, улыбаясь. — Нельзя винить меня.

— Нет, это как раз твоя вина, — заверил меня Ревик, наблюдая, как я ем. Его боль опять усилилась. — Боги, ты снова меня возбуждаешь. Думаю, все становится хуже, Элли.

— Все становится хуже, — согласилась я, проглотив то, что было у меня во рту.

— Нам нужно не забывать питаться, — сказал он. — Нам это нужно, Элли.

Но я не могла отвлечься от лапши.

— Поверить не могу, как сильно я проголодалась. Я могла бы все это сожрать разом.

Ревик фыркнул с каким-то прозаичным весельем, наклоняясь через меня, чтобы набрать себе на вилку лапши.

— Элли, прошло минимум три дня. Мы оба начали слабеть.

Я замерла с вилкой у рта.

— Три дня? Но мы же прошлой ночью…

Он покачал головой, и его глаза слегка светились в темноте.

— Как минимум две ночи назад. Может, больше, — он покосился на занавешенное окно. — Снова стемнело. Думаю, в этот раз мы проснулись сразу после заката.

— В этот раз, — повторила я, только это не было вопросом.

Я постаралась сложить воедино последние неизвестно-сколько-временных-промежутков и осознала, что действительно помню пробуждения. В первый раз мы были у камина. Ещё я вспомнила один раз, когда мы проснулись где-то на кафельном полу, укрытые лоскутным одеялом.

То же или похожее лоскутное одеяло наполовину прикрывало меня сейчас.

Ревик все ещё ел, свободной рукой лаская мои пальцы между нашими телами. Он протянул мне свою вилку, и я съела с неё лапшу. Ощутив от него очередной завиток боли, я наклонилась ближе, целуя его в губы. Ревик нежно оттолкнул меня ладонью и ткнул пальцем в сторону миски.

— Ешь, — сказал он. — Я не буду морить свою жену голодом.

Я рассмеялась, принимая из его рук стакан, когда он вновь наполнил его водой.

Мы оба выпили примерно по половинке, затем я съела ещё немного лапши, пока не осознала, что сыта… то есть, на самом деле сыта. Наверное, потому что он прав, и мы не ели несколько дней. Ревик протянул мне ещё один стакан воды, жестом показывая выпить.

— Нам нужно держать окна открытыми, — обеспокоенно сказал он.

Он не закончил мысль, но я опять-таки уловила его логику.

Он имел в виду шторы. Он хотел видеть, как восходит и садится солнце, чтобы у нас было какое-то напоминание о еде. Я почувствовала, как усиливается беспокойство Ревика, когда он посмотрел на меня, и я заставила себя съесть ещё несколько кусочков. Допив воду, я оставила пустой стакан на кровати и забралась за Ревика, массируя его спину, пока он ел. Он все ещё был намного худее того, каким я его помнила.

Я вспомнила про шторы и выгнула шею, ища шнур, но тут до меня дошло, что мы можем замёрзнуть, если…

— Нет, — Ревик проглотил то, что было у него во рту. — …Там есть стекло, Элли.

Встав, я изучила плотную ткань.

Я дёрнула за один край.

В результате я по ошибке содрала всю гардину и отпрыгнула назад, когда та рухнула на пол. Я расхохоталась, но Ревик уже отреагировал на мой испуг. Я невольно изумилась тому, как быстро он вскочил на ноги.

Затем я заметила синеватый свет, затопивший комнату.

— Луна, — показала я. — Эй. Ты посмотри туда.

Луна, полная примерно на три четверти, сияла на небе, усыпанном звёздами. Эти звезды вопреки яркой луне светились как твёрдые бриллианты, находясь так далеко, что они могли принадлежать Барьеру, а не физическому небу. Я стояла и зачарованно смотрела, когда Ревик присоединился ко мне у окна, обняв меня сзади.

— Нет, — сказала я, поднимая на него взгляд. — Поешь ещё.

Он покачал головой. Он тоже насытился.

Лаская мой голый живот пальцами, Ревик вновь начал целовать меня. Его губы и язык на вкус отдавали лапшой, когда я прижалась к его груди и ответила на поцелуй.

Через несколько секунд я уже толкала его обратно на кровать. Ревик позволил мне, улёгся на спину, потом вздрогнул и скинул столовые приборы с кровати на пол.

Я наблюдала, как его глаза начинают светиться.

В этот раз он меня не оттолкнул.

Я резко посмотрела вверх. Я снова слышала голоса.

Они доносились издалека.

Солнце поднималось, наполняя комнату золотым и розовым светом, более глубоким, чем тот, что окрашивал поля снаружи.

Я не помню, как оно садилось.

Однако я помнила еду. Я помнила, что мы ели больше одного раза… опять пришло время еды? Я не помнила, чья очередь помнить. Мы выработали какую-то систему, но вскоре уже её забыли. Я помнила, как мы смеялись перед холодильником, Ревик закрыл рукой мои глаза и заставил меня наугад показывать на контейнеры.

Я сидела у него на коленях, обхватив руками его плечи.

Ревик держал меня ещё крепче, чем я держала его, его пальцы впивались в мою спину, пока он удерживал свой вес на другой руке. Он читал меня, замедлялся, когда я приближалась к разрядке, дышал все тяжелее и продолжал использовать свой свет, чтобы держать меня на грани.

Наполовину прикрыв глаза, он стискивал мою кожу и кости, пока мой свет вплетался в него, и вот он уже впился зубами в моё плечо. Ревик издал надрывный стон. Я ощутила, что он теряет контроль.

Я понимала. Я снова делала это. Я чувствовала это.

Просила его… о чем-то.

По правде говоря, я уже ничего не могла с собой поделать.

Я чувствовала это в нем, буквально за краем моего зрения. Он был уверен, что не мог дать мне это, но я в равной степени была уверена, что он может.

В моем свете поднялось раздражение. Оно спровоцировало в нем очередную волну агрессии. Я постаралась успокоить его, но Ревик лишь крепче стиснул меня руками и всматривался в моё лицо светящимися глазами. Он спрашивал меня, сначала по-немецки, потом на каком-то незнакомом языке, лаская мою шею и подбородок. Наконец, он переключился на английский.

— …Жена, — он целовал меня, говоря низким голосом, в котором звучала боль. — Скажи, что мне сделать… пожалуйста. D’ gaos. Элли. Пожалуйста. Пожалуйста, я хочу сделать это для тебя.

Но я не знала, как ему сказать. Я постаралась показать ему.

Я пыталась так же долго, как и он.

Я выгнулась ему навстречу, сильнее притягивая его своим светом, пока Ревик вновь не застонал.

Это не помогло. Я чувствовала, что он читает меня, и его боль лишь усилилась, когда я открылась. Казалось, он удерживал меня на грани бесконечно долго… сосредоточился на этой тяге в моем свете, останавливал меня, пытаясь найти это сначала во мне, затем в себе.

Он сделал это вновь, опять меня остановил, пока я не начала бороться с ним.

Где-то в этот момент я услышала их вновь.

Тревога ещё не проникла в меня.

Изменив угол, Ревик вошёл глубже, и это ощущалось ещё приятнее. Он терял контроль. Наслаждение исходило от него волнами, и мои ногти впились в его спину. Облегчение затопило меня, когда я увидела, как расслабляется его лицо, и осознала, что значит это выражение. Наши толчки сделались жёсткими, глубокими, не такими выверенными. Я прочла его снова, и Ревик открылся, вцепляясь в меня.

Когда в этот раз то складывающееся ощущение вернулось, я была так глубоко в нем, что Ревик не сумел остановить это, когда…

Все исчезло. Все, кроме шума крови в ушах и ощущения, которое я не могла контролировать.

Я закричала. Думаю, Ревик издал какой-то звук.

Это ощущалось так безгранично и невероятно приятно. Как минимум на мгновение я ощутила, как та интенсивность в нас обоих разжимается, превращается в нечто ошеломительно мягкое…

Ревик был рядом, когда я пришла в себя, все ещё держал меня, пока стихали последние судороги. Он целовал моё горло, бормотал в мою кожу.

— Я люблю тебя, — услышала я его слова. — Я люблю тебя, Элли.

Я хотела продолжить. Он ждал меня…

Но я вновь ощутила это — какое-то знакомое присутствие. Ещё больше незнакомых.

Я подняла голову с его плеча, все ещё стараясь выровнять дыхание и успокоить свой свет настолько, чтобы просканировать комнату. Все ещё баюкая меня в объятиях, Ревик повторил мои действия и помог мне посмотреть. На мгновение я затерялась там, глядя на него.