– Стало быть, она здесь? – вскричал Махаон. – Как ее зовут-то?

– Карела, – ответил Нарус. – Терновый куст – настоящая перина по сравнению с ней.

Неожиданно Махаон засмеялся.

– Так это она была у тебя прошлой ночью! – Он передернул плечами в ответ на злобный взгляд Конана. – Во дворце, во всяком случае, нет такой женщины, которая сперва заслужила бы хорошей взбучки, а потом забралась бы к тебе в постель. Это она! Это должна быть она! Я не лег бы с ней под одно одеяло без доспехов и меча, и при этом неплохо бы, чтобы кто-нибудь с оружием прикрывал меня со спины.

– Да, это была она, – сознался киммериец и добавил: – Она хотела меня зарезать.

– Действительно, очень похоже на женщину, которую я вспоминаю, – сказал Нарус. – Судя по ее воплям, я решил, что ты обучаешь ее светским манерам.

– Вот бы ее и нашу Юлию засунуть в один мешок! – заржал Махаон.

По лицу Наруса от хохота катились слезы.

– Чтобы поглядеть, как они сцепятся, я выложил бы на бочку звонкую монету!

– Чтоб Эрлик забрал вас обоих! – выругался Конан. – Она представляет опасность большую, чем вы можете себе вообразить. Она считает, что у нее есть основания мстить мне, и она наделает отряду крупных неприятностей, если сумеет.

– Что может сделать нам женщина? – глубокомысленно изрек Нарус. – Ничего.

– Я бы не поставил на это утверждение свою жизнь, – возразил Конан. – Нет, если эту женщину зовут Карела. Я бы хотел, чтобы вы поискали ее в кабаках, притонах, публичных домах. Вполне возможно, что она изменила имя, но внешность свою она изменить не могла. Рыжеволосая разбойница с фигурой детской подружки богини Деркэто – такая не может остаться незамеченной. И скажите остальным, пусть будут настороже.

– Почему же прошлой ночью ты не проявлял такой готовности схватить ее? – спросил Махаон. – Пару шлепков по мягкому, а потом в постельку. Ладно, ладно... – Он поднял ладонь, увидев, что Конан уже раскрывает рот, готовясь яростно возразить. – Ладно, я поищу в публичных домах. Во всяком случае, у меня появится предлог проводить там больше времени.

– И не забудь про Дом Девушек-С-Медовыми-Глазами, – добавил Нарус.

Конан мрачно смотрел на них. Эти дураки не знают Карелу так, как знает ее он. Во имя спасения отряда он надеялся, что его люди осознают опасность, которая им угрожает, прежде чем будет слишком поздно. Только теперь он заметил, что все еще держит ложку в руке, и отправил ее в рот.

– Фабио опять охотился на лошадей, – проворчал он, жуя.

Нарус застыл с ложкой на полпути.

– Конина? – подавился он.

Махаон уставился на котелок с таким видом, словно ожидал, что тот сейчас подпрыгнет.

– Ну да, конина, – подтвердил Конан и бросил свою ложку на грубые доски стола.

Нарус рыгнул. Только когда киммериец вышел из зала, он позволил себе ухмылку. Мясо было, разумеется, говяжьим, во всяком случае судя по вкусу, но эти двое заслужили испорченный аппетит. Пусть теперь мучаются над вопросом, что подсунет им Фабио в очередной раз.

– Конан!

Юлия выбежала из той двери, в которую он как раз хотел войти, и упала ему на грудь. Ее пальцы нервно вцепились в белое платье.

– Конан, ты не... я думала... Прошлой ночью... Я думала... – Она остановилась и глубоко вздохнула. – Конан, ты должен поговорить с Фабио. Он меня ударил. Ты только посмотри!

Повернувшись вполоборота, она приподняла платье, демонстрируя алебастрово-белое бедро. Конан увидел слабую красноватую полоску и скользнул взглядом к ее лицу. Она прикрыла глаза и беспокойно водила по губам кончиком языка.

– Да, я поговорю с ним, – произнес он серьезным тоном. Она тут же распахнула глаза, и ее лицо озарила улыбка. – Я обращу его внимание на то, что бить нужно сильнее, если хочешь, чтобы наказание действительно произвело на служанку впечатление.

– Конан! – взвизгнула она и поспешно прикрыла свою наготу, разглаживая светлую шерстяную ткань. Глаза ее стали жесткими, как сапфиры. – У тебя была в комнате женщина той... той ночью. Я... Я случайно проходила мимо и слышала.

Он улыбнулся, заметив, что она густо покраснела. Значит, подслушивала!

– И что тебя во всем этом касается? – спросил он. – Ты здесь для того, чтобы мыть посуду, помешивать супы в котлах и слушаться Фабио. А вовсе не для того, чтобы разгуливать по тем комнатам дворца, где тебе совершенно нечего делать.

– Но ты же поцеловал меня! – вскричала она. – И как ты меня поцеловал! Ты не имел права разбудить во мне все эти чувства и просто уйти. Я все-таки женщина, проклятье! Мне уже восемнадцать! Я не позволю бросать меня, как ненужную игрушку!

Во второй раз за эти несколько часов женщина заявляет ему о том, что она – женщина. Но какая же разница между ними! Карела отважна, строптива, даже когда ее испепеляют страсти. Юлия, напротив, пуглива, как бы она ни старалась казаться искушенной. Карела отлично разбиралась как в мужчинах, так и в женщинах, имея в том изрядный опыт. Юлия вспыхнула от одного поцелуя. Карела знала, кто она и чего хочет. Юлия...

– Хочешь, пойдем со мной? – предложил он ласково. Он взял ее за подбородок и обратил к себе ее лицо. Посмотрев ему в глаза, она покраснела еще сильнее, но вырваться не пыталась. – Скажи «да» – и я сейчас же уведу тебя отсюда.

– Остальные... – шепнула она. – Они же обо всем догадаются.

– Забудь о них. Ты будешь такой, какой захочешь сама.

– Я не могу, Конан. – Она всхлипнула, когда он выпустил ее, и прислонилась к нему, словно не в силах от него оторваться. – Я бы хотела сказать «да», но я боюсь. А ты разве не можешь... Я хочу сказать, разве ты не можешь... просто переспать со мной? Я знаю, так делают. Зачем ты хочешь взвалить всю тяжесть решения на меня? Я совсем не хочу этого.

Их разделяли всего четыре года, но в этот миг ему казалось, что они превратились в четыре столетия.

– Потому что ты не рабыня, Юлия. Ты говорила, что ты женщина. Но если ты женщина, значит, ты в состоянии сказать «да» или «нет». И ты должна знать, действительно ли ты хочешь того, о чем говоришь. А до тех пор... Нет, я сплю с женщинами, а не с перепуганными маленькими девочками.

– Проклятье Эрлика на тебя! – горько сказала она. И тут же погладила его по щеке. – Нет, это я несерьезно сказала. Ты так запутал меня. Когда ты меня поцеловал, ты разбудил во мне что-то такое, что мне захотелось стать женщиной. Поцелуй меня снова, чтобы я вспомнила об этом. Поцелуй меня, дай мне мужества, в котором я так нуждаюсь.

Конан протянул руку к ней.

В этот миг по коридорам пронесся дикий крик, в котором смешались ярость и боль. Он резко повернулся и сразу же схватился за рукоять своего меча. Крик раздался снова – из верхних комнат, в этом он был уверен.

– Тимеон! – пробормотал он, вытащил клинок и заорал: – Идемте! Вперед, псы! Это барон, он орет, как роженица! Торопитесь, черт побери!..

Сломя голову носились рабы и слуги, они хрипели, визжали, вопили, размахивая руками. Солдаты отряда наемников бесцеремонно растолкали всех остальных по сторонам и бросились наверх. Нахлобучивались шлемы, сверкали клинки – наемники мчались за киммерийцем по мраморной лестнице, и все больше их присоединялось к Конану.

Двое часовых, которых Конан поставил в коридоре перед спальным покоем Тимеона, растерянно глядели на резную дверь. Конан бросился к ней, и они шарахнулись от него.

Тимеон лежал посреди пестрого иранистанского ковра. Он бился в судорогах, колотил по полу ногами и прижимал к горлу жирные руки.

Голова его была запрокинута, и каждый раз, когда ему удавалось глотнуть воздуха, он испускал пронзительный вопль. Тивия, наложница барона, прижалась спиной к стене и пыталась скрыть свою наготу под плащом. Ее широко распахнутые темные глаза, полные отвращения, остановились на беспомощно корчащемся Тимеоне. Рядом с ним лежал опрокинутый кубок, и вино постепенно пропитывало ковер.

– Зандровы преисподни! – выругался Конан. Его взгляд упал на Махаона, который пробивался через толпу в коридоре. – Врача, Махаон, скорее! Тимеона отравили!