Старик наблюдал, как менялось лицо мужчины, который внушал доверие и явно сильно переживал за Эмма. Одетый в дорогой костюм, белоснежную рубашку, он ни разу не поморщил нос, хотя в квартире витал стойкий запах, какой обычно сопровождает пожилых людей.

Ллойд метался по крохотной комнате, не замечая ничего вокруг, пока Ларсон не упомянул про стол. Он подошел к груде распечаток, эскизов и каталогов с образцами, уставившись невидящим взором.

А кем Вы ей приходитесь? — вопрос прозвучал монотонно с примесью безысходности.

Что-то вроде подраненного кошака, которыми кишат улицы, — хмыкнул Ларсон. — Не знаю, чем я это заслужил… Мы познакомились, когда Эмма переживала довольно тяжелый период. Я ей помог, потом она мне сколько раз помогала. Так и прикипели… Я вроде деда ей. Все пыталась меня с улицы увести. Ну, на что ей грязный старик в квартире? Вши, да лишай…сеять. Вшей вытравила мне, ну, лишая и не было… От давления таблеток на год вперед накупила….Упертая, как не знаю кто! «Не поеду никуда, лягу на пол и буду смерти ждать!» — это она мне заявила, чтобы я сюда перебрался.

Ллойд почувствовал, как его накрывает отчаяние, но вдруг его взгляд упал на полку, над фальш-камином. Там, в потертых разномастных рамках, стояли фотографии. Он подошел ближе, чтобы получше их рассмотреть. Эмма улыбалась ему с каждого снимка: широко и счастливо; в дурацких колпаках — со своими друзьями, здесь они отмечали чей-то день рождения, а на следующей — сдержанно и с немым укором, ее подловили за компьютером в очках, наушниках с растрепанными волосами. Ллойд почувствовал, как в груди все стянуло.

В голове пульсировали слова Виктора, о том, что Эмма, просто не хочет чтобы ее нашли.

Но где она теперь? Куда она могла поехать? — раздался его тихий голос, в котором надежда уже билась в предсмертных судорогах.

Он взял в руки одну из фотографий и задумчиво провел пальцем, повторяя овал знакомого лица.

Я не знаю. Она ничего не сказала, ни куда едет, ни когда вернется. Даже не знаю вернется ли она вообще. Сказала, что будет присылать деньги, хотя оставила мне все свои сбережения…

Взгляд Ллойда продолжил свое путешествие по каминной полке. Его лицо внезапно исказилось, словно от резкого приступа боли. В конце за одной из рамок лежала заколка, которая была в ее волосах, в тот вечер… Ллойд вернул на место фото и взял в руки скромное украшение.

Можно я заберу это? — он не посмел присвоить чужую вещь украдкой и без разрешения. Не смотря на то, что это была дешевая безделушка.

Старик был явно очень простым человеком, который не знал что ему делать с внезапным переездом в настоящее жилье. Тут, казалось бы, можно и не церемониться, но, если верить этому человеку, то он являлся единственным, кем дорожила Эмма.

Я не хозяин здесь, — пожал плечами Ларсон. — Как я могу распоряжаться…чужим?

Повертев в руках заколку, Ллойд сцепил челюсти и молча сунул ее к себе во внутренний карман пиджака, после чего обернулся и в упор посмотрел на старика.

Седая щетина на впалых щеках, добрые глаза, растерянный вид, потертые спортивные брюки, футболка и штопанный свитер. На комоде около входной двери в ряд стояли пилюли в рыжих пузырьках. Судя по всему Ларсон ютился только в гостиной, не смея вторгаться в спальню Эммы, как будто она вернется со дня на день.

Хотя, это были только догадки…

Ллойд обессиленно вздохнул. Оборвалась последняя надежда, которая изо дня вдень терзала его, сводила с ума, буквально отравляя жизнь.

Ларсон не решился нарушить молчание. Его глаза настороженно бегали, наблюдая за реакцией мужчины, который совершенно не вписывался ни в окружающую обстановку, ни в круг знакомых Эммы.

Обведя еще раз взглядом гостиную, Ллойд неторопливо подошел к двери и повернул ручку, но в последний момент замер и обернулся.

Рад знакомству, Ларсон. Если Вы не против, я заеду на неделе, вдруг, появятся какие-нибудь новости, или если что-то узнаете, — стройный ряд таблеток стоял перед глазами и Ллойд запнулся. — Да! Если, Вам что-нибудь понадобится звоните мне.

Ларсон тяжело поднялся с дивана, правое колено со вчерашнего дня не давало покоя, артрит уверенно сжирал сустав. Старик поморщился. Он хотел напомнить, что телефона у него нет.

Я помню, за телефон, — кивнул Ллойд, словно прочитав его мысли. — Но у вас здесь за углом городской есть…. Я оставлю свою визитку.

Маленький прямоугольный кусок дорогой плотной бумаги примостился рядом с лекарствами на видном месте.

— До свидания, Ларсон, — прозвучало короткое прощание и в тот же момент дверь захлопнулась.

Шаркая ногами, Ларсон подошел к комоду, чтобы рассмотреть карточку. Он устало вздохнул, открыл ящик, где лежал блокнот, в котором крупными цифрами был записан телефон Флоры и Арти. Добавив к ним еще один телефон «спасения» Ларсон, вернул блокнот на место и запер входную дверь на ключ и цепочку.

— Вот тебе и крыша над головой. Проходной дурдом с комнатой для допросов, — пробурчал старик, который не любил врать, а сегодня он явно превысил свой лимит в этом неблагодарном деле…

Грязно-желтый фасад больницы на Кони-Айленд был до боли знаком и не вызывал особого эстетического удовольствия при его созерцании. Но Шон Данри обожал свою работу, хотя она была не такая престижная, как у дипломированных врачей. Должность медбрата в отделении интенсивной терапии далась выходцу из Бронкса довольно трудно. Отличные результаты экзаменов и блестящие успехи в учебе, не гарантировали ровным счетом ничего, если ты темнокожий парень и дом твой расположен в сердце одного из самых неспокойных районов города. Погода выдалась сегодня солнечная, клумбы, обсаженные вечнозелеными кустарниками выпустили на волю несколько лютиков. Яркий, чистый желтый цвет словно был укором вкусу того человека, который подбирал краску для отделки стен больницы, в которой людям должен был пробиваться стимул к жизни и дальнейшей борьбе за нее.

Сорвав крошечный цветок, Шон улыбнулся и быстро сунул его в карман куртки.

Его частенько донимали ребята с улицы, которые жили на деньги от продажи травки, почти у всех было оружие, огрызаться с ними было опасно. Но Данри заслужил негласное уважение всего квартала, когда смог помочь одному из самых непримиримых противников законопослушной жизни не умереть от пулевого ранения.

«Разносчик уток» держал свои пальцы на простреленной артерии на бедре, из которой фонтаном хлестала кровь, до приезда машины скорой помощи, слушая, как лихой на слова Тай Кинсон, судорожно хватал его за куртку, а дрожащие от страха глаза не помещались на лице.

Шон приходил на работу уже одетый в больничную форму, оставлял вещи в шкафчике, выпивал крепкий кофе в комнате для персонала, тайно вздыхая по молодой практикантке с глазами цвета тикового дерева, которая была недосягаема для него, хотя бы исходя из цены ее «скромных» туфель.

Сегодня была суточная смена. Через час дежурный доктор начнет обход и до этого момента нужно было проследить, чтобы все пациенты прошли утренние процедуры и получили назначенные препараты.

Вот уже больше двух месяцев, свой рабочий день Шон Данри начинал с одиночной палаты, расположенной последней в длинном коридоре на третьем этаже.

Заглянув в окошко, вделанное в дверь, парень нахмурился и зашел внутрь. Больничная кровать, была пуста. Постель заменили на чистую, вечно пикающий монитор молчал. Крошечный желтый лютик, который Шон припас в нагрудном кармане форменной рубашки, парень достал и растерянно хлопая глазами, повертел в пальцах и убрал обратно.

Обычно здесь неподвижно, будто манекен лежала девушка, в окружении бесчисленных приборов и трубках, которые напоминали уродливую паутину. Это была необычная пациентка, хотя, Шон за свои три года практики успел насмотреться на ножевые и огнестрельные ранения, гнойные перитониты, открытые переломы, даже вытекший глаз был в его копилке ужасов.

Эта пациентка отличалась тем, что полтора месяца подряд она была неподвижна, словно восковая фигура. Шон прекрасно помнил тот день, когда после восьми часовой операции у нейрохирургов, а потом еще шесть у хирургов-ортопедов, ее опутали спасительными капельницами, подключили электроды и оставили в полном одиночестве. Была его смена.