Валерия – любовница, воин, вор, – все было перемешано в этой золотоволосой красавице. Она умерла, унеся с собой всю радость из его жизни. Он видел ее смерть. Но затем, уже после этого, он видел, что она вернулась, вернулась, чтобы вновь сражаться с ним бок о бок. Этот долг должен был быть оплачен.

Малак снова взял в руки то, что осталось от лопаты, и вдруг, повернувшись к Конану, сказал:

– Я не думал, что ты веришь в богов, Киммериец. Никогда раньше я не видел, чтобы ты молился.

– Бог моей родины – Кром, – ответил Конан, – черный господин загробного мира. При рождении он дарит человеку жизнь и волю, но ничего больше. Он не снизойдет до милости в обмен на жертвоприношения, не станет слушать мольбы и причитания. Как человек поступит с двумя подарками Крома – это его личное дело.

– А этот алтарь? – спросил Малак, когда Киммериец закончил.

– Это другая страна, здесь другие боги. Я не поклоняюсь им, но Валерия верила в них.

Конан, нахмурившись, раскрыл ладонь и посмотрел на амулет.

– Вдруг ее боги услышат меня, ведь жрецы утверждают, что они слушают нас. Быть может, я могу сделать чуть легче ее судьбу там, среди богов, в том мире.

– Кто их знает, этих богов. Вечно им не угодить, – сказал Малак, пожимая плечами. Он вылез из ямы и сидел скрестив ноги рядом с мешками. – Даже жрецы и те толком не знают, где уж тебе…

Цокот копыт за холмом оборвал его на полуслове.

Малак с визгом бросился к мешкам. В одну секунду развязав их, он бросил в рот несколько камней. При этом его лицо перекосилось от судороги, его чуть не вырвало. Затем он швырнул мешки в яму и отчаянно заработал лопатой, закапывая обратно камни, песок – все что угодно, лишь бы успеть заровнять яму до появления всадников.

Конан положил руку на рукоять меча и спокойно ждал, устремив взгляд холодных синих глаз на гребень холма, туда, где должен был появиться первый из нежданных гостей. Они, конечно, могли оказаться кем угодно. Быть может, им даже наплевать на него и на Малака и на то, чем они тут занимались. Может быть… Но Конан не верил в это.

Когда на холме появился одинокий всадник в закрывающем лицо шлеме и с золотой резьбой на доспехах, Малак неуверенно засмеялся:

– Один человек. Он может быть очень сильным, но вдвоем-то мы с ним управимся. Пусть только сунется…

– Я слышал, что лошадей было много, – ответил Конан.

– Эрлик забрал их на небеса живыми, – простонал Малак, изо всех сил налегая на лопату, подсунутую под большой камень, чтобы перевернуть его. Наконец валун опрокинулся и закрыл собой яму. Малак тяжело вздохнул: – А наши лошади? Может, удастся смыться?

Конан презрительно фыркнул, но ничего не ответил. Да, конечно, на коне незнакомца было навешано столько железа, сколько, наверное, весил сам всадник. Но зато это был настоящий конь. Рванись они сейчас на своих клячах – преимущество было бы потеряно через несколько минут преследования. Таких лошадей, как у них, можно было купить лишь при большой нужде срочно исчезнуть из Шадизара на чем угодно, лишь бы скорее. Торопясь, они заплатили, не торгуясь, столько, сколько стоила бы пара скакунов из королевского табуна. Пустить в галоп этих доходяг означало через несколько сот шагов продолжить бегство на своих двоих, к великому удовольствию преследователей.

Наблюдавший за ними всадник остановился на гребне холма.

– Чего он еще ждет? – спросил Малак, вынимая из-за пояса два кинжала. – Если они решили убить нас, то я не вижу причин…

Неожиданно всадник в черных доспехах поднял руку и помахал ею. Из-за гребня холма в обе стороны от него волной растеклись всадники в таких же кирасах эбенового дерева. Их было не меньше сотни. Размеренным галопом они понеслись вниз по холму, окружая Конана и Малака кольцом шагов в триста диаметром.

– Можно подумать, что перед ними целая армия, – усмехнулся Конан. – Похоже, кое-кто считает нас опасным противником.

– Слушай, но так много… – почти простонал Малак, с сожалением взглянув на забеспокоившихся лошадей. Те пофыркивали и пританцовывали, словно желая убежать. Малак, похоже, был готов рвануться вслед за ними. – Чтобы нанять такую ораву, нужно столько денег, что год можно в роскоши купаться. Ну кто бы мог подумать, что Амфарат так рассердится?

– Да кто его знает. Может быть, ему не понравилось, что его камешки уперли? – мрачно пошутил Конан.

– Но мы же взяли не все, что у него было, – возразил второй воришка. – Сказал бы спасибо, что хоть что-то осталось. Мог бы еще и пару монет в храм отдать, в благодарность богам за то, что у нас не было еще мешка. А он вместо этого что удумал…

Киммериец пропустил мимо ушей тираду своего приятеля. Он уже давно научился не обращать внимания на размышления своего жилистого товарища о том, что могло бы быть, если бы было по-другому, когда на самом деле все было как раз наоборот.

В это время холодные как сталь глаза северянина киммерийца ощупывали группу из четырех всадников, возившихся с длинным узлом, закрепленным на седле одного из них. Затем Конан перевел взгляд на вершину холма. Там, рядом с первым всадником, появился еще один, в маске, наблюдающий за происходящим внизу.

Неожиданно высокий всадник в черном поднес ко рту рог, наподобие тех, что используют во время охоты. Громкий тягучий звук скатился по склону, и четверо возившихся со свертком проворно разобрали его концы и галопом погнали лошадей к двоим, застывшим в ожидании. Еще четверо всадников с другой стороны рванулись на помощь своим товарищам.

Брови Конана сдвинулись: этого еще не хватало. Первая четверка несла огромную сеть, а другие четверо держали в руках длинные дубинки, словно для того, чтобы не дать добыче выскользнуть из-под сети.

Малак сделал было пару шагов к лошадям.

– Подожди. – Несмотря на его молодость, голос Конана звучал как голос командира. Это заставило меньшего остановиться. – Пусть подойдут поближе, если не хочешь оказаться легкой добычей.

Малак мрачно кивнул и покрепче сжал кинжалы.

Грохот копыт приближался. Осталось сто шагов. Пятьдесят. Десять. Загонщики уже набрали воздух для победного крика…

– Давай! – крикнул Конан и бросился к сети. Малак со стоном отчаяния последовал за ним.

В момент броска меч Конана покинул свои потертые ножны из акульей кожи. Влекомое могучими мышцами, лезвие отсекло один из углов сети. С пронзительным воплем всадник, державший его, пронесся дальше, сжимая в руках лишь бесполезный кусок. Мчавшийся за ним воин бросил поводья своего скакуна и выхватил длинную кривую саблю. Конан, присев, увернулся от удара, а сам, в свою очередь, разгибаясь, вогнал меч под грудную пластину доспеха противника. Пронзенный почти насквозь, тот словно отскочил назад, вылетев из седла.

Прежде чем он коснулся земли, Конан уже освободил свой обагренный кровью меч и резко обернулся, следуя лишь древнему инстинкту воина, предупреждавшему его об опасности. Лицо человека, нависшего над ним, было перекошено гримасой ненависти и боевого азарта. Даже по глазам, видневшимся из-под шлема, можно было понять, что ему было бы куда приятнее замахиваться сейчас мечом, а не деревяшкой. Однако это орудие, длиннее человеческой руки, могло проломить череп, будучи применено в полную силу. А в желании вложить в удар всю злость и силу этому человеку было не отказать. Меч Киммерийца взлетел вверх, пронзая кость и мясо. Дубина и все еще сжимающая ее рука закувыркались в воздухе. Крича от боли, всадник перехватил запястье, исходившее фонтанами крови, здоровой рукой; его лошадь, почувствовав свободу от поводьев, понеслась вскачь подальше от шума боя. Конан сию же секунду приготовился встретить нового противника.

Малак сцепился с одним из тех, кто держал сеть, намереваясь вытащить его из седла. Один из кинжалов маленького вора нащупал щель между шлемом и пластиной панциря. С булькающим стоном всадник повалился на землю, увлекая за собой и Малака. В следующее мгновение маленький черноглазый воришка уже снова стоял на ногах, с кинжалами наготове. Его противник больше не двигался.