Эмма нахмурилась и ее вопрос растворился в его губах. Ллойд мягко притянул ее лицо, обхватив длинными пальцами шею Эммы. На этот раз поцелуй вышел короткий и от того более дразнящий.

Не смея больше мучать друг друга и сдерживая свои порывы они насладились отведенным им этим вечером временем, позволив единственную вольность — Ллойд не выпускал руки Эммы, нежно переплетя свои и ее пальцы.

Время пролетело слишком быстро. И без того подстраховав себя от опоздания на рейс, Ллойд заранее собрал нехитрый багаж, погрузив его в машину. Он должен был прямиком от Эммы мчаться в аэропорт Ла Гуардия.

Проводив ее до двери квартиры, где она жила, Ллойд будто зачарованный сорвал еще один поцелуй с ее губ. Она тихо засмеялась и провела кончиками пальцев по его щетине, не в силах поверить, что происходящее реально.

Ее пылающий взор Ллойд запечатлел в памяти в мельчайших потребностях и если бы знал, что видит эту женщину в последний раз, то проклял бы с радостью свои партнерские обязательства, работу и каждого, кто вклинился в этот процесс с возражениями.

Не подозревая ни о чем, Ллойд еще несколько секунд стоял и осмысливал события этого вечера. В опустевшем и обшарпанном коридоре громко щелкнул замок на двери. Бенджамин Ллойд Грэнсон вздрогнул, завороженно улыбнулся и почувствовал, что теряет голову.

Ллойд мог смотреть правде в глаза. И сегодня она была такова, что с непривычным чувством стоило признать, что он влюбился по уши.

Комната утопала в полумраке. Оливия Грэнсон ждала гостя и заметно нервничала. Последний визит старшего сына порядком ее насторожил, посеяв в материнском сердце тревожное чувство. Бен редко бывал в родовом особняке Грэнсонов на Читтенден авеню. Так называемая община скалы, известная как «Дом Тыквы», балы жемчужиной Хадсон-Хайдс.

Оливия каждый вечер любовалась на открывающий из окна вид. Мост Джорджа Вашигтона, выделялся в ночи грядой огней расположенных, вдоль опор и подвисных тросов, Нью-Джерси мерцал на противоположном берегу, шумный с патологической бессонницей и суетой, прикрытый лишь парком Форт Ли.

Каждый божий день, Оливия ужинала в половине восьмого вечера, выпивала крохотную рюмочку бренди, принимала горячий душ, по ее опыту, ванна слишком быстро расслабляла и обходила весь дом, проверяя все ли на своих местах.

Она наслаждалась порядком, а требования хозяйки дома к обслуге были маниакальными. Умело обходясь без повышенного тона, показного недовольства и высокомерных слов о долге и обязанностях, миссис Грэнсон внушала уважительный трепет своему немногочисленному штату прислуги. Стремление к совершенству давно вошло в привычку.

Не хватая звезд с неба, Оливия не обладала особыми талантами и являла собой посредственность, которая скрашивалась покладистым характером и нечеловеческим терпением к невзгодам. Она будто состояла из способности сносить удары судьбы, что доказывал ее брак с жестоким человеком, и последующим десятком лет, после его кончины, когда на хрупкие плечи матери двух сыновей свалился крупный строительный бизнес мужа.

Времени на слезы не оставалось. Роберт был тираном и признавал все только самое лучшее, его устраивал только успех, в свой адрес он желал слышать только похвалы и принимать восхищение. Неуемное трудолюбие, амбиции и раздутое эго Роберта Грэнсона привели к процветанию компании. Не способный никому доверить свое детище, он положил на алтарь своего детища собственную жизнь.

Даже, когда у него родился сын, наследник, которому в будущем он готовился передать бразды правления, Роберт не видел в нем дитя, которому требовалось лишь любовь отца и немного внимания. Это был очередной этап личного плана Роберта Грэнсона, который был расписан до самой гробовой доски. И каково же было разочарование, когда выяснилось, что у мальчик отклонения в развитии — последствия затяжных и тяжелых родов. Это подкосило Роберта, но придало решимости и сжав зубы, он принялся ждать отведенное для его супруги врачами время восстановления, когда она вновь сможет забеременеть. Вся надежда была на рождение второго ребенка. «Нормального», как любил повторять Роберт, выплевывая это слово едва ли не по буквам, каждый божий день в лицо супруги, пока не родился Стивен.

Его появлением на свет изменило все. Глава семьи получил новую цель в жизни, оставив в покое жену и первенца.

Бен слышал, как отец хвалит брата за малейшие успехи, дает ему советы, балует и…любит. Мальчик даже привык, что его называют идиотом, хотя детский мозг, заточенный под справедливость на грани ее смысла, отказывался принимать горькую правду.

Мать сглаживала углы, как могла и всеми силами сокращала пропасть между своими деться, которую каждый день расширял и углублял их отец.

Оливия даже не смела надеяться, что ее муж каким-то чудом осознает, что Бен совершенно нормальный мальчик и своим брезгливым отношением к сыну, он усугубляет положение. Бену требовалось больше времени и усилий, занятий и внимания, но вместо этого, в детскую память врезались крики отца и рыдания матери.

Роберт дал имя первенцу в честь своего деда — Бенджамин, а мать назвала в честь любимого композитора Эндрю Ллойда Вебера.

Так оба родителя внесли первый раздор в сознание маленького молчаливого ребенка: традиции рода Грэнсонов и легкий, смешливый характер девушки, родители которой не могли похвастаться ни состоянием, ни достойной работой.

А потому после смерти отца, Бен первым делом попросил чтобы его звали вторым именем, которое дала ему мать. Он будто стряхивал с себя, все, что касалось отца. Отверг навязанное ему образование в престижном колледже, отказывался от денег, которые могли открыть перед ним любые двери.

В доме помимо миссис Грэнсон жил ее младший сын Стивен.

Учитывая огромную площадь особняка, Оливия скрипя сердцем ожидала, когда он последует за своим старшим братом, кинув ей сакраментальную фразу о том, что он должен жить отдельно дабы не тревожить заслуженный покой матери.

Бен ненавидел этот дом, стены которого были пропитаны горькими воспоминаниями. Он съехал, на квартиру, которую арендовал на скромное жалование, работая в муниципалитете. Жуткий клоповник в Бруклине служил его пристанищем почти год.

Оливия не могла надеяться на то, что и судьба компании будет небезразлична старшему сыну. Все ее чаяния были разбиты, когда Бен всерьез увлекся архитектурой. Супруг холодно относился к успехам старшего сына в школе, математический склад ума мальчика и выдающиеся успехи вовсе не изменили мнения отца о своем ребенке. Стивен не отставал по успеваемости от брата, но тут уже руку приложил отец, нанимая для него лучших репетиторов, тем самым, за уши притягивая успех.

Роберта не было в живых уже восемнадцать лет, но до сих пор все шло по его плану.

Стивен рвался к руководству компанией, но его идеи были скорее продиктованы тщеславием и не сулили блестящих результатов, а Бен полностью посвятил себя своему увлечению и полагаясь только на себя, создал небольшую фирму по проектированию, на пару со своим лучшим другом Томом Флэтчером.

Бенджамин сделал себе имя среди архитекторов, когда его проект офисного здания для крупной финансовой корпорации в Филадельфии произвел фурор.

Его детище вошло в список достопримечательностей штата Пенсильвания, авторитетные издания выпускали объемные статьи о молодом талантливом архитекторе, собирая по крупицам информацию о нелюдимом парне, который просто ненавидел журналистов.

Известность, за которой Бен не гнался вскрыла давно притаившуюся проблему, которая просто ждала своего триумфального появления. Не обделенный природой, высокий и неприлично красивый молодой мужчина, не знал, как ему справиться с чрезмерным успехом у женщин. Одна единственная его фотография в журнале, которая красовалась на обложке издания, стала причиной того, что весь тираж был раскуплен за 2 дня, а на редакцию обрушился шквал писем с требованиями рассказать о Бене Грэнсоне больше. Львиная доля писем, разумеется, была от представительниц прекрасного пола. Редактора журнала довели до мании преследования и в результате бедолага слег с нервным расстройством, едва отбившись от нечаянного успеха.