Однажды, когда мы шли из бани, которая была на берегу холодной речки, нас сфотографировал фотокорреспондент газеты «Советская Колыма» Н. Лобовиков. Три девочки, слева я, условно одетая, и две девочки из поселка Сусуман. Платье у меня утащили мальчишки, и я пошла в том, что у меня было. Вечером платье отдали. Кстати, это фото было в газете.

Пионерский лагерь на 16-м км существовал еще года три, а летом 1947 года открыли пионерский лагерь на 23-м км, который и назвали «Северный Артек». Там, помню, была очень вкусная манная каша с настоящим сливочным маслом, и каши было много.

…Лето 1944 года было весёлое и радостное время. В пионерском лагере было три заезда по 24 дня, и после пионерлагеря впечатлений была масса. Как же, первый раз ты был без папы и мамы и не дома. Всё воспринималось по-особому: море детей, появилось много новых друзей, совсем по-другому общались, чем в школе. А эти разговоры после отбоя про всякие ужасы – страшилки: «Чёрный-чёрный человек в чёрном-чёрном и…», а стук в окно черепами и прочие события, которые делали жизнь в пионерском лагере жутко интересной. В город я тоже возвращалась тогда охотно, хотелось домой, хотелось в школу, там тоже было хорошо и интересно и ещё, что было немало важно, в городе было кино».

В конце августа пионерлагерь под звуки горнов и бой барабанов торжественно закрыли, и все дети организованно, на автобусах под охраной милиции на «эмках» и мотоциклах вернулись в город, с которым я ещё не был знаком…

Тут всё было ново и интересно – Нагаевская сопка, Марчеканская сопка, крутые улицы, деревянные тротуары, Парк Культуры и Отдыха (до 1938 года – имени наркома Ягоды), мамин стадион «Кировец», огромный Дом культуры имени Горького, на крыше которого стоят «четверо непьющих» (по выражению И. Ф. Никишова), большая красивая каменная школа…

Людей на магаданских улицах немного. Большинство мужчин ходят в военной форме ВОХР или в синих фуражках НКВД, или просто в телогрейках и сапогах. Женщины… Женщин в Магадане ещё меньше, чем мужчин. И они ходят в серой, небогатой одежде, мелькают ситцевые и вязаные платки и гимнастёрки. Цветастых платьев я в 1944 году в Магадане не видел.

Погода в августе уже осенняя, моросят частые дожди, с Охотского моря потянулись туманы…

А. Ф. Розанова – Анне Розановой. 27 июля 1944 года.

«Милая Аничка! Прошло уже 46 дней, как уехал Леня, а мы не имеем известий, что с ним. Вчера уже папа (мой дедушка Д. В. Розанов. – Л. Т.) послал тебе срочную телеграмму с запросом, где Леня и что с ним, я уже ходила в Дальстрой справляться. Мы полны тревоги. Его письма с дороги и телеграмму из Находки получили. Лёничка, ты сам пиши, а то маме с твоим приездом прибавилось забот и затруднений. Каждую минуту о Лёне делаем всякие предположения. Пиши, Аничка, о всех твоих трудностях. Наверно, всего мало мы послали с Лёней, но он больше не мог с собой взять. Хватило ли ему питания в дороге? Приехал ли он? Здоров ли? Как море перенёс? Целуем, скучаем о Лёне. Папа и Мама.

Я знаю, что у тебя всего мало, что всё очень трудно достать. О всём напиши. Мама. Тогда я буду соображать, как тебе помочь. Мама».

Письмо-треугольник. Штамп Москвы – 974413.

Штамп Магадана:

ПРОВЕРЕНО ВОЕННОЙ ЦЕНЗУРОЙ

14 9 44 18568

Женя Черенков был первым из нас, кто вступил на колымскую землю – в 1939 году. Женя родился в Москве 13 июня 1932 года.

Женя Черенков: «С Лёней Титовым я познакомился ровно 70 лет назад, в сентябре 1944 года, когда мы начали учиться в 5-ом «Б» классе магаданской средней школы № 1. Мне было 12 лет, Лёне – 11. Мой отец – Иван Григорьевич Черенков (1899 г. р., уроженец Воронежа) – попал на Колыму по своей воле, спасаясь от массовых репрессий. Семья жила в Москве, в Сретенском монастыре (улица Дзержинского, 19). Мама – Лариса Владимировна Демяник (1904 г. р., уроженка Тамани), и ещё у меня была сводная сестра Лялька 15 лет.

У отца был трёхлетний контракт с «Дальстроем», и он один уехал на Колыму в 1938 году. Отец начал работать бухгалтером в конторе строительства электростанции на реке Таскан, левого притока реки Колымы. Электростанция, которую построят заключённые, будет работать на угле (напряжение 6 киловольт) и будет снабжать электроэнергией угольный рудник, посёлки и сельскохозяйственный комплекс КОС (Колымская опытная станция). Посёлок Таскан был в двух километрах от строительства.

В 1939 году по вызову отца оставшаяся семья Черенковых отправляется на Колыму, в далёкий путь. Путешествие это было трудным, опасным и обременительным испытанием для нашей мамы – с двумя детьми и огромным багажом из 14 мест. Полтора месяца нам пришлось ждать парохода «Феликс Дзержинский». И мы ничего не потеряли из вещей, хотя посадка на пароход производилась почему-то не по трапу, а с лодок…

Проходим пролив Лаперуза. Нас останавливают японцы, стараются выяснить, какие грузы перевозятся в Магадан. После пролива Лаперуза и выхода в Охотское море мы попадаем в шторм и переносим большую качку.

В море я видел дельфинов и фонтаны китов. После пяти дней пути в порту Нагаево нас встречает папа. Некоторое время мы живём в домике для командированных (Колымское шоссе, дом 3А), а затем на грузовике отправляемся по Колымской трассе на Таскан, за 600 км от Магадана. Начинается моя колымская жизнь…»

На Таскане первый год семья Черенковых живёт в одноэтажном доме ИТР с общим коридором, столовой и даже биллиардом. А через год началось строительство нового двухэтажного 8-квартирного дома с двумя подъездами, куда Черенковы и переселились. Комната была метров 30, с одним окном, на втором этаже. На каждые две комнаты в квартире была общая кухня и вместительный чулан.

Мальчик Женя погружается в природу северного края. Жизнь на Таскане нелёгкая: зимой морозы 45–50 градусов (а было и минус 58), летом – жара с мошкарой. Продукты зимой привозят с Эльгена (12 километров от Таскана): молоко замёрзшими кругами, которые надо раскалывать топором, крупы, консервы. У любознательного любителя природы Жени образуется свой «зоопарк» – заяц, квартирующий на чердаке, белка, тритоны, рыбки в аквариуме, куры на улице…

Женя Черенков: «Этот заяц был нам подарен охотниками и через два месяца удрал из клетки, но брал еду и питье, которые я ему оставлял. И летом, после полугодового заключения, мы спустили клетку с чердака и у края леса выпустили узника на волю, чтобы он не стал шляпкой для моей мамы.

Детей на Эльгене было очень мало. Я познакомился с Юрой Санаевым (8 лет). Когда мама запирала меня в комнате, я усаживался с книгой около двери и вслух читал интересные короткие рассказы, изображая диктора радио. А Юрка Санаев с другой стороны двери подставлял стул, взбирался на него и с интересом слушал, так как сам читал плохо, по складам… Мы с ним жили вместе и в Интернате на Эльгене, и Юра иногда плакал… были поводы для огорчений…

…Учиться я начал в 1940 году в Эльгенской начальной школе, где был интернат. Так как я довольно хорошо читал и знал счёт, отец договорился с директором школы, что меня определят сразу во второй класс. Но меня всё равно посадила в первый класс, где мне было неинтересно. Поэтому отец через месяц забрал меня домой, и в первом классе я не учился вообще.

В 1941 году я начал учиться в той же школе на Эльгене, уже во втором классе, а жил в интернате. Пришлось познавать неписаные законы общежития, когда всё чужое не твоё, а твоё – общее. Как-то к приезду отца я насобирал ягод, насыпал их в бутылку и спрятал под камнями в ручье, но голодные (или вредные?) товарищи мои по интернату нашли мою заначку и спёрли бутылку с ягодами. Ещё помню, что кровать моя ночью почему-то складывалась пополам, а железная спинка придавливала ноги…