Увы! Мари не поняла его заботы и не приняла такого образа жизни. Она хотела одного – жить в Париже, и так же весело, как привыкла. Почему бы ей не быть представленной ко двору Луи-Филиппа? Куртизанка при дворе короля-буржуа? Нет, такого быть не может!

Мари сбежала от супруга, вернулась на бульвар Мадлен и с ребячьей радостью заказала гербы на дверцы своей новой кареты.

Болезнь прогрессировала с невероятной быстротой. Мари искала спасения от нее на курортах, переезжая с одного на другой, гонясь за жизнью, которая ее покидала. Ее видели в Спа, в Эмсе, откуда, возможно, в приступе раскаяния, она написала Перрего письмо: «Простите меня, дорогой Эдуард, умоляю вас на коленях! Может быть, у вас достанет любви на два слова: прощение и дружба. Напишите мне: Эмс, графство Нассау, до востребования. Я здесь одна и очень больна. Так поспешите же, Эдуард, простить меня! Прощайте…»

Ответа Мари не получила: Перрего много путешествовал, и письмо дожидалось его очень долго. Вконец разболевшись, Мари вернулась в Париж, потому что хотела жить только там, и несколько недель подряд ее видели в театральных ложах и на праздниках, куда она являлась, словно тень былого. Она осталась одна и, чтобы жить, как привыкла, продавала свои драгоценности. Свет забыл о ней…

Но о ней не забыл один ее прежний возлюбленный. Александр Дюма-сын написал Мари 18 октября, что получил от одного из своих друзей нерадостные вести о ней, что он уезжает в Алжир и просит ее написать ему туда «до востребования». Простила ли она его за то, что он ее покинул? Он все еще любил ее и винил себя. Но он тоже не получил ответа. У Мари не было ни сил, ни желания ему писать. Она уже никуда не выезжала. Ухаживали за ней горничная и ее подруга Клеманс Прат. Клеманс смотрела на бедняжку с отчаянием. Мари в белом халате до полу, обвязав голову красным платком, только и могла, что сделать несколько шагов от кровати до стула. Ночами она не спала, сидела у окна и с завистью смотрела на людей, выходивших из театра и отправлявшихся ужинать.

Настал день, когда Мари не смогла подняться и поняла, что все кончено. Клеманс пришла сказать ей, что приехал ее муж и хочет ее видеть. Мари ему отказала. Он хотел заставить ее жить за границей, не приехал, когда она просила его о помощи, да и английский брак был пустой комедией…

Эдуард расстроился и уехал. Не прошло и часа, как цветочница принесла огромный букет камелий, но Мари на него даже не взглянула. Ничего ее больше не интересовало, она ждала одного: конца своих мучений.

И хотя она сказала Клеманс, что не хочет больше видеть ни одного мужчину, все же позвала викария из церкви Святой Магдалины, и он пришел, чтобы примирить ее с Господом. Она исповедовалась, а за окнами гремел карнавал. 3 февраля 1847 года Мари Дюплесси скончалась. Рядом с ней были горничная и Клеманс Прат.

Зато через два дня за ее погребальным катафалком шла огромная толпа. Из мужчин, которые ее любили, пришли только двое: Эдуард де Перрего и его друг Делессер. Белые камелии, словно снег, покрывали ее гроб. Мари похоронили на Монмартрском кладбище, сначала во временной могиле, а потом Перрего возвел для нее склеп.

Александр Дюма, прибыв в Марсель, узнал о смерти Мари. А когда приехал в Париж, застал распродажу: с молотка уходила мебель и вещи, которые ей принадлежали. И на распродажу пришло множество народу. Адэ было больно смотреть, как прекрасные платья великолепной Мари разбирают некрасивые заурядные женщины.

Спасаясь от горя, Александр сел за письменный стол. Он написал роман – пьеса появится позже – и посвятил его той, кого так любил, но спасти не мог. Роман назывался «Дама с камелиями». Он написал его быстро, в один присест, и к нему сразу пришла слава. Александр не знал, что подарит прелестной, страстной и несчастливой Мари Дюплесси вместо жизни вечность.

Бланш д’Антиньи, прототип Нана[7]

В последние весенние дни 1868 года парижане, завсегдатаи прогулок по Елисейским Полям и Булонскому лесу, наблюдали неожиданное и красочное зрелище: в удивительном экипаже с большими колесами быстро мчалась сияющая молодая женщина в элегантном наряде. Кучер – бородатый мужик в черной барашковой шапке, атласном желтом кафтане, плисовых шароварах и блестящих сапогах. Черный лаковый экипаж, колеса тоже черные с золотыми спицами, сиденье с черными с золотом бархатными подушками. Молодая женщина в огромном кринолине, отделанном черными кружевами, в огромной шляпе, но с крошечным золотистым зонтиком от солнца посылала всем лучезарные улыбки.

Женщина была прелестной: молочная кожа, большие зеленые глаза, опушенные черными ресницами, и водопад золотых, как спелая пшеница, волос.

Три мускулистые лошадки быстро мчали удивительный экипаж, который назывался «русские дрожки», и кое-кто из гуляющих элегантных денди, оправившись от изумления, узнавал красавицу. От всадника к всаднику, от экипажа к экипажу перелетало, будто шлейф легких духов, ее имя.

– Неужели Бланш д’Антиньи? Неужели вернулась из России?

Слухи полетели быстрее дрожек. Вопросы вертелись вокруг одного, самого главного: прелестная Бланш вернулась насовсем? Или приехала навестить Париж? Бланш рассталась со своим русским князем? Или приехала за модными туалетами?

Молодая женщина, полуприкрыв глаза, наслаждалась тем временем быстрой ездой. Она очень ее любила. И если ловила на ходу приветствие, то просто улыбалась в ответ, но не останавливалась: ей не хотелось ничем омрачать себе день возвращения в Париж, которым она была так счастлива. А между тем несколько лет тому назад она так легко с ним рассталась, решив вернуться только тогда, когда будет богата. Очень богата. Так оно и случилось. Теперь она богата, спасибо широкой натуре князя, спасибо подаркам других ее знакомых, не таких влиятельных, но тоже очень щедрых.

Богатство! Трудно себе представить, как она мечтала о нем в детстве и юности! Лет с десяти, уж точно. Собственно, свое раннее детство она помнит с благодарностью, она обязана ему хорошим характером, жизнерадостностью и жизнелюбием.

Родилась Бланш в 1840 году в Мартизе, живописной деревеньке округа Бренн и звали ее тогда по имени, данному ей при крещении: Мари-Эрнестина. Ее отец носил фамилию Антиньи, работал мельником, а мать, Флорина, хлопотала по хозяйству и занималась детьми. У Бланш, мы будем называть ее так, был брат Жан, на два года ее младше, а потом появилась еще и сестра Аделаида, младше на восемь лет.

Рождение малышки совершенно переменило жизнь семьи. Флорина еще лежала в кровати после родов, а ее муж уложил чемодан и радостно отправился в Париж искать счастья вместе с одной деревенской девицей, которая сумела воспользоваться беременностью и нездоровьем Флорины.

Брошенная супруга не растерялась: она оставила детишек на свою невестку Радегунду и тоже отправилась в Париж искать по свежим следам супруга, твердо решив вернуться только вместе с беглецом.

Детишки ничуть не пострадали от ее отъезда. Радегунда была добрейшей женщиной, обожала племянников и заботилась о них с той же любовью, что и о своей Клариссе, которая была лучшей подругой Бланш. И не было ничего лучше той привольной жизни, какой наслаждались ребятишки, предоставленные по большей части сами себе.

Через некоторое время пришли вести о супругах Антиньи: Флорина разыскала Жана, но тот наотрез отказался возвращаться к жене и в деревню. Флорина не собиралась сдаваться и решила оставаться в Париже до победного конца. Пока она сняла комнату и устроилась работать белошвейкой.

Разумеется, о детях речи пока не было. Прошло два года, и Флорина добилась, чтобы Жан взял на себя заботу о своих детях.

– С какой это стати жена твоего брата растит твоих детей? – заявила она ему.

Логики в ее заявлении было мало, дети были не только Жана, но и ее собственные. Но она любила мужа и хотела вернуться в деревню непременно вместе с ним.