– Войско с границы доберется сюда дней за десять, – задумчиво промолвил Конан. – Прибавьте сюда еще два дня непрерывной скачки, чтобы доставить им приказ. В общей сложности, вы можете рассчитывать на двенадцать дней, после чего придется иметь дело с осадными машинами и множеством солдат, которые полезут на городские стены. Может, они подойдут и позже, но исходить следует из худшего.

– Похоже, ты хорошо разбираешься в таких вещах, – одобрительно заметил Грекус. – Мы как раз и рассчитывали на двенадцать дней.

– Но и этот срок слишком велик, – воскликнул Стефано, небрежно отмахиваясь. – Задолго до этого городские низы поднимутся и присоединятся к нам. Сотня тысяч человек выстроится на городских стенах плечом к плечу. Мы призовем Гариана отречься от престола.

– Отречься?! – воскликнул Конан. Все вздрогнули и уставились на стены с таким видом, словно у стен могли быть уши. Понизив голос, Конан продолжил: – Вы поднимете восстание, а затем призовете Гариана отречься? Это безумие. Золотым Леопардам под силу выдержать в королевском дворце полугодовую осаду, а, возможно, и больше... тогда как у вас всего двенадцать дней.

– Это не мой план, – с отвращением пояснила Ариана. – В первый же момент, как я услышала об этом, то сказала, что нам следует первым делом захватить дворец.

– И всех там перебить, да? – продолжил Стефано. – Тогда мы ничем не лучше самого Гариана, и наши убеждения и идеалы – всего лишь пустые слова.

– Я что-то не припомню, – медленно промолвил Грекус, – кто первым предложил, чтобы мы потребовали отречения Гариана. Возможно, Ариана и впрямь права, и нам следует напасть на дворец, пока Золотые Леопарды считают происходящее на улицах обычными городскими волнениями... И все же мы не можем полностью отречься от тех идеалов, за которые сражаемся. К тому же, – докончил он с улыбкой, словно нашел наилучшее решение вопроса, – всем известно, что холм, на котором стоит королевский дворец, насквозь пронизан сотней подземных ходов, ведущих внутрь...

– Может, об этих ходах всем и известно, – едким тоном ответила Ариана, – да только где нам их найти? Хотя бы один...

– Можно начать копать, – неуверенно предложил коренастый скульптор.

Ариана хмыкнула, и он замолк.

– Гариан никогда не подпишет отречения. Ни один король не сделал бы этого. Вы только впустую потеряете время.

– Если он не пожелает отречься, – возразил Стефано, – тогда народ пойдет на штурм королевского дворца и разорвет Гариана на куски голыми руками за все его преступления.

– Народ, – усмехнулся Конан, взирая на темноволосого собеседника так, словно видел его впервые в жизни. – Ты рассуждаешь о том, как предотвратить смертоубийство, которое запятнает ваши идеалы. Но как насчет тех тысяч людей, которые погибнут при штурме дворца? Если им вообще это удастся...

– Мы и без того пошли на компромисс, нанимая за золото опытных бойцов, – упрямо возразил Стефано. – Нельзя идти на еще большие уступки. Все погибшие будут считаться мучениками во имя праведного славного дела.

– И когда же наступит торжественный день? – иронично осведомился Конан.

– Как только Тарес наберет тысячу бойцов, – ответил Грекус.

– То есть, на самом деле, это именно Тарес должен дать команду к восстанию?

Грекус медленно кивнул, и на лице его внезапно возникло выражение сомнения. Конан продолжил:

– В таком случае, мне нужно поговорить с этим Таресом, прежде чем я решу, следует ли присоединяться к вам.

Ариана распахнула глаза.

– Ты хочешь сказать, что по-прежнему способен отречься от нас, после того, как мы раскрыли тебе свои планы?

– Мы все ему рассказали! – завопил Стефано, срываясь на хрип. – Он может нас предать! Мы сами выдали себя этому дикарю!

С ожесточившимся лицом Конан взялся за меч, вынимая его из ножен так, чтобы рукоять оказалась перед лицом. Стефано отскочил назад, взвизгнув совсем по-женски, а Грекус поспешил подняться на ноги. Ариана побледнела, но не шевельнулась.

– На этой стали, – заявил Конан, – и именем Крома, Владыки Могильных Курганов, я клянусь, что никогда вас не предам. – Его ледяные глаза встретились взглядом с Арианой. – Скорее я сам умру, но не предам вас.

Девушка сделала шаг вперед и с восхищенным видом коснулась щеки киммерийца.

– Ты не похож ни на одного другого мужчину, каких я встречала, – прошептала она. Затем проговорила громче: – Я ему верю. Мы устроим ему встречу с Таресом. Согласен, Стефано? Грекус? – Оба скульптора неуверенно кивнули. – А ты, Левкос? Левкос!

– Что?

Костлявый философ вскинулся, словно успел задремать.

– Пусть все будет, как ты скажешь, Ариана. Я всем сердцем с тобой согласен.

В этот миг его взгляд упал на обнаженную сталь Конана, и он дернулся так, что ударился затылком об стену. Так он и остался сидеть, взирая на клинок глазами, полными ужаса.

– Ох уж мне эти философы, – со смехом пробормотала Ариана.

– Мне пора, – заявил Конан, вкладывая меч в ножны. – Меня ждет Ордо.

– Тогда до вечера, – сказала Ариана. У Стефано был такой вид, словно внезапно у него заболел живот. – Не забудь, Конан, – добавила она, когда он направился к дверям, – я доверила тебе собственную жизнь.

Ее жизнь... – думал Конан, выходя с постоялого двора. – И это при том, что она всей душой предана тайной подготовке восстания. Хотя, может, у них что-то и получится... Если этот Тарес и впрямь, как он утверждает, собрал тысячу вооруженных и обученных бойцов, если народ поднимется и пойдет за ними, а не разбежится при виде сомкнутых щитов неумолимо надвигающихся пехотинцев, бронированной атаки тяжелой кавалерии и сотрясающих крыши ударов огромных осадных машин... Если бы этих гордецов-заговорщиков можно было убедить оставить свои высокие идеалы до победы и захватить дворец, пока Золотые Леопарды ни о чем не подозревают... Слишком много «если». Она посвятила свою жизнь борьбе, заведомо обреченной на поражение.

И все же, со всей юношеской гордостью, Конан дал себе еще одну клятву. Он не предаст повстанцев, но, как бы все ни обернулось, первым делом он постарается спасти Ариану.

Кчасу пополудни улица Вздохов стала постепенно заполняться народом. Здесь царило оживление, хотя и не такое сильное, как ближе к ночи. Но уже сейчас сотни жонглеров, подбрасывавших в воздух мечи, булавы и факелы, стояли там, где к вечеру их будет тысяча. Сотни разряженных, нарумяненных и надушенных шлюх разгуливали по улицам там, где ночью их станет не меньше двух тысяч. Десятками расхаживали богатые купцы с вооруженным эскортом, – предвестники сотен таких же. Рабы несли на своих мускулистых плечах дюжины паланкинов, где восседали красотки, жаждущие острых ощущений. И в этой толпе повсюду шныряли нищие. Не обращая на эту суету ни малейшего внимания, Конан двигался к цели.

Завидев вывеску таверны «Полная Луна», он не удержался от смеха. На вывеске была изображена со спины стоявшая на четвереньках обнаженная женщина. Должно быть, это свидетельствовало о тех низменных утехах, на которые рассчитывал здесь одноглазый Ордо.

Внезапно Конан содрогнулся. Ему показалось, – или нет, не показалось! – что поодаль мелькнул паланкин с теми же алыми занавесками, что встретился ему в первый день пребывания в Бельверусе. С одной стороны ткань была отдернута в сторону, и Конан вновь встретился взглядом с таинственной женщиной под вуалью. Даже с такого расстояния, хотя он никак не мог разглядеть цвет ее глаз, она показалась ему мучительно знакомой. Он где-то видел эту женщину прежде, – но где?

Северянин тряхнул головой. Порой память и воображение играют с человеком странные шутки. У доброй сотни знакомых ему женщин и у тысяч тех, кого он не узнает никогда, глаза точь-в-точь такого же цвета. С этой мыслью Конан и зашел в таверну.

Сквозь гомон толпы до него долетел не то женский смешок, не то приглушенное рыдание. По спине пробежал холодок. Проклятье! Еще немного – и он вспомнит. Киммериец обернулся, но паланкин уже скрылся в толпе.