Фото из часовни, где я, с мокрыми, ещё длинными волосами, и такой же одеждой стою в окружении множества свечей… Мое лицо смотрит вверх, на образ. А оттуда лик святого, кажется, смотрит прямо на меня, отвечая на безмолвные молитвы. Мягкие цвета снимка, будто нарисованного красками, невероятно греют. А девушка на нем, мокрая и продрогшая, с блестящими на лице дождевыми каплями, которые путаются в рубцеватых отметинах, заставляет замереть. Неужели это я? "Моя вера…" — гласила надпись под фото. Я сглотнула, отчаянно пытаясь проглотить, протолкнуть комок в горле. Чтобы просто не зарыдать в голос. А со слезами, которые тихо струились по лицу, я уже и вовсе не пыталась бороться.

Я на рок-фестивале. Вокруг меня смазанные лица людей со вскинутыми вверх руками. В уголках моих глаз замерло по слезе. На лице эйфория и огни со сцены. Черт. Это выглядело круто, как обложка для рок-альбома.

Фотография с моего Дня рождения. Того самого, когда мне исполнилось 19 лет. Я действительно выглядела так? Так… Мистически? Портретный снимок полностью передал мое настроение в тот вечер: решимость, скорбь по утраченным близким, любовь к ним. И в то же время была в нем какая-то страшная тайна, как будто я была демоном мщения в обличие юной девушки. Но если она так юна, то откуда эта затоенная боль в ее взгляде? Вот там и загадка. Думаю, лишь Хант знал точный ответ.

Кусок солнца, пойманный объективом. В обычной белой безрукавке я смотрю вниз, скромно потупив взор. Вокруг меня буйство красок: зеленые сочные листья, с жёлтыми узорами, и ярко-оранжевые цветы, распустившиеся среди веток кустарников. Такой же цветок украшает мои волосы. Это Арчи сорвал его и нежно заправив волосы вставил эту "заколку". Этим он открыл мою «увечную» сторону, но отчего-то она казалась не безобразной, а нежной. Лишь дополняя красоту экзотичного растения. Этот жест до сих пор свеж в моей памяти. Рядом с этим фото и стоял тот мужчина, на повышенных тонах разговаривая с менеджером. Он хотел повесить мое лицо в своем офисе. Мое шрамированное лицо! С ума сойти!

У еще одного снимка я вовсе непонимающе замерла. Я снята в кофейни Бена, за стеклом. Арчи стоял с другой стороны окна и остался незамеченным. Я увлечена: с огромным стаканом холодного кофе и перед открытой книгой. Что я тогда читала?

Волосы лежат на одной стороне, открывая фотографу шею и лицо, на которых затеяли игру радужные солнечные зайчики. Кажется, их отбрасывают новые стеклянные колокольчики, которые Бен повесил над окнами всего шесть месяцев назад. Как же это красиво. И снято совсем недавно.

Еще несколько снимков рядом — совсем свежие. Вот же сталкер! Я еле сдержала смех, прикрыв губы рукой.

А вот фотография мои рук, которые гладят вырезанную на дереве лодки надпись. Он все-таки смог передать то, что говорил. Прозрачность и белезну кожи, их худобу, как будто были не мои, а какой-то эльфийской принцессы. Нет, разве это мои руки?

А вот и целая серия черно-белых фотографий. Разных размеров. Ночные снимки в нашей пристани. И девушка, которая стала увереннее в себе. Которая счастлива сегодня, в этот самый момент. В мужской рубашке на стройном теле. И сразу за этим ещё один тайный, "спящий" снимок: я, нагая, прикрытая лишь рукой и той же рубашкой на бёдрах, лежу на боку на пляже. Волосы растрепались, смешиваясь с песком. Бледное тело в свете луны кажется сияющим. Губы приоткрыты, наверное, грудь умиротворенно вздымается, вдыхая морской воздух… А на щеках будто застыл стыдливый румянец. "Моя женщина".

Такой же румянец появился на моих щеках снова, сейчас. Черт. Это же лично, интимно и так… Восхитительно. Не выдержав, я подошла ближе и провела пальцами по фотоснимку. Я дотронулась до своих волос, как будто желая стряхнуть с них запутавшиеся песчинки.

— Ты не видела табличку? Руками трогать нельзя.

Я замерла от звука голоса за моей спиной. Знакомый тембр, ласкающий слух, прозвучал так близко, что страшно было оборачиваться. Я не готова была видеть его рядом. Не на столько рядом.

Я сглотнула и не отводя взгляда от фотографии произнесла:

— Это меньшее, что ты можешь мне позволить после того, как показал миру мои бёдра.

Я не видела его, но знала, что парень улыбнулся. Кривовато, вытягивая правый уголок губ чуть выше левого. Как мне хочется увидеть эту улыбку. Как мне её не хватало. До дрожи в пальцах. До головокружения. Или это сказывается недостаток кислорода, который я пускала в себя лишь маленькими глотками, будто разучилась дышать.

Арчи подошёл ближе и встал рядом со мной. Я была в чёрном платье со спущенными плечами и голую кожу задевала ткань его свитера: белого, невероятно мягкого. Я никогда не видела Ханта в свитере.

— Это не было моей целью. — Произнёс парень, нет, мужчина, рядом со мной.

Я все ещё упрямо смотрела перед собой. Арчибальд изучал мой профиль. Я физически чувствовала, как тёмные янтарные глаза скользят по моему лицу. Пристально. Внимательно. От такого взгляда идут мурашки. Хотелось обхватить себя за плечи руками. Или вовсе сбежать.

Вру. Хотелось уткнуться лицом в мягкий свитер и почувствовать родной запах. Я сказала родной?

— А что же было?

— Показать тебе твою душу. Показать тебе, какой я тебя видел.

"Настоящая". Название этой подборки фотографий, которому я не придала значения, когда входила в выставочный зал. Арчи говорил мне, что видел меня настоящую. Неужели он и правда видел меня такой?

— Ты решил сделать это именно сегодня? Спустя три года?

— Сегодня особенный день.

— Да. Я знаю. Мой День рождения. И годовщина смерти девочек.

Произнесённая вслух мысль принесла с собой печаль, оставив привкус горечи на языке. Но от того, что я сказала об этом при Арчи, мне неожиданно стало легче. Как будто наше общее горе перестало быть только моим крестом.

Хант же молчал. И все ещё смотрел на меня.

На этот раз я нашла в себе силы и повернулась к парню. Дыхание, чуть было успокоившееся, снова сбилось. Я уже забыла, какой он красивый.

В белом свитере толстой вязки с замшевыми вставками на локтях и плечах. Вокруг горла небрежно замотан длинный шарф молочного цвета. На брюнете с такими ярко выраженными чертами лица и тёмными глазами этот мягкий светлый образ смотрелся просто невероятно.

Тёмные брови сейчас были немного нахмуренные, как будто он пытался скрыть наряжение, но взгляд, ставший тяжёлым, его выдавал. Да и поза Арчи была не расслабленная. Он явно был напряжен, как… Не знаю. Как человек, который боится спугнуть что-то. Он боялся спугнуть меня. Лишним словом, движением, взглядом. Я чувствовала это.

Только сейчас, стоя перед ним, я поняла НАСКОЛЬКО соскучилась. Разве вообще можно так скучать?! Все внутри меня будто подняло бунт и забыло, как работать. Сердце сбилось с ритма, лёгким не хватало кислорода, кровь во всем объёме прилила к голове, заставляя щеки краснеть. В ушах зашумело, голова кружилась, в горле пересохло… Колени предательским дрожали. И одному Богу известно, сколько сил я приложила, чтобы стоять ровно и не поддаться соблазну опереться на что-нибудь. Или кого-нибудь…

— Легче не становится, верно?

Я кивнула.

— Время не лечит, увы. Оно лишь притупляет остроту боли… Как море.

— Море? — Заинтересовался моей аналогией Арчи.

Я снова кивнула, напоминая себе китайский болванчик, и пояснила:

— Знаешь, недавно гуляла по пляжу и подняла зеленое стёклышко. И подумала, что мои чувства — это самое стёклышко. Сначала были невероятно острые, возьми в руку и останется незаживающий, глубокий порез… Но затем время, а точнее морские волны, обкатали его, превратив острые края в гладкие. И теперь стёклышко — красивое воспоминание, желанный трофей всех детишек на побережье. Вы в детстве не собирали такие стекла? Мы с Сашей называли их драгоценными камнями… И моя боль превратилась со временем в драгоценное воспитание. Я никогда о них не забуду. И никогда не перестану винить себя. Но теперь я могу с этим жить. И даже жить счастливо…