В 1-м классе нас принимали в октябрята, не всех сразу, но к концу 1-го класса все уже стали октябрятами…»

Инна Клейн: «Когда началась война, снова ввели карточки, почти сразу. Нормы для всех разные: кто для страны важнее, т. е. для обороны, у того и норма больше, – так говорилось. Карточки нельзя было отоварить в любом магазине. По главе семьи они прикреплялись к определённому магазину. Мы были прикреплены к магазину № 3, который находился в подвале нашего дома со стороны Колымского шоссе. (Я тоже туда ходил – у мамы были карточки 1-ой категории. – Л. Т.) Главное было, конечно, занять очередь и дожидаться, часто несколько часов, пока привезут продукты. Карточки состояли из листков по числу дней в месяце, т. е. каждый лист был разделен на талоны, примерно 1,5 на 1,5 см, на которых были числа и наименование продуктов: хлеб, крупа…

Вот общие нормы с 1941 по 1947 год:

Вся трудность заключалась в том, что карточки, например, на 14 марта можно было отоварить только 14 марта, если не отоварил, то всё – талон пропадал. Иногда, очень редко, удавалось выпросить вперед, но только хлеба. Продавщицы ножницами выстригали талон, карточку тебе возвращали. После закрытия магазина продавщицы наклеивали все вырезанные талончики на громадные листы по числам и видам продуктов. Это была каторжная работа, занимавшая несколько часов. У Вали Садовской мама работала продавцом, и мы ей ходили помогать.

Все овощи, которые давали по карточкам, были сушёные: лук, свёкла, морковь, картофель, яичный порошок. Овощи с вечера замачивались накануне приготовления, но сухой картофель – это был ужас, рвотный порошок. Солонина вместо мяса тоже была «радость»: она как подошва из кожимита, её нужно вымачивать, постоянно меняя воду, и очень долго варить.

Детские карточки, на которые полагалось молоко, выдавались до 12 лет.

Хлеб был всегда, насчёт остального – очень плохо, ведь завоз был пароходами только летом, и бывали частые недоразумения с японцами.…

Бывало и «счастье», когда вместо сахара выдавали «сгущенку» – это было что-то! Её можно было смешать со снегом и получалось мороженое, а иногда, к праздникам, выдавали конфеты – подушечки, почему-то всегда слипшиеся сладким комком….

Жиры: на эти талоны выдавали гидрожир, позже лярд, растительного масла вообще не помню. А еще была такая смазка для колес самолётов, её покупали в аэропорту и на ней жарили рыбу, но потом в неё стали добавлять керосин…» …

Инна Клейн: «Зимой 1941 года нас стали подкармливать в школе. В большую перемену все младшие классы шли строем в столовую, где были накрыты столы: щи, хлеб, кисель, иногда второе, вспоминается пшенная каша. В дверях столовой стояли два учителя, и они тебе в рот заливали столовую ложку рыбьего жира и очень внимательно следили, чтобы ты не выплюнул. До сих пор содрогаюсь…

К весне рыбий жир кончался, и поили то ли настоем, то ли отваром стланика или лиственницы… чтобы не было цинги. Не помню, чтобы хоть раз украли друг у друга хлеб или съели что-нибудь, если ты задерживался и прибегал после всех – всё твоё было на столе…

Позже стали выдавать по карточкам свинину, тоже было мало радости: свиней кормили рыбой, и суп из свинины имел запах и привкус рыбы. Всё равно было лучше, чем солонина. Но самое ужасное было, если кто-то из жильцов на любом этаже жарил рыбу на моржовом или тюленьем жире, то воняло так, что меня выворачивало уже в подъезде.

Конечно, выручала рыба, рыба на Колыме была царская. Рыба была большим подспорьем всем, да и икра кетовая была на столе всегда, её все умели посолить, хотя соль была очень крупная и черная, и с ней тоже были проблемы. В бухту Нагаева во время отлива ходили собирать крабов, а с обувью тоже было плохо, да и нести было тяжело и далеко. Капуста морская не собиралась, пока не появились японцы…

Школа для меня значила очень много. Мне нравилось учиться, мне нравилось ходить в школу, там было интересно.

Читала я с 4 лет и к 1-му классу знала много стихов и читала все книги подряд, а уж из школьной библиотеки и не выходила.

Со 2-го класса по 8-ой я была круглой отличницей, а потом были по одной-две четверки за четверть».

Молодой инженер и член ВКП(б) Вениамин Клейн всего себя отдаёт работе. Он вливается в общественную и политическую жизнь города. Он несёт общественную нагрузку: как пропагандист и внештатный лектор ГК ВКП(б) разъезжает по колымской «трассе» с лекциями и докладами о международном положении.

Инна Клейн: «Во время войны на предприятиях, в учреждениях, в больницах проводились лекции о международном положении силами лекторов общества «Знание». Мой папа, видимо, был один из лучших лекторов, так как на его лекциях всегда было очень много народа.

Надо сказать, что это дело было далеко не безопасное. Материал лекции сто раз проверялся, но самое главное – надо было отвечать на вопросы самому. Самый главный вопрос был: «Когда закончится война? Когда американцы откроют второй фронт?

Не знаю и не помню причин, почему папа брал меня с собой, может, не хотели меня одну оставлять в бараке вечером, так как мама поздно возвращалась домой с работы. Вот сейчас подумала, а как же она ходила из центра города до Марчеканской сопки поздно вечером одна, это же так далеко?

Папа брал меня с собой, даже если лекция была не в городе. Была я с ним и на 4-ом километре, и в посёлке Палатка, в посёлке Хасын-уголь, и даже на стекольном заводе. В 1-ом и 2-ом классах брал даже зимой.

Я каждый раз сидела, затаив дыхание, слушала папу и очень гордилась, что я дочь такого умного человека, которого слушают столько людей. Теперь-то я понимаю, как это важно, когда ребёнок может гордиться своими родителями. Мама, помню, очень волновалась из-за этих лекций и переживала за папу: опасное это было дело. Были лекторы, которые читали доклад по написанному, слово в слово, а папа говорил, не глядя на бумагу.

У папы был дар общения с людьми и, конечно, папа был не трусом. В Магадане он встретил среди заключённых по 58-ой статье много бывших иркутян, я фамилии не помню, но почему-то запомнила должности некоторых: начальник «Статиздата», второй секретарь горкома комсомола… И были случаи, когда в 1963 году родители вернулись в Иркутск, к нам приходили люди, бывшие заключённые, и со слезами на глазах благодарили папу за помощь в то страшное время. Тогда на это был способен далеко не каждый, а уж настучать мог любой…»

Работа у капитана В. Клейна была интересная, но тяжелая и опасная. Он был ответственным за доставку в Москву золота, урановой руды и других полезных и опасных ископаемых…

Инна Клейн: «В нашей семье всегда была очень важная проблема – это папины командировки в Москву. Эти перелёты из Магадана в Москву были тяжёлыми и опасными, часто были аварии при посадке или взлёте в Магаданском аэропорту. Похоронили любимых всеми, знаменитых и опытных лётчиков – сначала Александра Фастрицкого, после него через год разбился экипаж Бориса Краснокутского.

Папа часто летал в командировки в Москву в конце года с проектом Техпромфинплана, затем – на утверждение его, затем опять по сбыту, какие-то вопросы возникали бесконечно. В «Дальстрое» был самолёт, на котором летали в командировки, его называли «никишовским» самолётом.

Один папа никогда не летал, всегда летело несколько человек, каждый отвечал за свой участок работы. На мой взгляд, у папы была очень большая ответственность – он отвечал за финансы и сбыт продукции, а какими деньгами располагал «Дальстрой» – это ни в сказке сказать, ни пером описать! А сбыт продукции – это не валенки отгрузить, да и за них во время войны могли расстрелять, если недостача, а тут в мешках продукция – урановая руда, олово, золото.