— Я прошу мне верить… — пытался было возразить директор, но Рудаков попросил его сесть.

Знаменский выступил с разгромной речью, во время которой Рудаков думал: как следует решать этот вопрос? Он, как всегда, выбирал позицию: с кем и против кого воевать? Партийная позиция — выявлять и устранять недостатки. Позиция, выбранная директором базы, — скрывать недостатки и сохранять их!

— Может, ограничимся строгим взысканием? Человек пережил, понял ошибки, — сказал второй секретарь обкома, Кусков.

— Пережил — да, понял — нет. Он умышленно мешал нам найти истину. Мы очень хотели бы ему верить, но он больше не заслуживает доверия. С предложением орготдела знакомы все члены бюро? У кого есть другие предложения? Нет? Решение принято. — Рудаков объявил трехминутный перерыв.

Приглашенные на первый вопрос покинули комнату. Последним, волоча толстый портфель, медленно вышел бывший директор базы.

Рудаков подошел к Степанову, крепко пожал ему руку.

— Выглядишь ты, Виталий Петрович, по-прежнему молодцом. Только все тучнеешь… Больше занимайся гимнастикой! — улыбнулся Сергей Иванович.

— Вы знакомы? — заинтересовался Кусков.

— Лет пятнадцать назад на одном руднике вместе работали. Ты, Виталий Петрович, если не занят, подожди меня, ладно?.. Продолжим заседание! Приглашайте товарищей! — попросил Рудаков и вернулся на свое место.

В комнату вошли инструкторы обкома и комитета партгосконтроля, секретарь партийного комитета Кварцевого рудника Столбов и Пихтачев. Фрол и Павел Алексеевич сели рядом со Степановым.

Рудаков встал.

— Слушаем вопрос о работе Кварцевого комбината. Я бы просил разбить его на два раздела: первый — информация директора об опыте работы в новых условиях, второй — о недостатках в работе комбината, выявленных областным партгосконтролем. Прошу, Виталий Петрович, уложиться в тридцать минут.

Степанов подробно доложил об экономическом эксперименте, который оздоровляет и производство, и людей, в нем занятых. Примеров привел много: рост золотодобычи без увеличения числа людей; за короткий срок удвоение фонда предприятия; строительство новых производственных объектов и жилья; рост зарплаты на одну треть и производительности труда почти наполовину; обострение чувства ответственности за выполняемое дело; снижение производственных затрат за счет экономии; премии лучшим рабочим. Рассказал о новой стоимости пол-литра водки для прогульщика Ивана…

Дотошные, придирчивые вопросы сыпались один за другим. Эксперимент был слишком смел, глубина его многими не воспринималась всерьез: просто, мол, очередной «почин». Но после обсуждения уже всякому стало ясно, что по-старому работать теперь не может ни одно предприятие области…

— Какие вопросы предстоит решать в первую очередь? — спросил Рудаков.

— Материальное снабжение предприятий. Мы составили заявку на запасные части к экскаваторам и самосвалам на триста тысяч рублей, подсчитали точно по нормам. Фонд министерство спустило территориальному управлению лишь на сто тысяч, а получили мы их всего на сорок пять. Механизмы простаивают, мы имеем резервы, — ответил Степанов.

Столбов поднял руку:

— Хочу добавить про горный цех: если, скажем, на сборочном конвейере нет детали — конвейер останавливают, объявляется аврал. В горном цехе половина экскаваторов и самосвалов в простое, так аврал с другой стороны — загоняем работающее оборудование, как лошадь, пока она не остановится, даже профилактику машине делать нельзя.

— Еще один пример — обогатительная фабрика, вы были на ней, — сказал Степанов, обращаясь к Рудакову, — там проложено около четырехсот километров разных труб, из них ежегодно нужно менять хотя бы десять процентов. Вы же помните, кое-где и вода брызжет, и воздух свистит, а годовой фонд на трубы спустили лишь на два километра. За последнее время увеличился простой фабрики.

— Да что тут говорить! — закричал с места Пихтачев. — Зато комиссий всяких проверяльных на комбинат повадилось, все мероприятия сочиняют, нас, дураков, поучают, а директору каждый раз грозятся голову снести. А я так думаю: дали бы нам что положено по нормам для производства и сидели бы эти комиссии дома, сами бы делом занимались и нам бы не мешали работать. А кулаком стучать — ума много не требуется и делу от этого проку нет.

— Возмутительно, что он говорит!

— Говорю, что думаю, — отмахнулся Пихтачев.

— Виталий Петрович, отложи в сторону свой отпечатанный текст и ответь нам как коммунист: удовлетворяет тебя лично работа комбината? И хорошо ли ты руководишь им? — предложил Рудаков.

Члены бюро переглянулись. Кусков неодобрительно покачал головой: что это еще за новшества?

Степанов отодвинул от себя папку с докладом и, волнуясь, начал:

— Я поставлен в трудное положение… Обычно докладчик говорит о перевыполнении плана, перечисляет премии и награды, присужденные коллективу, и под конец, когда истекает регламент, бросает два-три слова о недостатках, на них всегда не хватает времени… Удовлетворяет ли меня работа комбината? Нет! Почему? Все еще низок, по сравнению с зарубежными фабриками, процент извлечения золота. Плохо используется богатая техника. У нас подчас нарушаются правила техники безопасности. Правда, в последнее время положение резко улучшилось, но еще многое предстоит сделать и в новых условиях… Есть случаи пьянки, прогулов… Ответ на второй вопрос напрашивается сам: руковожу плохо. — Степанов замолчал, ожидая вопросов.

— Тактика, ничего не скажешь, — криво усмехнулся Кусков.

— О людях мало заботитесь, товарищ Степанов, — сказал председатель облисполкома. — Долго строили, а построив новое помещение для столовой на обогатительной фабрике, как использовали?.. А ведь в старой столовой теснота, рабочие не успевают пообедать!

— Министерство продолжает менять планы. Пришлось временно занять помещение под фабричные нужды. Все подчиняем производству, — ответил Степанов, взглянув на Рудакова.

— У нас производство расширяется не ради производства, а ради блага человека, — заметил Попов.

Рудаков внимательно изучал членов бюро обкома: ведь ему предстояло работать с ними. У него уже сложилось мнение о Кускове — этот сухарь случайно попал на партийную работу. Заинтересовал Сергея Ивановича Попов, человек с трудной судьбой. Сергей Иванович узнал, что десятилетним мальчонкой Попов покинул нищий крестьянский двор отца: нужно было самому добывать пропитание, чтобы не протянуть ноги. Подпасок, дорожный рабочий, слесарь, боец Красной Армии в гражданскую войну, комсомолец, трижды раненный, награжденный за храбрость личным оружием… Потом — рабфак, в ленинский призыв передача из комсомола в партию, двадцатитысячник, партийная работа на столичном заводе. По мобилизации ЦК ВКП(б) Попова направляют в Забайкалье, где он руководит крупным партийным комитетом, затем в Ленинграде возглавляет райком. А в 1935 году его арестовывают, как врага народа. Два года ожидания в тюрьме, когда он прислушивался к каждому шороху за дверью. И лагерь. Потом реабилитация. Опять завод, опять война, опять ранения. Всегда он жил для людей… Сотрудники любили его за человечность, обращались к нему как к отцу родному.

— Недавно, — продолжал Попов, — я по поручению обкома проверял жалобу, был у вас на комбинате и не смог попасть к вам на прием. Вопрос-то невелик: о квартире пенсионеру, проработавшему четверть века на золотых приисках. А ведь не решен до сих пор. Это как понять? Мировых масштабов достигли, как говорят — бога за бороду схватили, так нечего церемониться с «винтиками»?..

— Пенсионер этот ни дня у нас не работал, а с жильем пока туго. Я не знал, что были вы, секретарь не доложила, — смущенно оправдывался Степанов.

— А я не назвался, пытался пройти в общем порядке… Один раз вы заседали, в другой — совещались да еще куда-то выезжали с комбината…

— Вызывают каждый день. И обязательно — директора, любой инструктор обижается, если к нему приедет не директор. Прямо кровная обида! А от этого страдает дело, — вздохнул Степанов.