«Нужно лишь подождать… Река времени несет меня мимо, и я не могу цепляться за берег чужой судьбы. Я затянут в движение и ничего изменить не могу… Только наблюдать. Я — проходящий мимо».

Что-то мне тоскливо. Холодный дождик достает на самом дне ямы, в руках у меня — обрез двустволки, заряженный картечью. Напротив притулился босс-наниматель, старикан, по виду — сумасшедший. Одним словом: сидим в засаде.

А все — проклятые деньги, вернее — их отсутствие. Откуда он взялся, этот проклятый старикашка? Сам оборванный, а карманы полны денег. Уверял, что дело чистое, что мне не придется и на курок зажимать. И вот вам!

Вечереет, у меня давно мокрая спина и зуб на зуб не попадает, а у шефа течет из носа.

Ненавижу сопливых старикашек! Босс иногда встает и, раздвинув кусты, смотрит на мокрое пустое шоссе. Тогда мне хочется разрядить обрез ему в спину. Старикан садится и хлюпает носом. Меня передергивает.

— Скоро туман, — говорю я как бы между прочим.

— Ну и пусть, — рассеянно отвечает босс.

— Как это пусть? — От возмущения меня подбрасывает на месте. — А стрелять как?

— Надеюсь, что до стрельбы дело не дойдет, — говорит наниматель, поднимает на меня красные глаза и смотрит так, словно видит впервые.

— Так, хорошо, — злюсь я. — Зачем же мы сидим здесь, по-вашему?

— Это мое дело! — старик вдруг проявляет упрямство. — Я плачу и за все отвечаю. Ваше дело — ждать!

Я открываю было рот, чтобы сказать все, что я думаю об этом самом деле, но вспоминаю о полученном задатке и закрываю рот. Черт с ним! Посмотрим.

Мы долго сидим молча, мне становится невмоготу.

— А кто этот тип, которого мы должны… убрать? — спрашиваю я, хотя прекрасно знаю, что на такие вопросы не отвечают. Но старикан, видимо, дилетант.

— Когда-то он слушал мои лекции, — говорит он и замолкает, задумавшись.

— А потом?

— Потом был «мэнээсом» в моей лаборатории.

— А как его звать? — Меня начинает развлекать этот наивный разговор. Но старик спохватывается: — Вам это необязательно знать! Назовем его, например, Петровым. Петровы вообще сейчас расплодились во множестве. А меня зовут Авирк, так и говорите, если загребут.

— А кем вы были, босс?

Старик долго и неудобно возится в своем углу, сморкается, смотрит на часы, делает массу ненужных движений, потом успокаивается и отвечает:

— Я был профессором, заведовал кафедрой, руководил лабораторией, да и мало ли…

— Как же вы с Петровым схлестнулись?

— Мы не схлестнулись, — старик опять долго возится, потом говорит. Ладно, я тебе расскажу. Все равно ничего не поймешь. Я говорил об этом уже многим. Даже в газеты писал. Никто не хотел слушать. Ослы! Чуть в психушку не засадили, смеялись в лицо. А все — ОНИ…

Наступила пауза, во время которой старик бормотал что-то невнятное. А мои подозрения, что я связался с психом, сильно возросли. Наконец, успокоившись, босс продолжал:

— Сразу же после окончания университета он попал ко мне в лабораторию. Ничем особенным не отличался. Серая личность! Правда, прослушал курс биологии, разбирался в эволюционных теориях. Но студенты часто тратят время, изучая ненужные вещи. Помню, мы занимались тогда долгосрочным прогнозированием климата методом Дельфи. Что это такое? Например, собирают наиболее видных и сведущих специалистов отрасли. Они сидят и. гадают, основываясь на своих знаниях и интуиции, что нас ждет в будущем. А наша роль заключалась в проведении своеобразной игры, в ходе которой вырабатывалось компромиссное решение задачи, усредненный прогноз. И вот приходит ко мне как-то мэнээс Петров и говорит примерно следующее: «Вам не кажется странным, профессор, что предчувствие случайного человека с улицы мы бы в расчет никогда не приняли и отбросили как ничтожное, а предчувствие нескольких людей считаем обоснованным прогнозом? Так, словно от простого сложения мозгов может увеличиться гениальность или несколько человек не могут одновременно ошибаться?» Я, помню, возмутился от такого непонимания сути нашей работы. Но у Петрова была, оказывается, уже целая теория: «Мы, работая по Дельфи, ходим по краю вулкана интуитивного мышления. Механизм интуиции мы не знаем, а своими методами лишь „подбираем“ то, что случайно выбрасывается из его жерла. Почему бы нам не заняться самым главным — тем, что заставляет нас что-то предчувствовать? Ведь если это чувство обостряется методом Дельфи, это значит, специалисты его как бы возбуждают друг в друге. И точно так же можно обострить свое собственное предчувствие…» Старик оборвал свою речь и задумался.

Некоторое время мы сидели молча, потом я попытался привлечь внимание старика:

— Как вы назвали этот метод? Метод Дельфина?

— Что? — Босс выпучил на меня глаза, словно я сделал что-то кощунственное. — Что ты сказал? И перед ним я распинаюсь битый час!

— Но-но! Вы поосторожнее. Я в школе учился, — сказал я, для убедительности берясь за обрез и прислоняя его к себе. Но потом решил, что от подобной демонстрации силы можно снести себе полчерепа, и поспешно отставил ружье в сторону.

— Ну что, и спросить нельзя?

Но старик на меня разобиделся, он полез смотреть в свой бинокль, повернувшись ко мне спиной, и долго оставался в таком положении.

Наконец, устав от одиночества, я стал его дергать за полу и просить: Что было дальше? Расскажи, босс!

— Все равно, — сказал старикан, садясь, все равно ничего не поймешь. Слушай дальше. Оказывается, Петров, слушая курсы биологии и эволюции, почерпнул одну любопытную мысль. Он мне тогда ее и изложил. Дело в том, что в ходе эволюции у животных органы чувств и мозг развивались как бы параллельно, взаимозависимо друг от друга. Для того чтобы обработать возрастающий поток информации, необходим все более сложный мозг. И, наоборот, развитый мозг требует все больше информации и развитых органов чувств. Человек, будучи венцом эволюции, имеет и наиболее развитый мозг и наиболее чуткие органы. Иначе, наверное, нельзя…

— А собака? — спросил я.

— Что собака? — не понял Авирк.

— Нюх-то у нее какой! Почище, чем у человека! — торжествующе заявил я.

— Фу, идиот… Прости. У собаки, конечно, нюх, но видит она плохо. А осязания совсем нет. Я говорю обо всем восприятии, о сумме получаемой информации. А человек хорошо видит, и слышит, и обоняет. Понимаешь мою мысль?

— Не вашу, а Петрова, — обиженно заметил я.

— Ну да, Петрова, — смешавшись, согласился старик. — Я столько передумал об этом, что привык считать его мысли своими. Помолчи, не сбивай меня глупыми замечаниями! Так вот, на протяжении последней тысячи лет органы чувств у человека не развиваются, в то время как мозг соверщенствуется: усложняется и увеличивается в объеме. Более того, в последнее время наши чувства притупляются: мы носим очки, потеряли обоняние из-за курения, почти оглохли от грохота машин и т. д. Получается противоречие. Мозг развивается, жизнь усложняется и требует быстрой реакции. А органы восприятия не только не обостряются, но, напротив, «поставляют» мозгу все меньше информации об окружающем. А эволюция не может стоять на месте. В чем она найдет выход?

Старик сделал эффектную паузу.

— В шестом чувстве? — сказал я, усмехаясь.

— Правильно! Молодец. Шестое чувство. Но какое оно будет? Мы смогли бы, например, научиться воспринимать электромагнитные волны не только в световом диапазоне. Это позволило бы нам лучше ориентироваться ночью в пространстве. Но что нового это нам даст? А жизнь торопит, угрожает. И вот у Петрова возникла мысль: пусть новое чувство позволит нам ориентироваться во времени, как раньше мы определялись в пространстве. Человек сразу бы получил огромные преимущества: знать, где тебя подстерегает опасность, где ты встретишься с бандитом или где тебя переедет грузовик. Понимаешь?

— Понимаю насчет бандитов, — сказал я, потом признался: — а вообще не очень.

— Это то самое предчувствие, которое мы обостряли и возбуждали методом Дельфи. И которое самостоятельно собирался развить в себе Петров. Чувство предвидения будущих несчастий. Но называл его чувством времени. Не понимаешь? Скажем, два человека сидят друг против друга у окна идущего поезда. Один смотрит вперед по ходу поезда, другой — назад. Первый замечает какую-нибудь вещь или событие за окном раньше второго. Сидят они рядом, а вот во времени как бы разделены. Мы все смотрим назад и о будущем судим по опыту прошлого. Переносим известную ситуацию в настоящее. Для человека, развившего в себе чувство времени, прошлое лишено смысла, он видит в настоящем «следы» будущего, а не прошлого, как мы. Его поведение непредсказуемо для нас, так как основывается на событиях, о которых мы еще и понятия не имеем.