В то время, когда Проворнов в приятном обществе месье Бастида знакомился с Парижем, на Птицына сыпались одни неприятности.

Александр Иванович сидел за своим столом хмурый, злой. Сегодня он получил выговор за путаницу, допущенную при подготовке договора с афганцами, а шеф в разговоре с глазу на глаз предупредил его даже о несоответствии занимаемой должности. Шефу легко давать указания да распекать! Птицын сам был когда-то в его положении, знает эту кухню. Труднее выполнять указания, когда не чуешь, куда дует ветер.

В парткоме заговорили о его возрасте… Будто он виноват, что бегут года. Лишних он себе не насчитывает. А сегодня знакомый кадровик намекнул, что на место Птицына уже подбирают работника…

Неужели начальству что-то стало известно?

Чему бывать, того не миновать, а пока надо взять бюллетень и отдохнуть недельку на даче, ведь «бабье лето» не долговечно. Но и это смешно! О каком отдыхе можно мечтать? Да Серафима загоняет на даче хуже, чем шеф на работе: копай, опрыскивай, обрезай кусты и деревья, чини забор и подполье — занимайся физическим трудом, он полезен, а некоторым так просто необходим!.. Нет, бюллетень сейчас брать не надо, лучше строчить бумажки, чем потеть на Серафиминой барщине.

Раздался телефонный звонок. Птицын вздрогнул. В эти дни он ждал звонка Смита. Припомнился разговор с болтливой Асей. Что там ни говори, а было бы с его стороны глупостью не использовать такой козырь для доказательства своей осведомленности и значительности… Он уже готов был пожалеть, что не снял трубку. Один-то раз можно встретиться и со Смитом. Тем более что дни работы Птицына в объединении почти сочтены…

Но Ася, сболтнув ему о сделке с французами, может с таким же успехом разболтать другим о его, Птицына, непонятной заинтересованности в этой сделке.

Телефон затрещал вновь. Птицын снял трубку и выжидающе молчал.

Смит был малословен: назвал число, час и место встречи. Птицын ничего ему не ответил и положил трубку. Стал прикидывать все «за» и «против». Первых было немного, но они были весомые, вторых было очень много, и многие из них выглядели устрашающе. Конечно, страшно. И даже очень! Но как быть-то? Как поступить правильно? Нужно-де поддержать контакты хотя бы здесь, раз его не пустили в Париж! Проворнову можно, а Птицыну нельзя?.. И так ведь всю жизнь: кому-то можно, а вот ему нельзя!.. Так хотелось думать Птицыну, так он оправдывал свое подлое решение.

Завтрашняя встреча со Смитом весьма своевременна. На этой встрече Птицын будет выглядеть солидно. Как настоящий бизнесмен. Смит должен это оценить.

Без пяти минут семь Птицын был у входа в метро на площади Дзержинского и читал «Вечернюю Москву», беспокойно поглядывая изредка на башенные часы большого здания за памятником.

Ровно в семь мимо него прошел Смит, взглядом предложив следовать за ним.

Они направлялись вниз. У памятника первопечатнику Федорову Смит оглянулся, проверяя, идет ли Птицын. Тот вышагивал с рассеянным видом, как бы прогуливаясь и любуясь яркими осенними листьями. Смит перешел улицу и свернул в сквер. Выбрал удобное место, опустился на свободную скамейку и сразу же углубился в журнал. Минут через пять появился Птицын. Постоял у огромной цветочной клумбы и сел на ту же скамейку.

— Нам следует быть осторожными, — вместо приветствия сказал Смит, не отрываясь от журнала.

Птицын промолчал. Он и без того был достаточно напуган подобной встречей. Смит понял его настроение.

— Извините и здравствуйте, господин Птицын. Я бы хотел знать: вам удалось помочь нашей фирме?

Глядя вверх, на освещенную солнцем старинную башню, Птицын ответил:

— Мне удалось убедить шефа отказать конкурентам и подписать контракт с вашей фирмой.

— О’кэй. Думаю, что, получив от меня такое приятное известие, фирма не замедлит достойно отблагодарить вас.

— Несогласованным остался один вопрос. Но, думаю, вы уступите? Вы бессовестно заломили лишку, — продолжал Птицын, украдкой поглядывая на Смита.

— Уступить вам пятьдесят тысяч долларов, не правда ли? Может, это сделаете вы? — усмехнулся Смит.

Птицын молча думал.

— Скажу вам доверительно, как приятелю Бастида: я получил указание фирмы соглашаться на семипроцентную скидку. Это устроит вашу сторону? — допытывался Смит.

— Полагаю, что нет.

— Вы нас берете за горло… Продукция лежит на складах, фирма терпит убытки.

Птицыну казалось, что еще одного нажима фирма уже не выдержит и согласится на все условия…

— Месье Птицын, а вы не смогли бы еще раз убедить шефа? Контакты успешно развиваются, вам следует пойти фирме навстречу!..

— Допустим… — Птицын опасливо посмотрел по сторонам.

Поблизости никого не было видно. Лишь на скамейке напротив сидела в обнимку влюбленная парочка. Чернокожий парень в толстых роговых очках что-то шептал рыжей девице, она кокетливо улыбалась.

— Мы с вами коммерсанты. А коммерсанты работают на процентах. Сколько? — деловито справился Смит.

— Бог с вами, что вы говорите!.. — изумился Александр Иванович.

— Бизнес есть бизнес. Я вправе гарантировать вам десять процентов, пять тысяч долларов. Но если вы настаиваете на большем, я запрошу фирму. Согласны? — напирал Смит.

Птицын твердил одно:

— Я не хочу этого слышать, я не хочу этого слышать…

— Я уверен, мы договоримся. Как должен я вести себя на заключительных переговорах с вашим объединением?

— Категорически настаивать на прежних… — Птицын осекся, поняв, что сболтнул лишнее.

— Благодарю вас. Через пятнадцать минут я подъеду на такси к гостинице «Москва». Вы подсядете в машину, я передам сувенир от месье Бастида.

Смит поднялся со скамейки и зашагал к «Метрополю».

Птицын медленно пошел к гостинице «Москва». Что теперь будет? Что произойдет?.. Еще можно все исправить… Завтра же рассказать руководству… Ведь он выпытал у Смита важные сведения о бедственном положении фирмы?.. А кто ему поручал вступать в контакт о фирмой? Как объяснить это?.. Объяснений и ждать не будут, немедленно выгонят с работы!..

Подойдя к гостинице, он стал внимательно разглядывать витрину фотохроники ТАСС.

Вот в стекле появилось отражение машины, из которой ему махал рукой Смит. Птицын сел в машину. Это было такси. У станции метро Смит попросил шофера остановиться и вышел, оставив на сиденье изящно упакованный магнитофон.

Все эти дни Птицын жил в тревожном ожидании какой-то беды. Мучительно думал о том, что он скажет, если начальство потребует от него объяснений по поводу встречи со Смитом. Как оправдать свою болтливость, которая обошлась стране в пятьдесят тысяч долларов? Он знал, что вчера подписан контракт на условиях французской фирмы. Назовут ли это только болтливостью?..

Он должен был сегодня раз и навсегда признаться самому себе, признать страшную правду, на которую всю жизнь он упорно пытался закрывать глаза, пытался спрятаться за удобными рассуждениями… Он лжец! Он лгал всем окружающим и, чтобы сохранить самоуважение, лгал себе… Но теперь ни оправдать, ни обмануть себя он уже не сможет! Да, это была не болтливость, а продуманная подлость. И хотя до конца жизни он сможет лгать близким и посторонним людям, себе лгать он уже не в состоянии. Теперь он всегда будет знать, кто он такой.

Но и теперь Птицын искал оправдания себе. Не объединение надо бы пожалеть: что оно потеряло? Только деньги, да и то не такие уж и большие… Жалеть нужно его, Александра Ивановича Птицына: он потерял гораздо больше, гораздо больше! Уважение к себе, вот что он потерял… Как бы он ни старался забыть, он никогда не сможет вычеркнуть это из памяти. Он не будет спать по ночам…

Размышляя таким образом, Птицын ехал в вагоне метро на встречу со Смитом. На станции «Кировская» он увидел Смита на перроне. Тот пропустил в вагон всех пассажиров и, оглянувшись по сторонам, вскочил в последний, с силой сдерживая закрывавшуюся дверь, защемившую его портфель.