— Арчи? — Повторила мама, когда молчание затянулось.

— Мам… Я, наверное, не смогу. Мне очень жаль. Ты же знаешь…

— Арчи, не надо. — Голос матери стал невероятно мягким. Таким же она желала нам с Ками спокойной ночи, когда еще укладывала нас спать. — Все хорошо.

— Мне жаль. — Снова повторил я, не зная, что еще сказать.

— Не стоит жалеть о таком. Ты же знаешь, что наша девочка на небе. А значит, она смотрит на тебя оттуда, в какой бы точке земли ты не находился. И чувствует твою любовь. Уж не знаю, кого в этом мире Ками любила больше, чем своего старшего брата. Даже мы с твоим отцом отчаялись претендовать на это место. — Мама рассмеялась, и я улыбнулся в ответ.

Но затем снова помрачнел:

— Ты знаешь… Я проводил с ней так мало времени.

— Это точно не твоя вина. — Теперь голос мамы звучал почти извиняющимся тоном. — Мы с папой… — Она вздохнула и не продолжила.

Я уже сто раз слышал это. Продолжать рассказ действительно не имело смысла. Мама, приросшая сердцем и корнями к Канзасу, и отец, заблудший в ее поля англичанин, развелись 11 лет назад. Тогда мне самому едва исполнилось 11, а Ками и вовсе стукнуло лишь 8. Она не понимала, что происходит и как это вообще возможно. Не смотря на то, что развод, можно сказать, прошел тихо и мирно, она перенесла это с трудом. Особенно из-за того, что я уезжал с отцом в Англию. Может поэтому она позже взяла девичью фамилию матери? Небольшой знак протеста у доброй души… Я же остался Хантом.

Единственная причина, которую мне назвали на тот момент — образование, которое я могу получить в Британии. Да и я сам тогда выбрал поездку с отцом. Хотя о каком выборе может говорить парень, только что закончивший начальную школу? Так я перевелся в среднюю частную школу, а затем поступил в местный университет. Камелию я звал каждый раз, когда оказывался в Канзасе. Но она была непоколебима в своих стремлениях, и они не были связаны с Британией. И именно ее уверенность в исполнении любых мечтаний заразила меня, как осенняя простуда и положила в руки фотоаппарат. Она стала моей первой музой. Моя искренняя, бескорыстная, светлая сестра, которая всегда отдавала больше, чем брала взамен. И в итоге она отдала даже свою жизнь.

Помню, как Камилла смеялась, когда я сделал татуировку старинной модели фотоаппарата на спине, и называла меня чокнутым. После ее смерти, картинка обросла узорами, а в их хитросплетении, если знать как и куда смотреть, прямо под «глазом» объектива, была дата смерти моей сестры. Не так давно мое дыхание замерло, когда Вея вырисовывала тонкими пальцами эти самые узоры на моей спине. Но она не увидела. А если бы увидела…

— Арчи, ты хочешь что-то сказать? — Мама и Ками всегда отличались чуткостью. Даже в молчании они могли услышать больше, чем в любых словах. Вот и сейчас она уловила мою отстраненность.

— Не знаю, мам… Нет. Или да… — Я вздохнул. — Все так сложно.

— Это жизнь, она не бывает легкой.

— Кто бы сомневался… Но проблема в том, что я сам создаю эти сложности, мам. Своими руками. Я как чертов паук, который запутался в своей же паутине. — Я сделал еще один глоток воздуха и добавил, обреченно и глухо, так, как мой голос не звучал никогда: — Я совершил ошибку. Я полюбил того, кого не должен был.

Неожиданно для меня в трубке раздался тихий, добрый смех. Такой родной, пусть и искаженный связью:

— Арчи. Я не перестаю хвастаться перед всеми друзьями твоими достижениями. В спорте, в учебе, в твоей любимой фотосъемке. Но, не смотря на все это, какой же ты у меня еще глупый мальчик.

Я улыбнулся:

— Интересно, это у всех матерей дар разговаривать со взрослыми сыновьями, как с детьми, или ты у меня особенная?

— Конечно, я у тебя особенная. — Поспешила убедить меня мама все таким же тоном: радостным, счастливым. Я живо представил, как искрятся ее глаза. — Но и ты, своими словами, даешь мне право говорить с тобой, как с малышом.

— Хорошо, сдаюсь. Почему же я глупый? — Я легко поддавался настроению матери и опустошение, которое я чувствовал буквально минуту назад, будто чуть притупилось.

— Ты полюбил… Кого «не должен был»? Ну, неужели же мы выбираем, кого нам любить? Или ты считаешь, что при таком раскладе из всех мужчин мира я бы в здравом рассудке выбрала твоего папу?

Тут, я был не в силах сдержать смех. Я знал, с какой нежностью мама относится к отцу, не смотря на то, через что они прошли. Их отношения в какой-то степени восхищали. У нее был Люк, у него — Джорджи, но иногда казалось, что они все еще самые близкие друг другу люди.

— Арчи. — Снова позвала мама, вырывая меня из детских воспоминаний. На этот раз голос ее звучал серьезно, уже без смеха: — Никогда не называй любовь ошибкой.

Я сглотнул:

— Но мам, она… — И не смог сказать дальше. Что она? Кто она?

— Я уверена, она особенная, раз смогла влюбить в себя такого, как мой сын. Мы с Камиллой были уверены, что ты обвенчаешься узами брака только со своим фотоаппаратом. Она была бы очень счастлива это слышать, Арчи, как и я.

12 августа 2018 года

— Вея, обрати внимание, какие скульптуры. Вея, я же к тебе обращаюсь!

Я нехотя оторвала взгляд от настенных часов, не успев проверить свою теорию. А она была такова: время остановилось.

— Ого. — Сказала я таким тоном, чтобы мама поняла, что ледовые арки, ангелы и прочие творения ремесленников (или кто там занимается сиим делом), для меня вовсе не «ого». И даже не «угу» с натяжкой.

Мама мое «ого» расценила верно и снова вернулась к аркам из живых цветов, отдавая предпочтение им. А жаль с одной стороны. Ледовые арки можно было подплавить и смотреть, как они начинают капать на макияж и прически местных примадонн. Или на спор заставить кого-нибудь их полизать…

Я, мама и одна из организаторов праздников, которых, казалось, был целый полк, и имя очередной я не потрудилась запомнить, уже битых часа два сидели в гостиной и обсуждали стиль праздника. В мельчайших деталях. Когда я говорю в «мельчайших» я имею в виду именно это: от салфеток и формы палочек для канапе, до украшений потолка. Правда, когда я захотела принять более активное участие, и вдохновенно попросила не забыть про фиолетовую туалетную бумагу с гербовым значком Преев на каждом листике — они моей идеи не оценили. Губят талант!

— Может, у вас будут какие-то особые пожелания? — Поинтересовалась та, чье имя вертелось на языке… Вертелось… Вот-вот я… Увы… Нет. Не вспомню.

Я посмотрела на безымянную женщину, не выпускавшую из рук планшета. Каждый раз, когда мы останавливались на каком-то предложении из кипы толстых папок, разбросанных по столу, ее пальцы, с ярко-алыми ногтями, бодро стучали по сенсору. Сейчас же она внимательно взирала на меня, и я не смогла не оценить ее улыбку. Заискивающая, максимально доброжелательная, такая белая, как будто она стирает ее в отбеливателе вместе с бельишком.

Мои губы в ответ также растянулись в медовой улыбке:

— Ох, хорошо, что вы спросили! — Я доверительно наклонилась к ней. — Я хочу официантов карликов.

Длинные ресницы пару раз удивленно хлопнули, губы напрочь застыли в натренированной улыбке. Кажется, шестеренки в ее мозгу пытались сообразить: шучу я или надо срочно подавать объявление о поиске людей определенного роста?

— Карликов? — На всякий случай уточнила она, все также улыбаясь.

— Карликов. Людей небольшого роста. Вы только представьте: они будут лавировать по залу, а гости будут думать, что подносы с закусками передвигаются сами, летая по воздуху! Ну, как вам моя идея?

Неся этот бред, я испытала укол стыда. Мое предложение выглядело чем-то грубым. Нельзя приплетать в этот фарс людей с аномалией роста. Тем более, что я их глубоко уважала. Особенно, после Питера Динклэйджа*, покорившего весь мир (И мое сердце.) своей ролью Тириона в «Игре престолов». Вспомнив, с кем я начала смотреть этот сериал и не успела досмотреть, мое настроение снова упало с отметки «терпимо» до «ниже температуры ледяного озера Коцит*».