— Ты — сумасшедший! Вместо того чтобы сидеть на пенсии, попросился на Землю. А здесь заговорил иносказаниями.

— После того как мы оторвались от Земли, многие слова стали утрачивать смысл, превратились в игру, цель которой забыта. Вот я и решил здесь, на Земле, оживить ускользающее значение, узнать изначальный смысл…

— Ну и как, оживил?

— Ты сам оживил. Узнал, что значит слово «ходить»…

— Чтоб тебя… — юноша споткнулся и навалился на больные колени. — Вот я и снова упал. Как бы мне узнать значение слова «ползать»…

— Ты вовсе не упал — ты на колени встал, на Землю…

— Это еще зачем?

— Прощения у нее просишь. Вот и я встал рядом, — старик низко наклонился, помогая юноше подняться. — Вместе будем просить.

— А как нужно просить?

— А как в детстве просил у мамы?

— «Прости, дорогая, я больше не буду».

— Вот и сейчас давай так же. Опирайся на меня. Пошли.

— Прости, дорогая… Если бы нас кто-нибудь услышал, хоть одна живая душа. Эй, а что это у тебя светится над головой?

Наблюдатель с трудом поднял голову, потому что за шею его держался Пилот.

— Ничего, мальчик. Облака розовеют, скоро утро.

Они снова шли. Старику казалось, что песок становится влажным.

До материковой скалы было уже недалеко.

Можно было видеть, как текут песчаные реки, как розовеет свет утра и скользит по гладким базальтовым куполам. Они двинулись дальше.

Лежли вернулся, вышел на порог и оглянулся. Ничего не изменилось вокруг, поднималось, раскаляясь, одинокое солнце, два бугорка, три миски похлебки. Да и что могло измениться? И менялось ли когда-нибудь?

Круг пустыни, который всегда окружал его. включал в себя равносильное: жизнь и смерть.

Вот и он скоро умрет, эта мысль не радовала и не огорчала его. Просто он исчезнет из видимости, как нить в вечном плетении, а потом, может быть, появится снова, не помня себя и под другим именем. И жизнь и смерть — это лицевая и изнаночная сторона… Так думал Лежли, ткач по профессии.

Вдруг привычный ход его размышлений оборвался. Он увидел, как из глубокой тени, в которой еще пребывала равнина, появились две блестящие фигурки.

Это было невероятное зрелище, у Лежли не нашлось эмоций, чтобы пережить подобное. Он просто смотрел. Впрочем, он не сомневался в реальности происходящего.

Было видно, что фигурки передвигаются с трудом, падая и помогая друг другу. С высоты материка они казались ничтожными, но упорно перемещались. Значит — люди, терпящие бедствие. Эта мысль вернула его к жизни. Поколебавшись, он отвязал швартовый канат, и его дом, зеленый фургон, вздрогнул, как живой, и медленно поплыл вниз, навстречу людям и судьбе.

Привычно устроившись на верхней ступеньке и глядя на фигурки сверху, он готовился заговорить, но не мог найти слов. Впрочем, он начинал догадываться, что слова здесь не так важны, как сама встреча. Он решил довериться встрече, как доверялся сейчас течению песка, как доверялся всему в жизни.

Они входили в устье песчаной реки, когда юноша словно натолкнулся на стену.

— Что?

— Не пойму. Солнце прямо в глаза, вокруг все красное, оранжевое, желтое, а у меня в глазах позеленело…

— Что там?

— Старина, зеленый дом едет нам навстречу, а на пороге человек сидит!

Однажды, никто не может сказать, когда это было, посреди океана шла удивительная игра. Самолетонесущий ракетный крейсер разрезал пласты лазури, а позади, на некотором отдалении, следовала подводная лодка противостоящей страны.

Игра заключалась в том, что лодка, увеличивая скорость и подбираясь к боку крейсера, как бы невзначай выходила на удобную для атаки позицию, а крейсер, изменив курс на несколько градусов, подставлял лодке корму и, прибавляя скорости, легко уходил от возможного удара. И лодке приходилось начинать все заново.

Так продолжалось довольно долго, впрочем, времени никто не жалел. Был мир, а патрулировать в этом районе все равно было нужно и лодке, и крейсеру.

Наконец командиру крейсера надоело быть убегающим, и он решил пустить в ход свой естественный козырь, он скомандовал:

— Дежурный истребитель — на взлет!

«Заодно потренирую экипаж», — подумал он.

Человек, сидевший в это время в кабине истребителя-бомбардировщика, на взлетной палубе, и читавший письмо от жены, меньше всего нуждался в тренировке, ибо был опытным пилотом и носил чин полковника, но судьба распорядилась, чтобы это был именно он. Пилот Нортон сложил письмо и сделал знак вахтенным, чтобы те готовили старт.

Сделав разворот и на мгновение как бы зависнув в воздухе, он без труда нашел глазами лодку. Та, не скрываясь, шла на глубине нескольких метров. Нортон получил приказ на учебную атаку и стал набирать необходимую высоту. Лодка продолжала движение, не меняя курса, возможно, люди, находящиеся в ней, не заметили самолета.

В этот момент капитан крейсера получил сигнал «X» и вскрыл пакет. Не веря глазам, он перечитывал приказ о немедленном начале военных действий. Но пока на корме «висела» вражеская лодка, о нанесении ракетного удара не приходилось и думать.

Почти одновременно капитан подводной лодки получил сигнал «У» и вскрыл пакет. Лодке надлежало дать ракетный залп, но пока она «сидела» в струе у крейсера, сделать это было невозможно. И капитан подводной лодки решил вначале потопить крейсер, благо лодка снова выходила на ударную позицию.

Капитан отдал приказ готовить торпедные аппараты и чуть увеличил скорость: он решил атаковать из глубины и под острым углом.

Игра продолжалась, только стала опасней. До залпа торпед оставались мгновения.

В это самое время истребитель Нортона находился на самой вершине параболы, и, переходя в пике, Нортон на всякий случай запросил подтверждение на учебную атаку. Командование замешкалось, но подтверждение пришло в то время, когда он уже видел лодку в электронный прицел. Это был приказ на боевую атаку!

Нортон не поверил своим ушам, но тут он увидел, как от носа лодки, подобно дельфину, скользнула торпеда. Большой пузырь воздуха, всплывший на этом месте, подтверждал невероятное. Потом было еще два пузыря — три торпеды пошли на крейсер.

Нос лодки на некоторое время подвсплыл, и Нортон «положил» боевую глубинную бомбу на его округлое очертание. Он не видел взрыва, развернувшись так, что в глазах потемнело, а когда он снова был над этим местом, лодка судорожно боролась за свою жизнь, пыталась всплыть. Развороченный ее нос извергал воздух, рубка выступала из воды. Как раз на нее Нортон и сбросил последнюю свою глубинную бомбу. Лодка стала стремительно тонуть, а Нортону снова пришлось набирать высоту.

Он доложил о победе, но ему никто не ответил, он осмотрелся, но не увидел ничего, кроме ослепительной великолепной лазури.

Не мог же крейсер затонуть так быстро?

Но эфир молчал, и Нортон кругами стал снижаться над местом катастрофы.

Наконец на поверхности он увидел разный хлам кораблекрушения, который быстро разносило волнами. Он бросил в воду буек гидролокатора — крайняя мера — и на экране увидел под водой две цели, которые быстро тонули и потом слились в одну на невообразимой глубине.

Это было концом, и Нортон свечой взмыл вверх. Приходилось думать о том: умереть сразу или попробовать потянуть время, но все зависело от горючего.

Здесь, на высоте, в необыкновенной ясности и синеве, дул сильный ветер, почти ураган.

Повинуясь чутью, Нортон направил самолет по ветру и сбросил скорость до самой экономной. Он мог лететь в любую сторону, от суши его отделяли тысячи километров. Затем, немного подумав, он отстрелил ракеты, расстрелял в синеву обоймы пушек, сбросил стартовые ускорители. Больше он не нашел ничего, чем можно было бы облегчить самолет. Он включил автомат и занялся приборами.

Локатор показывал абсолютную пустоту в небе и на океане на сотни километров вокруг, а эфир трещал и выл на всех диапазонах, словно безумный. Нортон не поймал ни голоса, ни морзянки, ни сколько-нибудь модулированного сигнала. В мире творилось что-то невероятное.