Также большое значение придавалось соревнованиям школьников по подготовке к сдаче норм по противовоздушной и противохимической обороне (ПВО и ПВХО). Соревновались в быстроте одевания противогаза и оказании первой помощи пострадавшим, одного из которых очень натурально изображал Женька Черенков.

ДСО «Смена», «Кировец» и «Динамо» проводили в городе военно-физкультурные вечера с выступлениями и наших школьных акробатов и гимнастов. Вообще, по военно-физкультурной подготовке магаданская средняя школа № 1 была одной из первых на Колыме. По данным магаданского краеведа и историка народного образования на Колыме, заслуженного учителя школы РФ Давида Райзмана, при общей численности учащихся в 1145 человек (1945 год) по военно-физкультурной подготовке в нашей школе были аттестованы все, из них успевающих было 1143 человека, а с оценкой «5» и «4» – 988 человек.

Я во всех этих соревнованиях и мероприятиях участвовал, так как в ДСО «Кировец» их планировала и ими руководила моя мама, инструктор по физкультуре и спортивный судья Анна Дмитриевна Розанова.

И вся магаданская средняя школа № 1 была готова к труду и обороне!

В пятом классе было хорошо поставлено обучение русскому языку и литературе. Учительницей была Сара Соломоновна Хазанович, довольно пожилая и несчастная женщина. Муж её погиб в лагерях, его задавило упавшим деревом на лесоповале. Сын был убит или без вести пропал на фронте. Где он, она не знала, и очень боялась, что он в немецком плену.

Хотя Сара Соломоновна частенько болела, и директриса её за это не любила, но ценила как хорошего учителя. Каждую неделю было по 7 уроков русского языка и три урока литературы. Мы не только учились правильно читать и писать, но и получали некоторые знания по теории литературы – изучали сравнения и повторы, метафоры и гиперболы, эпитеты и другие изобразительные средства русской литературы, выписывали пословицы и поговорки, рисовали картинки к литературным произведениям и даже сами пытались сочинять маленькие сказки и пьески. В какой московской школе сегодня так преподают?

За учебный год мы читали и учили наизусть: «Ребятам», «Утро», «Мальчики», «Рубка леса», «Осень», «Морозко», «Волк и ягнёнок», «Кот и Щука», «Волк на псарне», «Песнямолния», «Ленок», «Дуня тонкопряха», Былины, «Горный орёл», «Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях», «Зимнее утро», «Буран в степи», «Парус», «Сами», «Узник», «Туча», «Муму», «Бородино», «Русь», «Косарь», «Воспитание и учение Илюши», «У Лукоморья», «Мороз, Красный нос», «Метелица», «Зеленый шум»…

Мы своими 11 – 12-летними умишками не понимали, как много вкладывала в наши головы Сара Соломоновна. Почему-то на её уроках было всегда шумно, она не могла кричать на нас, и мы этим пользовались. Озорные ребята над Сарой Соломоновной в классе буквально издевались. Не скрываясь, стреляли друг в друга из резинок, которые надевались на указательный и средний палец левой руки, скрученными и согнутыми в виде стрелок бумажками. Из такой резинки можно было довольно метко стрелять и стрелкой, согнутой из медной или алюминиевой проволоки. Удар в щёку такой «пули» был довольно болезненным. И вот, какой-то ученик случайно угодил такой пулькой прямо в очки Сары Соломоновны, очки упали на пол и разбились. Был большой скандал, учительница разрыдалась, пришла директор, ученика выгнали из класса и послали за родителями.

Инна Клейн: «Хочу написать о событии, которое не исчезает из моей памяти… В воспоминаниях должно быть обязательно о любви.

В декабре 44-го года я вышла из школы довольно поздно. Накануне всю ночь шел снег, и идти можно было только по дорожкам среди сугробов. Снег не вывозили, машин не хватало. Только-только я пошла по дорожке домой, как с этих сугробов съехали прямо на меня несколько мальчишек. И, о ужас! – С ними Нолька (Арнольд) Попов – самый сильный и хулиганистый мальчишка из 5-го класса. Я прижалась спиной к сугробу и спрашиваю: «Бить будете? Глаза выцарапаю!» – И быстренько прячу варежки в карман, а портфель выставляю вперёд (по портфелю не бьют, там же чернильница-непроливайка стеклянная!) – сама съёжилась и стою. Я была невысокая, но плотненькая такая, а они хохочут, что-то говорят, и кто-то меня уже за косички дёргает.

И вдруг Нолька говорит, что они маленьких не бьют. Я очень обиделась, стала возмущаться и спорить, и как-то неожиданно оказалось, что мальчишек нет, а остался один Нолька, и мы пошли в сторону моего дома, о чем-то разговаривая. Мне надо сворачивать с тропинки к подъезду, а Нолик стоит и носком валенка роет притоптанный снег, голову опустил, смущается, интересуется, наточены ли у меня коньки. И вдруг наклоняется и говорит: «Смотри, что я откопал!» – и протягивает мне длинную золотую цепочку, а на ней такое фигурное золотое сердечко и три камушка. Мы стали глубже рыть и нашли обрывок цепочки с замочком, и он мне всё это подарил. Я растерялась, но потом всё-таки спросила: «А что, больше ваш двор меня бить не будет?»

Я не сразу, но цепочку взяла и с ней пришла домой и по секрету рассказала папе. Папа посоветовал вернуть подарок обратно. Нолик обратно её не взял, а позвал меня на каток. Это было что-то! Это было нарушение многих правил, так как у нас в классе была своя компания, и коньки мне точил другой мальчик, девочки отнеслись тоже очень отрицательно и с удивлением.

Честно сказать, я сама удивлялась больше всех. Нолик был очень хороший друг, и с ним я впервые в кино сидела не в первом ряду. Даже на маму, видимо, моя дружба с ним повлияла, и мама переделала свой зелёный лыжный костюм, привезённый с «материка», на меня, и я тут же получила прозвище «зелёная евглена». Нолик всё умел делать, даже рубить эту жуткую солонину, чинить плитку и даже подружился с нашей овчаркой, а это было очень-очень не просто. К сожалению, в начале 5-го класса его отца куда-то перевели, а цепочка всю жизнь мне напоминает о нём, моём бескорыстном и хорошем друге».

Инна Клейн: «Как интересно устроена человеческая память!

Вот сейчас перед глазами встает картина: рано прихожу из школы, дверь в квартиру мне открывает соседка, захожу в комнату – нет ни бабушки, ни младшей сестрёнки, открываю дверь в смежную комнату. Папа прямо в телогрейке сидит на диване, мама стоит перед ним на коленях и стаскивает с него сапоги, папа не похож на себя, он даже не улыбается мне, не знаю, видит он меня или нет. Мама с сапогами выходит из комнаты и возвращается с гранёным стаканом, доверху наполненным спиртом, и подает папе. Папа выпивает весь стакан и молча сидит дальше. Мама машет мне рукой, чтобы я вышла. Я вышла и сижу одна в пустой комнате.

Потом мама меня позвала, и я стала ей помогать снимать с уснувшего папы телогрейку и укладывать папу поудобней. Папа спал долго, а потом всё время держался двумя руками за голову и приговаривал: «Боже мой! Боже мой!» – всё время ходил по комнате туда-сюда, туда-сюда… Утром я стала собираться в школу, а мама мне в мою сумку, сшитую из мешка, положила завёрнутый в газету папин наган, но без патронов. Мама мне сказала, чтобы я никому ничего не говорила, ну, в общем, дала мне всякие наставления, и я два дня так ходила в школу. Потом вернулись в дом бабушка с сестрёнкой и, видимо, страх, что папа застрелится, стал ослабевать.

Я запомнила, что папа был в командировке то ли на острове «Пёстрая дресьва», то ли на прииске, о котором никто ничего не знал. И никто оттуда никогда не возвращался, люди там были прикованы к тачкам, и на поверхность их никогда не выводили. Всё я это услышала обрывками из тихих разговоров папы с мамой.

Ну, а про другие урановые рудники, на которых срок жизни зека во время войны был полгода, и «командировки», о которых писала Евгения Гинзбург, об этом многие знали.