– Приходи ко мне, и я тебе заплачу, а сейчас мне хочется поймать движение танца!

Молодой человек бросил на стол несколько монет, но Ла Гулю не взяла их.

– Ладно, гуляй! Не надо мне твоих денег!

Она вернулась на сцену, а молодой человек продолжал делать наброски. Он тоже был художником и носил одну из знатнейших фамилий Франции. Его звали Анри де Тулуз-Лотрек. Они с Ла Гулю подружились.

Ла Гулю приходила к Тулуз-Лотреку позировать, но у них случались и другие встречи, не имеющие отношения к живописи. Жесткая и непримиримая, Луиза смягчилась, когда узнала, что в детстве Анри упал с лошади и после этого стал калекой. Ла Гулю прониклась к художнику симпатией и стала приходить к нему ради удовольствия.

Разумеется, дело не обошлось без прозвища: Ла Гулю назвала дружка Котелок, и это неожиданное для любовных отношений имя звучало в ее устах ласково и нежно.

Прошло еще какое-то время, и к Ла Гулю пришла настоящая слава благодаря художнику и новому кабаре, которое пустило первых посетителей 6 октября 1889 года, когда Париж праздновал открытие Эйфелевой башни и столетие революции. Кабаре называлось «Мулен Руж».

Шарль Зидлер и его компаньоны братья Оллер, владельцы кабаре «Мулен Руж», заметили Ла Гулю на вечере в ресторане «Гран Вефур»: она в костюме молочницы исполняла чуть ли не акробатический танец, а мужчины во фраках, выражая одобрение, осыпали ее золотыми монетами.

– Захочешь танцевать у меня, – сказал девушке Зидлер, – буду платить восемьсот франков в месяц.

Восемьсот франков в месяц? Да это куча денег! Ла Гулю не заставила себя просить дважды. В скором времени она выступала на сцене нового кабаре, которому предстояло стать самым известным в Европе. Выступала она со знакомыми ей Бороной и Нини Лапки Вверх и еще новенькой, которую прозвали Лучик. Вместе они составят знаменитую четверку. С ними еще будет отплясывать молодой человек, высокий худой юноша, гибкий, как кошка, по прозвищу Валентин Бескостный.

Удивительный был, надо сказать, молодой человек. Днем он работал клерком у нотариуса, а вечером им завладевал демон танца, и он выделывал самые немыслимые антраша среди вихря черных, зеленых, оранжевых, фиолетовых шелковых юбок, которые высоко взлетали, показывая кружева нижнего белья и ноги в черных чулках.

Канкан пользовался невероятным успехом, и вскоре весь мужской цвет Парижа сидел по вечерам в кабаре в облаках табачного дыма и слушал духовой оркестр и смех девиц, а несгибаемые официанты скользили между столиками, подавая шампанское и абсент. Аристократы и буржуа с одинаковой радостью погружались в водоворот разгула. Завсегдатаями кабаре стали герцог де Талейран, князь Понятовский, герцог де Саган, граф де Ларошфуко, князь Трубецкой и неизменный де Тулуз-Лотрек с карандашом в руках, который рисовал порой и на бумажных скатертях.

Теперь Ла Гулю и художник стали просто хорошими друзьями. Тулуз-Лотрека заинтересовала Жанна Авриль, певица и звезда «Мулен Руж», но Ла Гулю было от этого ни жарко ни холодно. Ее сердце помнит только молоденького артиллериста, которого она так больше в жизни и не увидела. Остальные мужчины – манекены, они могут доставить удовольствие и снабдить деньгами.

Денег у нее теперь в избытке. Ла Гулю можно видеть на Монмартре, с высокомерным видом она прогуливается по улицам и ведет за собой на поводу козла. Так она заявляет о своей власти над мужчинами и о своем презрении к ним.

Но у Ла Гулю есть соперница, которую она смертельно ненавидит. Соперница родом из Алжира, и зовут ее Айша. Зидлер пригласил смуглянку, чтобы разнообразить программу и развлечь посетителей мавританскими танцами. Между рыжей и темнокожей красавицами мгновенно вспыхнула война. Ла Гулю возненавидела цветную девушку и с презрением прозвала ее «негра». Однако Айша взяла реванш, когда Зейдлер повесил в зале «Мулен Руж» портрет ее соперницы, написанный Тулуз-Лотреком. Кисть жесткого ироничного художника не пощадила танцовщицу – вульгарное выражение лица, красные пятна на скулах, обвисшие груди. Айша, глядя на портрет, завопила от восторга:

– Ну и уродка! Вы только посмотрите! Надо же такую рожу иметь! Жуть берет!

Ла Гулю, скрипя зубами от злобы, набросилась на Айшу, как ястреб. Девушки-танцовщицы едва растащили их, но Луиза не успокоилась, ее буквально корчило от ярости. Она орала, что просто так этого не оставит, что она еще с Айшой поквитается.

– Да пожалуйста, где скажешь, – заявила в ответ Айша.

– Значит, сегодня в час ночи на мосту Коленкур.

В назначенное время соперницы встретились на мосту через железную дорогу. Только луна освещала необыкновенный поединок. Но соперницы не остались в одиночестве. Слух о поединке обежал весь квартал, и на мосту собралась огромная толпа: веселые девицы с Монмартра, сутенеры, апаши, кое-кто из гуляк и кутил и, разумеется, весь «Мулен Руж».

Они об этом не пожалели. Разношерстная публика не за деньги, а за старание получила редкое зрелище и запомнила его надолго. Ла Гулю и Айша дрались на совесть – руками, ногами, ногтями и зубами. По счастью, у них не было оружия, иначе кто-то из них, а возможно, и обе остались бы лежать на мостовой.

В конце концов пышущая злобой Ла Гулю оказалась в безвыходном положении. Сопернице удалось прижать ее к парапету, крепко взять за горло, и теперь она запрокидывала ее голову, собираясь сбросить вниз. Раз! Два! Три! Танцовщица поняла, что еще немного, и она приземлится на кладбище. Она захрипела. Нашлись двое апашей, которые сочли, что забаве пора положить конец. Они боялись, что нагрянет полиция, и решили разнять девочек. В подобных боях они знали толк и заявили, что поединок был честным, и обе противницы достойно защитили свою честь.

Красавицы разошлись по домам и занялись ссадинами и ушибами. Зейдлеру пришлось закрыть на несколько дней свое заведение, потому что девушки не желали показывать публике распухшие с кровоподтеками лица. Когда Ла Гулю вернулась в кабаре, злокозненного портрета в зале не было.

Время шло, и скоро отплясывать канкан Ла Гулю стало не в радость. Деньги у нее были, и она начала устраивать представления и танцы на ярмарках. Оформлял для нее эти представления Тулуз-Лотрек. Дело бы шло неплохо, но Ла Гулю пристрастилась к выпивке, и чем дальше, тем больше. А чем больше она пила, тем ниже падала. Она растолстела, отекла, стала накрашенной карикатурной развалиной. Если бы она просто ушла на покой, старость не была бы для нее катастрофой, но она успела потратить все свои деньги и впала в нищету.

В 1929 году седая беззубая старуха позвонила в дверь дома № 84 на бульваре Рошешуар. Дом этот был хорошо известен на Монмартре, сначала в нем располагалось знаменитое кабаре «Черный кот», потом не менее знаменитый клуб Аристида Брюана «Мирлитон», а затем его заняли монахини, устроив в нем странноприимный дом, приют-больницу для калек и убогих. Женщина просила работы и готова была на любую за кров и пищу. Ее взяли уборщицей из милости, она была слишком слаба, чтобы всерьез все чистить и мыть.

Но она трудилась по мере своих слабых сил и, натерпевшись холода, голода и одиночества, была счастлива, что нашла дом. Алкоголь и другие излишества вконец ее износили. Вскоре она слегла и, предчувствуя смерть, попросила позвать священника.

Когда священник наклонился над умирающей, она подняла на него бесцветные, потерявшие присущую им когда-то презрительность глаза и смиренно прошептала:

– Мне хотелось бы исповедаться, но скажите, сможет ли простить меня милосердный Господь? Ведь я Ла Гулю…

В 1952 году замечательный фильм Жака Беккера воскресил тень исчезнувшей женщины, которая в начале двадцатого века стала своеобразной Еленой Троянской парижского предместья. Сыграла ее одна из самых великих актрис нашего времени, неподражаемая Симона Сеньоре. Серж Реджани и Клод Дофен сыграли двух мужчин, которые вступили из-за нее в беспощадную борьбу. Режиссер «Золотой каски» отошел от реальной истории и завершил свой шедевр ударом ножа гильотины хмурым будничным утром. Он счел, что такова логика жестоких безжалостных отношений. К тому же смерть героя часто воспринимается как жертвоприношение.