У Пуси была одна очень хорошая черта благородного кота – он никогда ничего не таскал со стола, нальёшь молока в блюдце, поставишь на стол, забудешь ему отнести, он будет сидеть и ждать, когда ему поставят блюдце на должное место. А вот у Рикки, идеальной собаки, был один грех, и мы с ней ничего не могли сделать – она любила спать в спальне родителей на их кровати. Когда все уходили, она шла к ним в спальню и запрыгивала на кровать, а как только кто-то подходил к дверям, она сразу спрыгивала и шла на своё место в коридор и смотрела на всех честными глазами, но на постели всегда была вмятина от её лежания».

Женя Черенков: «Не могу забыть бескорыстие магаданцев. Когда мне было 12 или 13 лет, я зашёл в КОГИЗ и стал рассматривать стоящие на полках книги. Особенно мне понравились книжки о Луне и о Заповеднике «Аскания-Нова». Я долго их листал, и кое-что успел прочитать, но денег у меня не было. Я поставил книжки на полку и собрался уже уходить, как вдруг стоявшая рядом со мной женщина дала мне четыре рубля и попросила меня выбить в кассе чек. Я это сделал и принёс ей чек. Она взяла у продавщицы эти книжки и отдала их мне!! Это было так неожиданно, так благородно и бескорыстно, что я запомнил это на всю жизнь. Такие люди жили в Магадане!

Теперь и я стараюсь поступать также с другими людьми…»

А КОГИЗ этот (магазин Книжного Отделения ГосИЗдательства?) находился в полуподвале углового дома, в котором жил ученик нашего класса Толя Долгов. Главный фасад дома выходил на улицу Сталина, а боковое крыло, где и был КОГИЗ (потом «КУЛЬТТОВАРЫ»?) было по улице Дзержинского. В этом доме жили многие лётчики и инженеры Магаданского авиаотряда, в том числе и мамин знакомый лыжник, авиатехник и радист Александр Романов.

Об этом КОГИЗе остались и другие незабываемые воспоминания…

Инна Клейн: «Вина и водки не было совсем. Спирт, который привозили в танкерах, почти всегда был с примесью керосина. Ни духов, ни одеколона в магазинах «Культтовары» и «ТЭЖЭ» купить было невозможно. Все разбиралось в первые же дни и … выпивалось.

По улице Сталина, рядом со школой, в сером доме № 6, с торца в подвале был магазин во время войны, назывался «Культтовары». Мы там жили несколько лет. Когда был завоз одеколона и духов, то из магазина выбегали мужики, об угол дома отбивали горлышки у бутылочек одеколона «Кармен», «Пиковая дама», «Камелия» и быстро выпивали. Особенно ценился «Тройной», и у нас во дворе пустые бутылочки бросали. Таких бутылочек, разбитых и пустых, иногда набиралось у последнего подъезда повыше 1-го этажа. К магазину было невозможно подойти. Хорошо, что всё быстро кончалось, так как завоз был только во время навигации».

Моя мама с рвением взялась за моё воспитание и учёбу, но почувствовала, что делает что-то не так и что нажимать на вновь приобретённого сына нельзя.

Ведь он не спортсмен, которого тренер должен заставлять преодолевать трудности, добиваясь уменьшения секунд и увеличения метров. И ещё маму мучил вопрос – как рассказать сыну о своём лагерном заключении?

На все вопросы убедительно и авторитетно отвечала моя бабушка.

А. Ф. Розанова – Анне Розановой. 28 декабря 1944 г. Москва.

«Милая Аничка! Я перед тобою походатайствую за Лёничку. Ты не очень строго спрашивай с Лёнички. Может быть и наше упущение. Лёничка у нас был очень самостоятельным. У нас не было возможности его дома проверять. Он у нас не заикался. А если был иногда намёк на заикание, я моментально и незаметно это слово протяжно вместе с ним произносила. Это такое лечение в данном случае, но ему никогда не давала почувствовать, что он заикается.

А потом ты спрашиваешь: когда о себе Лёничке правду рассказать. На это я тебе очень веско и с большим знанием скажу: «Разве это была правда? Это было недоразумение, ошибка. Это было дело наших врагов. Когда-нибудь это может быть и разберется. Я об этом ещё буду писать и в Центральный Комитет и в Н.К.В.Д. Я уже обращалась в Н.К.В.Д., но мне сказали…что «разбор возможен только после войны».

А Лёничкину головку этой путаницей не надо совсем и никогда омрачать. Хорошо, если ты и сама навсегда забудешь это время. Живи светлым будущим. А Лёня пока ничего не поймёт. Почерк у Лёни всё равно исправится. Сам Лёня исправит. Но, конечно, и то очень хорошо, что ты с ним занимаешься. Если ты хочешь ему помочь, то по-моему надо с ним вместе написать каждый элемент буквы, т. е. из чего каждая буква состоит… Ведь он не учился в первом классе, а потому не проходил элементы букв».

6/1 1945 г… И еще прочитай, если не читала, «Историю западноевропейской литературы Средних веков и Возрождения» – учебник для высших педагогических учебных заведений.

А на твой вопрос о воспитании хорошо бы прочесть (книги) Водовозовой о воспитании человека и Ушинского «Человек как продукт воспитания».

Тебя целую обнимаю Мама».

Таких снегов, как в зимнем Магадане, я ещё никогда не видел. В Мордовии, в эвакуации, тоже много было снега, в котором я однажды чуть не утонул, но в Магадан снега неслись и с севера, и с Охотского моря в большом изобилии. Парадные двери нашего дома смотрели на север, и, если поднимался буран, я с большим трудом, упираясь спиной, утром открывал высокую дверь парадного, чтобы пойти в школу. Шальной ветер подхватывал меня на углу дома и нёс прямо на школьный забор…

Снегов в городе хватало, и снег можно было экспортировать в Африку или в другие малоснежные местности…

Колымское шоссе, где мы жили, заметало такими горами снега, что автомобилям нельзя было проехать. Для расчистки шоссе городской Исполком использовал мощные роторные снегоочистители, поставляемые, наверно, тоже по ленд-лизу Америкой. Такой снегоочиститель буквально прорезал дорогу через снежные заносы. Машина имела впереди два стальных винта (ротора), которые, вращаясь, гнали снег навстречу друг другу, а затем он подхватывался центральным лопастным колесом и вылетал метров на шесть-восемь из раструба очистителя. Эта картина и сейчас у меня перед глазами: по шоссе среди снегов плывёт раструб (больше ничего не видно), из которого летят комья разрыхлённого снега.

Ещё всплывает в памяти другая картина: мужчина в ватнике идёт по расчищенному коридору, а ветер срывает с него меховую шапку, несёт её вверх по Колымскому шоссе. Мужчина бежит за шапкой, бросается на неё, как вратарь на мяч, но куда там… Шапка ускользает, ему помогают прохожие, но увы, шапку, как пушинку, порывом ветра уносит в сторону бухты Нагаева… Я уже боюсь за свою шапку и проверяю тесёмки-завязки на своей ушанке… Зимой шапки на рынке не больно-то купишь…

Инна Клейн: «Зимой мы, школьники, мало бывали на улице, было очень холодно и очень сильные ветра. Бывала такая пурга, что с ног сбивала, идешь вперед, а тебя относит назад, иногда сам дойти не можешь, кто-нибудь из взрослых тащит за руку, а кто далеко живёт, не мог добраться до школы. Снега было очень много, сугробы высоченные, идешь, как в туннеле. Но к началу занятий снег на улице Сталина и на тротуарах для прохода к школе был расчищен. Снег не вывозили, машин-то ведь не было, потому и сугробы были такие высоченные. Снег расчищать пригоняли заключенных, а попробуй не расчистить: почти напротив школы, ближе к Колымскому шоссе в особняке жил начальник «Дальстроя» Иван Фёдорович Никишов».

А Женя Черенков помнит, что внизу Колымского шоссе, перед мостом через Магаданку, вдоль дороги плохо одетые зеки ставили высокие деревянные щиты через несколько метров друг от друга. Щиты ставились под некоторым углом к шоссе. Ветер колымский завихрялся в щелях между щитами, и снег отбрасывался не на дорогу, а в сторону придорожной канавы (наверняка, полезная научная идея какого-нибудь зека-профессора-снеговеда).