Судьи – то есть стоящие рядом мальчишки и девчонки – зорко следили за игрой и не допускали запрещённых приёмов. Если перо не переворачивалось, ход переходил к противнику Жени. Запрещалось играть «плюшками», т. е. перьями со сплющенными концами, которые не желали переворачиваться вообще, и намагниченными стальными перьями. Виртуоз Женя Черенков обладал феноменальным талантом в этой игре: он за переменку мог выиграть 30–40 перьев. Природный аналитик Женя имел точный глазомер, представлял, где у какого пера примерно находится центр тяжести, какие геометрические особенности формы пера могут помешать его перевернуть. У Жени всегда в запасе было тяжёлое или особенно фигурное перо, которое невозможно было вообще перевернуть. Такое перо хранилось у Жени в отдельном кармашке, и он вводил его в игру, когда видел, что проигрывает. В азарте противник Жени соглашался, но что-либо сделать с таким пером он не мог, и Женя опять начинал выигрывать…

И девочки тоже не отставали от мальчиков.

Инна Клейн: «Ну, это была просто эпидемия. Я сама играла с большим увлечением. Ученики писали в то время ручками, в которые вставлялись пёрышки и макали в чернильницу. Пёрышки по форме были самые разные, обозначались они номерами. Сейчас у меня есть коробочка перьев № 86 дореволюционного времени, по нынешним временам это большая ценность».

Игра в пёрышки после летних каникул возникала как вспышка: стоило заводилам Жене или Инне принести в школу свои «рондо» и «лягушки» и сесть с кем-нибудь на подоконник, как на следующий день эпидемия охватила все классы магаданской средней школы № 1. Только выпускники не играли в пёрышки как люди солидные и обременённые мыслями о предстоящих экзаменах на аттестат зрелости, но наверняка они завидовали младшим классам, которые свободно отдавались захватывающей игре. Учителя с полузапрещённой игрой не боролись: они знали, что через неделю-другую перья от одних школьников перейдут к другим, чемпионы установятся, игра сама собой заглохнет и сойдёт на нет до следующего учебного года, а Женя Черенков прибавит к своим 600 перьям ещё пару сотен.

Может быть, под впечатлением от виртуозной игры Жени в пёрышки и началась наша дружба. Школа – школой, книги – книгами, а мальчишеская жизнь со школьными друзьями текла своим чередом. Мы дружили втроём – я, Женя и Феликс Чернецкий. В пятом и шестом классах я сидел за одной партой с Феликсом, а с Женей мы очутились за одной партой в восьмом классе – на «Камчатке», т. е. на последней парте у окна, где нашу компанию разделял и Вася Болдырев. После первой четверти 9-го класса Женя уехал в Москву, а Феликс стал быстро взрослеть и курить. У него появились новые друзья. И детская дружба закончилась. Курить мне не нравилось. Я не следовал толпе. Когда мальчики все закурили, у меня не появилось никакого желания подражать взрослым, давиться и кашлять до колик.

Учение в школе мне доставляло удовольствие, и я с нетерпением ждал нового учебного года. Уже 31 августа я бежал в школу, узнавал расписание уроков, готовил тетрадки и заранее брал в библиотеке учебники. Дневник на учебный 1945 – 46 год пришлось делать самодельный – сшивать две тетрадки, разлиновывать, вписывать дни недели – от понедельника до субботы.

Тогда мы учились шесть дней в неделю.

1 сентября мы без особой помпы, без дорогих подарков и цветов для учителей, уже начинали учиться.

Дневник за 10–15 сентября 1945 г.

Дневник за 17–22 сентября 1945 г.

Учителя были почти все новыми. Сары Соломоновны по русскому и литературе уже не было, а была некая «В. П.», но уровень преподавания был таким же высоким, как и в 5-м классе. Начали мы с былины «Микула Селянинович». Потом пошла русская классика: «В Лицее», биографии Пушкина и Лермонтова, «Лес», «Песнь о вещем Олеге», «Песня о купце Калашникове», «Тарас Бульба», «Полтава», «Дубровский», «Три пальмы», «В Сибирь», «Ответ», «Пловец», «Осёл и соловей», «Бежин луг», «Кавказ», биографии Шевченко, Горького, «Детство», «Железная дорога», «Смерть чиновника». «Гроза», «Завещание», «Лебедь», «Днепр», «Чапаев», «Как закалялась сталь», «Сталин и Ворошилов», Джамбул, Гимн Советского Союза. Всё это я выписываю из своего самодельного дневника – авторов, я надеюсь, просвещённый читатель знает. В неделю было пять уроков русского языка и три – литературы. Учительницей по географии и классным руководителем в первом полугодии была по-прежнему К. Ф. Максакова, а со второго полугодия – В. Н. Климушин. Изучали мы физическую географию стран мира, климат, реки и озёра, а в конце года рисовали план учебного огорода нашей школы.

Историю Древнего Рима преподавала нам та же учительница Мария Степановна, что учила нас и в 5-м классе.

– «И всё-таки Карфаген должен быть разрушен!» – эта фраза Катона Старшего, которой он заканчивал каждое своё выступление в римском Сенате, стала нашей присказкой в играх с Женькой Черенковым, с которым мы подружились в 5-м классе. У него было прозвище «Кук», чему я не имею объяснений от него до сих пор, а вообще Женька, который был на девять месяцев меня старше, был и остаётся большим оригиналом и чудаком.

Женька, или Жека, вечно изобретал что-то грандиозное. Он и придумал игру в «Карфаген». У него дома, в деревянном домишке у подножия Нагаевской сопки, по Новомагаданской улице, 21А, на обеденном столе устанавливалась с наклоном ровная доска. Кто играл за «Карфаген», выстраивал своих «пунийцев» в несколько рядов напротив этой доски, а кто играл за «Рим», старался их сбить. «Пунийцами» были цилиндрические и конусные ролики из подшипников, которые могли стоять в «строю» и не падать, а снарядами и ядрами «Рима» были шарики и ролики большого диаметра. Скатываясь с наклонной доски, шарики и ролики «Рима» наносили серьёзный урон «пунийцам», сбивая их с ног, но «Карфаген» во главе с «Ганнибалом» (самый толстый и пузатый конический ролик) держался стойко. В конце игры, когда под ударом «Сципиона» сам «Ганнибал» падал на бок и позорно катился по столу, «римляне» орали: «И всё-таки Карфаген должен быть разрушен!», а «Карфаген» бросался на «Рим» в потасовку. Потом мама Жени Лариса Владимировна кормила уставших от сражения «римлян» и «пунийцев».

Игрушек у меня не было с самого начала войны, особенно с техническим уклоном. И я на свои карманные деньги купил в КОГИЗе за 8 руб. 90 коп. игрушечную пушчонку длиной 10–12 см, со стволом и щитом из тонкой жести, покрашенным в зелёный цвет, и с красными колёсами. Мама сердилась, что я купил игрушку без разрешения, но Клавдия Филипповна сказала, что ребёнок шесть лет не играл в игрушки, что это скоро пройдёт, и мама смирилась. «Ребёнок не доиграл» – говорила К. Ф., – пусть играет!»

Когда я заболевал и лежал дома с температурой, то сам мастерил игрушечный колёсный трактор, чему научила меня мама.

Надо было взять пустую катушку от ниток, сделать ножом на её круглых тарелочках зубчики. Потом бралась свечка, от которой отрезались нагретым ножом две круглые лепёшки толщиной 3–4 мм. Диаметр этих лепёшек, выполняющих роль упорных подшипников, должен быть меньше диаметра катушки; в середине этих парафиновых дисков проделывались отверстия. Самой важной частью «трактора», его двигателем, была круглая резинка, которой в аптеке рецепт прикрепляют к баночке с лекарством. Эта сдвоенная резинка с левой стороны катушки надевалась на кусок спички, потом продевалась через отверстие свечного диска, ниткой протягивалась сквозь катушку, продевалась через второй свечной диск и надевалась на конец длинного карандаша или гладко оструганной палочки. Придерживая левой рукой катушку, чтобы она не проворачивалась, правой рукой я крутил карандаш и закручивал резинку. После этого, не отпуская катушки и карандаша, я ставил «трактор» на одеяло, отпускал руки, катушка начинала вращаться, и «трактор» полз по одеялу. На ровной гладкой поверхности, где не было сцепления с поверхностью, «трактор» не работал, машина вдруг подскакивала, резинка быстро раскручивалась, и запас хода пропадал. Но по одеялу «трактор» ползал хорошо, преодолевал значительные подъёмы и мог подняться по одеялу по ноге до колена.