— В нашем институте подобное исключается, смею вас заверить, — сказал профессор. — Но, как говорится, была бы честь предложена…

Спускаясь по лестнице-стремянке, он исчезает в шурфе-колодце. Геологическим молотком Светланы стал отбивать борозду на сыпучей, незакрепленной стенке…

Михаил Васильевич показал Степанову глазами на шурф, укоризненно покачал головой. Но Виталий Петрович сделал вид, что слушает профессора. Проворнов в это время уже объяснял геологу Курилову и Светлане, что они пришли сюда, чтобы безжалостно и любовно, как хирурги во время операции, проникнуть своими инструментами в тело земли… Они буравят ее скважинами, нащупывая залежи ископаемых, они рассекают горными выработками рудные жилы!.. Все дальше и дальше проникают они в глубину, вырывая у природы ее сокровенные тайны.

С особым удовольствием заговорил профессор о своей любимой геофизике: сейсмические методы широко применяются при поисках газа и нефти, магнитометрия — при оконтуривании железных руд, радиометрия — для обнаружения руд урановых… Нужно шире внедрять геофизику и на золоте!

Северцев взглянул на ручные часы. Проворнов понял намек и попросил оставить его с молодыми геологами: чтобы написать заключение о направлении разведочных работ, он должен посмотреть все выработки.

Степанов проводил Михаила Васильевича до своей палатки, а сам, ругая десятника за нехватку крепежного леса, ушел с ним на лесосеку, крикнув на ходу Северцеву:

— Реорганизации там реорганизациями, а дело-то делом!..

Как только Северцев вошел в палатку, снова раздалась телефонная трель. Это Виктор. Интересуется отцовской жизнью. До него дошли слухи, что отец собирается уезжать из совнархоза. Правда ли это?

Михаил Васильевич ответил уклончиво: дескать, все под ЦК ходим, пока ничего определенного сказать возможности нет. В свою очередь спросил: до Зареченска, мол, тоже дошли слухи о серьезном увлечении Виктора Северцева. Если не секрет, кто же она?

В некоей ошеломленности слушая взволнованного сына, Михаил Васильевич в раздумье сказал:

— Да, конечно, я ее знаю. Немного, но знаю. Прошу об одном: не торопись, проверь себя — можешь ли ты быть ей хорошим мужем. Я бы не хотел, Витя, повторения тобою моей судьбы в этом плане… Решать — тебе, к думать перед решением — тоже тебе!

Положив трубку, Михаил Васильевич глубоко затянулся папиросой. Что же такое получается: если у ребят это серьезно, то он, выходит, породнится с Виталием Петровичем… со своим подчиненным!.. Уж хотя бы по этой причине придется бежать из совнархоза!.. Все это, конечно, шутки… А вот как слепится жизнь у ребят?.. И как ему со Степановым, — нет, все-таки действительно, что ли, они станут сватами? — начинать эксперимент, которого он так ждал, о котором теперь как о деле решенном сказал Шахов? Это же может иметь огромное значение, тут люди могут найти ответы на многие беспокоящие их сегодня вопросы…

— Можно? — послышался голос.

В палате появился Филин. Он вертел в руках кожаную папку, и вид у него был несколько смущенный.

— Почему задержался? Или указания начальства для тебя уже не обязательны? — полушутя спросил Северцев.

Филин снял куртку, причесал растрепанные волосы и сел рядом с Михаилом Васильевичем. Нервно откашлявшись, спросил:

— Зачем вызывал сюда?

— Нужно помочь Степанову достроить местную дорогу, здесь будет добывать золото драга.

Филин отрицательно покачал головой.

— Не могу. Автомашины с моего комбината все на уборочной, да тебе драгу строить все равно не разрешат. Я знаю мнение отдельных товарищей, — вздохнув, посетовал Филин.

— Это не твоя печаль, — возразил Северцев.

Филин в ответ лишь пожал плечами и смущенно спросил:

— Скажи честно: ты не дашь согласия на утверждение тебя председателем совнархоза?

— Нет, не дам. Не хочу временной работы, — ответил Северцев, сразу поняв причину его смущения.

— Вызывали в обком и предложили мне, — виновато глядя в глаза собеседника, сказал Филин.

— Неужто согласился? Прямо скажу — не по Сеньке шапка.

— Попросил времени на раздумье. Вот прилетел к тебе за советом. — Пантелеймон Пантелеймонович с облегчением вздохнул: тяготившее его признание позади!

— Эта должность даст тебе, конечно, блага. А даст ли она моральное удовлетворение?

— Полной гармонии в жизни не бывает. Она состоит из мудрых компромиссов и приспособлений, к сожалению. Во всяком случае, из-за какого-то там кокса я бы не стал портить отношения, — не поднимая глаз, ответил Филин, он был доверенным лицом Кускова и потому знал все.

— Что кокс? Местничество страшно! — с горечью сказал Северцев.

Он молча глядел на пылинки, которые плясали в полосе солнечного луча, пробившегося в окно палатки. Филин поерзал на табуретке и продолжал:

— Но нужно не забывать, что на партучете мы тоже состоим по месту… Ты красноречиво молчишь. Я знаю, ты осуждаешь меня. Я знаю тебя!.. И должен сказать, что ты представляешься мне неисправимым мечтателем… И это совсем не плохо!.. Мы все мечтали, и я в том числе… Но надо все-таки помнить, каждому из нас надо помнить, что реальность никогда не соответствует нашим мечтам. Вот если мы эту истину признаем и приемлем, тогда никакое зло в окружающем мире не в силах будет нас огорчить!..

Северцев со все растущим удивлением слушал Филина. Он не верил своим ушам… Он считал Пантелеймона Пантелеймоновича человеком, разумеется, с недостатками, но принципиальным. А сейчас перед ним сидел циничный карьерист, который рассчитывал использовать обреченный совнархоз как трамплин для прыжка в руководящую номенклатуру, и помешать этому прыжку уже было поздно…

Филин уловил настроение собеседника.

— Мечтать-то по нонешним временам недосуг!.. А соглашаюсь потому, что свято место пусто не бывает — я или кто-то другой займет его. И он, и я будем лишь блюсти инструкции, положения, постановления… от них шкафы ломятся на каждом предприятии… В любом циркуляре много, много страниц типографского текста. Убористого! Все поделено на параграфы, внутри каждого параграфа — еще на буквы. Алфавита не хватает, чтобы перечислить все запреты и указания: этого не делай, а это делай!.. Но делай при соблюдении вот таких-то и таких условий. А в других условиях… Словом, запеленут наш брат, как новорожденный. Лучше уж не брыкаться! Молчать! — Филин провел ладонью по лбу, вытирая обильный, липкий пот.

— Поздравляю, — сказал Северцев. — Ты, кажется, переборол самого себя. У меня это не получается.

После сытного обеда Птицын дремал за своим рабочим столом, предусмотрительно обложив стол пухлыми папками. Остальные три стола, с трудом втиснутые в маленькую комнату, пустовали: двое сотрудников болели, один был в командировке. Поэтому Птицын чувствовал себя сегодня вольготно — как когда-то в кабинете начальника главка.

Мягкое осеннее солнышко приятно пригревало лысину, Александр Иванович разомлел и, закрыв глазки-щелки, погрузился в дрему. Очнулся он от громкого женского голоса. Открыв глаза, увидел перед своим столом маленькую изящную Асю, секретаршу объединения, и незнакомого мужчину с блестящим черным портфелем. Прилизанные металлически-серые волосы, густые брови над синими впалыми глазами, лицо очень худое, кости скул напоминают ключицы. Впалая грудь, впалый живот… Доска доской! Возраст определить трудно, можно дать и тридцать, и пятьдесят. Сух, серьезен, держится с каким-то напряженным спокойствием.

— Александр Иванович, это по вашей части? — Ася передала Птицыну бумажку с десятком разноцветных резолюций.

Птицын быстро пробежал глазами бумажку. Рекламация на низкое качество бурового станка фирмы «Майнинг корпорэйшн».

— Да, сейчас я занимаюсь этими делами, — ответил он, посмотрев на пустой соседний стол: эксперт по оборудованию еще болел.

— Знакомьтесь! Господин Смит, представитель этой фирмы. Александр Иванович Птицын, старший инженер. Я отлучусь на минутку, а вы, Александр Иванович, пока уточните, пожалуйста, претензии к фирме! — С этими словами Ася скрылась из комнаты.