Кому не хочетя мучаться с формированием образов главных героев, облегчу задачу.

Эмма — Эмилия Кларк, Стив Грэнсон — Скотт Иствуд, Ларсон — Харрисон Форд, Бен Грэнсон — Крис Хемсворт (или Чарли Ханнэм), Райан Мэдсен — Люк Эванс, Оливия Грэнсон — Хелен Миррен, Виктор Лирген — Мадс Микельсен, Хьюго Селестино — Роберт Дауни Мл.

В конце концов….. книга, это лучший кинотеатр!

Вожу коготочком по лужице крови,

Я монстр убивший сотню людей,

Я злобная тварь, пережившая горе,

Твоя я погибель, добей же скорей!

Назад не смотрю, ведь замру не в испуге,

Давно ничего не боюсь и не жду,

Меня превратили в монстра от скуки,

По вашим же страхам и крови бреду…

Намного важнее с монстром не биться,

Внутри он сидит и его нет страшней,

Важней поддержать и не дать оступиться.

Не дать превратиться в монстра важней.

— 1-

— Такси!

Никто из прохожих, спешивших ранним утром по своим делам, даже не обернулся на явно отчаянный окрик девушки c каштановыми волосами, которая под моросящим октябрьским дождем пыталась вырваться из промозглого плена улиц.

Эмма сегодня проспала и опоздала на автобус.

Бруклин набухал от дождя уже третий день. Пробки, которые раньше были еще хоть как то терпимы, превратились в настоящее испытание. Те несчастные, кто работал на острове особо остро чувствовали непогоду и каждый день с надеждой смотрели метеоканал.

Надежда подыхала, корчась в предсмертных судорогах.

Не отличаясь особым оптимизмом Эмма окончательно помрачнела. Это же был четверг!

А по четвергам в конторе в 8.00 совещание. Мисс Линда Хамид отличалась особо извращенным умом, когда дело доходило до пыток подчиненных.

Тем не менее один из лучших дизайнеров Нью-Йорка, могла себе это позволить.

Мисс Хамид была светочем в жизни Эммы вот уже три года, но в то же время, работа в агентстве Линды, была и самым тяжким испытанием для силы воли и гордости, которые талантливая, но бедная девушка без связей, могла себе позволить.

Желтая машина резко затормозила около обочины, где стояла Эмма, уже почти промокшая до нитки. В невероятной спешке, она забыла зонт дома. Возвращаться за ним было недопустимой роскошью. Мисс Хамид не допускала опозданий и «легкий дождик» явно не был причиной для них.

Эмма нервно посматривала на часы в телефоне. Оставалось 15 минут. Впереди едва завиднелся Бруклинский мост. Водитель такси, пожилой мексиканец, устало потер переносицу, когда в очередной раз пришлось затормозить на красный сигнал светофора. Он кинул уставший взгляд на свою пассажирку в зеркало заднего вида.

Опаздываете?

Эмма подавила нервный смешок, а за одно и желание пуститься в объяснения и ругань. Она лишь кивнула и опустила глаза.

Мой босс будет в ярости.

Ну…. Так ведь какая непогода! Каждый может опоздать.

Каждый может….

Эмма закусила губу.

А мне нельзя….

Кабину такси облетел тяжелый вздох. Эмма приготовилось к плохому дню.

«Ни первый и не последний», — горько подумала про себя Эмма.

Через двадцать восемь минут, она выслушала от своего босса тираду об ответственности, неприкрытые издевки по поводу неопрятной внешности и очередное напоминание, что одного таланта мало в дизайнерском деле.

Не сводя глаз с ухоженного и моложавого лица сорокашестилетней начальницы, Эмма читала в ее глазах надменность и нетерпимость к таким как она — простым людям, не способным ответить на хамство.

Но мисс Хамид не раз получала большие контракты, благодаря скромной и молчаливой сотруднице, поэтому умела балансировать на тонкой грани грубости и профессионализма. Поэтому то ее сотрудники редко самостоятельно увольнялись.

Линду всегда можно было еще чуть-чуть потерпеть. И это «чуть-чуть» могло растянуться на годы, пока не заканчивалось ЕЕ терпение и выдержка не давала слабину.

Оказавшись в своей каморке, которое в агентстве Линды Хамид гордо называлась рабочим местом специалиста, Эмма с облегчением вздохнула. Правда негромко…

Каждый тяжелый вздох, неосторожное слово или косой взгляд словно по воздуху доносились до начальницы. Воздуху помогали несколько ртов. Коллектив агентства включал в себя десяток рядовых дизайнеров, четыре ведущих специалиста и главный дизайнер с помощником. Этим помощником и была Эмма — сирота родом из Кентукки, которую жизнь занесла в Нью-Йорк.

К своим двадцати шести годам Эмма достигла определенных успехов в карьере, удивляя сослуживцев немногословностью и упорством носорога, железной выдержкой и полной не конфликтностью.

Крови нет? — из-за перегородки неожиданно появился конопатый нос Никки Рокленд.

Они с Эм не были подругами, но среди прочих больше общались друг с другом. Дружба в агентстве не приживалась, здесь холили карьеризм и лелеяли амбиции, что с одной стороны очень подходило Эмме. Она могла без оглядки идти к своей цели, без реверансов. Ей хватало совести и таланта, чтобы этот путь не был выстлан головами коллег, а цель была простая — независимость и возможность обеспечить ту жизнь, о которой Эмма мечтала с детства.

Эмма Кейтерберг практически не помнила свою мать, которая, по словам работником детского приюта, куда она попала сразу после ее кончины, проработала официанткой в кафе и не имела ничего за душой. Имелись какие-то дальние родственники, с которыми связь была потеряна еще в восьмидесятых, так что путь маленькой Эмме был заказан.

Она не могла пожаловаться, что с ней обходились жестоко, несправедливо и сиротское детство выдолбило в груди черную дыру. Нет…

Воспитатели в приюте Сэйнт Бердс были людьми достойными и в меру строгими. Не без исключений, но Эмма прекрасно помнила летние дни, проведенные в Джорджтауне в летнем лагере, бесконечные походы, снежные битвы зимой и интереснейшие сказки, которые всегда читала только мисс Пакклин, старая дева, огромная по размерам с добрыми глазами и огромным сердцем, в котором мог поместиться не один детский приют.

Она то и пристрастила маленькую Эмму к чтению, что косвенным образом определило дальнейшую жизнь девочки. Однажды в приютскую библиотеку пожертвовали подшивку старых журналов по искусству. Когда потрепанные страницы впервые попали в руки Эммы, она словно забыла как нужно дышать

Картины старых мастеров Европы приковали ее взгляд и душу за одно мгновение. Дошло до того, что у Эммы буквально выдирали из рук несчастную подшивку, которую не позволялось выносить из читального зала и девочка просиживала дни напролет с простым карандашом и альбомом, копируя и перерисовывая пейзажи, портреты.

Выходило коряво и смешно… О чем не преминули сказать практически все, кроме мисс Пакклин, которая молча отвела Эмму в кружок рисования и водила ее лично два года подряд, пока Эмме не исполнилось тринадцать и ее успехи все таки заставили заткнуться завистливое большинство.

Через пару недель после ее тринадцатилетия умерла мисс Пакклин. Занятия рисованием прекратились и еще один кусочек сердца уже девочки-подростка превратился в камень. Эмма замкнулась в себе, пообещав себе, что если у нее будет семья, то она сама будет обеспечивать себе и родным достойную жизнь.

Это пресловутое «если», было самой серьезной проблемой. Эмма практически не подпускала к себе людей. Расчет был простой — нет людей, не на кого отвлекаться от достижения поставленной цели, а значит, нет лишних проблем, разочарований, боли и потерь.

Только после того, как Эмма окончила колледж и получила диплом дизайнера, она позволила себе слабину. Так два года назад она познакомилась со своим парнем Джейсоном Смитерсом. Потому что все чаще и чаще в маленькой квартирке на Фултон стрит, ей хотелось на стену лезть от одиночества и тоски.

— Все хорошо, — Эмма выдвинула ящик стола и достала расческу. Волосы после дождя превратились в воронье гнездо, а к полудню была назначена встреча с клиентом, заказ которого курировала и разрабатывала непосредственно она.