Я никогда об этом никому не рассказывала. Думаю, что этот случай в нашей семье был то ли в 1943, то ли в 1944 году, потому что в 5-м классе, даже к концу 4-го класса у нас уже у всех были портфели».

Инна Клейн: «В 4-м классе зимой стали ходить на каток на стадионе, где летом играли в футбол. Коньки были с ботинками, наточенные – всё как полагается. На катке было освещение, играла музыка, и наши мальчики уже нас приглашали вечером на каток. Коньки были настоящие, у кого беговые, чаще хоккейные.

В это же время мальчики стали писать нам записки. Текст был такой: «Я тебя люблю, давай с тобой дружить». Мальчики были настоящими рыцарями, носили и точили коньки, покупали билеты на каток, как могли защищали от мальчишек с других улиц.

Эти нападения я хорошо помню, хотя меня можно было не защищать. После того, как меня пару раз как следует побили, папа меня научил не то, чтобы хорошо драться, опыт у меня был, он мне сказал: «Если силы не равные, и ты уже знаешь, что тебя всё равно побьют, ты должна биться до последней минуты. В следующий раз подумают, прежде чем на тебя напасть». Я, точно, дралась, как сумасшедшая, и очень скоро меня стали оставлять в покое. К стыду моему, я сама лупила всех подряд, и последняя драка с моим участием была в 10-м классе в школе на перемене. У меня были подруги, и их тоже надо было защищать. Вот такая я девочка из хорошей семьи. Папа за драки меня никогда не ругал, а когда его по этому поводу вызывали в школу, он не ходил. А училась я хорошо, и ладно».

Инна Клейн: «Такая жизнь на Колыме была, что трудно писать о чём-то одном, да и о чём бы ты ни начал писать – всё связано с лагерями и зеками.

Выражаясь современным языком, вся работа магаданского «ЖКХ» была основана на работе заключённых. Конечно, у каждого человека об одном и том же событии свои воспоминания. Мои воспоминания о работе ЖКХ связаны с жизнью в «Красном доме» – по улице Сталина, дом 1. По-моему, наша квартира была 46? Второй этаж, направо, последний подъезд, а над нами жил Витя Попов и Утробины. Если у нас чтото ломалось, и мама не могла починить и покрасить – вызывался или слесарь, или сантехник, или маляр…»

Но более уроков русского языка мне нравились уроки истории. Мы проходили историю Древнего мира – Египта, Персии, Древней Греции и Рима. Учительницей была Мария Степановна. Мне очень нравились её рассказы о битвах и походах великих полководцев древности – Кира Великого, Дария, Фемистокла, Перикла. Мой тёзка Леонид, царь Спарты, с 300 воинами личной охраны несколько дней удерживал многотысячную армию персов у Фермопил.

А Александр Македонский! Это был герой! Он никогда не руководил боем с какой-нибудь горы или холма. Он всегда бился впереди, получил восемь ранений, как простой македонский солдат. Его блестящие победы при Гранике, Иссе, Гавгамелах пленяли моё воображение. Я представлял, как молодой Александр на верном Буцефале поражает мечом персидского царя Дария, мстит за нашествие персов в Грецию и завоёвывает всю Ойкумену. Страницы учебника истории Древнего мира я «проглатывал» за полчаса, но мама не верила, что я выучил урок и, приходя домой, заставляла меня пересказывать заданное. В ходе таких повторений древней истории и родилась фанерка «Дарданеллы». – «А ты знаешь, что учительница нам рассказывала о Дарданеллах?» – кричал я маме.

У древнегреческого драматурга Эсхила в трагедии «Персы» тень Дария спрашивает, как же Ксерксу удалось переправить в Европу своё войско: «Он обуздал переправами Геллеспонт, – отвечают ему. – Он отважился запереть великий Боспор?.. Сын мой в юной дерзости вознамерился сдержать оковами, как раба, священное течение Геллеспонта – божественный поток Боспор, пытался изменить течение и, набросив на него кованные кандалы, построил огромную переправу для огромного войска. Будучи смертным, он в неразумии рассчитывал одолеть всех богов и среди них – Посейдона». Поэтому греки и победили персов. Пролив Геллеспонт получил название «Дарданеллы» по имени Дардана, сына Зевса и Электры, родоначальника троянцев.

Этот отрывок из Эсхила, пересказанный нам Марией Степановной, дал пищу моему воображению. Я представлял, как воины Ксеркса наводят эту переправу через широкий пролив…

– «Вот! Вот тут будут наши «Дарданеллы»! – говорил я маме, прыгая с топчанчика на кровать. Мой топчанчик был азиатским берегом, мамина постель – фракийским, а фанерка «Дарданеллы» стала мостом из понтонов и кораблей для неисчислимых персидских полчищ Ксеркса.

По рисованию у нашего учителя Николая Романовича Ухатина, кроме эскиза спичечной коробки, я ничего не освоил. Рисование был не мой предмет, но я за него получал пятёрки (см. дневник за 1 декабря 1944 г.).

Инна Клейн: «Папа часто летал в командировки в Москву. Это было очень непросто: сначала самолётом до Хабаровска, потом – до Благовещенска, там – ночёвка, затем – до Иркутска, опять ночёвка, затем – Омск, Новосибирск, Свердловск и, наконец – Москва. Самолёты летали только в световой день, и каждую ночь надо было ночевать в каком-нибудь аэропорту, а если не лётная погода…

Дневник за 27 ноября – 2 декабря 1944 г.

Дневник за 31 декабря 1944 г. – 13 января 1945 г.

И вот из одной командировки папа привёз подаренного ему в Иркутске совсем маленького сибирского котёночка, который и кушать почти не умел. Мы его поднесли к Рикки, у которой только что родились щенята, она его обнюхала, и мы его на ночь устроили в коробочке в столовой. Утром мы все побежали смотреть, как он там поживает, но нашего Пушка там и нет! Нашли мы Пусю среди щенят, преспокойно сосущего новую маму. Рикки его так же облизывала, как и щенят, и они дружили всю жизнь. Когда он вырос, то спал на ней, более того, когда у неё были снова щенки, этот громадный взрослый кот снова кормился вместе со щенками.

Он очень не любил, когда его трогали руками, думал, наверно, что будут расчёсывать, чего он очень не любил. Когда к нам приходили гости, мы его закрывали в другой комнате, но он всегда приходил в столовую, где все сидели, садился на валик дивана и обозревал всех так свысока и презрительно. Мужчины спокойней относились к этому красавцу, но женщины всегда стремились схватить его, прижать к себе или погладить. Мы принимали все меры, чтобы этого не допустить, показывали, какие у него громадные когти и острые зубы.

Но однажды, когда было много гостей, а меня и сестры в столовой не было, одна из дам в бледно-желтом крепдешиновом с длинным рукавом платье хотела его погладить. И как только она протянула руку к нему, а, может, успела даже дотронуться, он зубами вцепился ей в ладонь, а задними ногами стал драть даме запястье, разодрал платье и кожу, в общем, был просто ужас!

В другой раз было ещё хуже. К нам ходила в гости женщина, не очень жданный гость, всегда вечером, чаще в субботу или в воскресенье. Ходила она часто, но кота не видела, в очередной её приход я ей открыла дверь, она вошла, сняла пальто и вдруг увидела нашего Пушка: «Боже мой, какой котище!» – Мигом нагнулась, схватила его двумя руками и поднесла к лицу. ОХ! А кот так же мигом вцепился ей в нос зубами. Я кричала громче, чем она, потом ей пришлось на ноздрю накладывать швы, потом снимать и пр. Больше никто из гостей его никогда не трогал, а с моими гостями как-то всё обходилось благополучно, хотя попытки с его стороны зверствовать были.