— Но значит, ты мне приходишься…

— Молочным дядей! Ха-ха. Не думал? Был у тебя и молочный брат.

— Ап-лин, сын Лин? Он часто приходил к нам, и мы играли с ним вместе.

— Да, но он умер в городе, работая на заводах Старого Лиса, его дерева ты не найдешь здесь.

Юлиус выпил священное питье дионян, осмотрел людей, сидящих в кругу. Пожилые или совсем старые лица, то безучастные, то любопытные.

— Заметил, да? Одни старики. Молодые не верят нам и уходят в города. Новые удовольствия их манят. Зато некоторые из ваших людей приходят к нам. Странно, да?

— Не знаю. А сами-то верите, что человек переселяется в дерево и продолжает жить?

— Пока человек идет по жилам дерева, медленно идет — он жив!

— Постой! Так вот почему у вас нет кладбищ и не найдено скелетов. Они скрыты…

— В корнях деревьев. Корни обнимают и питают их.

— Расскажи-ка мне, вождь, подробно. Конечно, Лин говорила мне, но у нее был женский язык намеков и легенд. Скажи мне: правда ли, что люди продолжают жить в ваших деревьях? Но не говори мне о переселении душ и тому подобное.

— Человек приходит к нам с надеждой и последними крохами жизни. Родовое дерево, которое вырастает над ним в одну ночь, до бесконечности замедляет его умирание и продляет эти крохи. И пусть в каждом листочке лишь одно мгновение — листьев ведь много!

— Значит, я был прав: лишь один шанс из тысячи! Но, если я правильно понял, жизнь замедляется и человек теряет чувствительность, память, разум…

— Он чувствует лишь то, что чувствует каждый листок: ветер и солнце.

— И всю жизнь вы ждете этого?

— Не ждем, а готовимся к этому.

— Но объясни мне, как вы, дионяне, можете жить, имея впереди лишь один шанс из тысячи, стать… бесчувственным деревом?

— Лучше ты мне объясни, как вы, земляне, можете жить, не имея впереди ни одного шанса? Понимаешь, Юлиус, — ни одного шанса на бессмертие?

— МОЙ шанс — мои дела! — Юлиус был убежденным атеистом, как полагалось чиновнику.

— Прекрасно! И что же это за дела?

— Я стану генеральным и возглавлю объединение!

— Дальше!

— Я создам свою промышленную империю, построю города, заводы…

— Дальше!

— Я воздвигну себе памятники в каждом городе, — Юлиуса переполняли силы. — Я переверну весь мир!

— Прекрасно, юный Юлиус. А после того как ты все это сделаешь, попробуй сделать еще одну малость.

— Какую же?

— Попробуй не прибежать к нам с последней надеждой!

Юлиус удивленно молчал.

— Ну, все это лирика, — взял он себя в руки. — А сейчас — к делу! Ты говоришь, что все это и на людей распространяется? Я имею в виду перемещение.

— Да, нужно лишь, чтобы человек пришел к нам с надеждой и верой. Обряд подготовки проходит у нас быстро.

— Ну, а если я, например, попрошу, как ваш брат, проделать это над одним человеком… над Старым Лисом!

Круг дионян удивленно зашумел, послышались возгласы, недовольные и возмущенные. Но Апока строго осмотрел сородичей:

— Перед Великим духом Природы все равны. Ветер смывает все обиды. Если он готов — пусть приходит.

— Он заплатит любую цену, лишь бы получилось, — сказал Юлиус. — Просите что хотите от него.

— Не надо никакой платы. Но есть одно условие. Когда-то мы подписывали с вами договор о неприкосновенности наших родовых рощ. Но сейчас много рощ осталось без селений, одинокими. К ним подбираются чиновники из города и говорят, что их можно рубить по тому же договору. Это живых-то людей! Разберись, ты же чиновник. Составь новый текст договора и подпиши.

Появилась гербовая бумага с размытыми буквами. Юлиус принялся внимательно изучать ее. Скоро ему стала понятна чиновничья казуистика, заложенная в обтекаемые формулировки. Аборигены под словом «дионяне» понимали и деревья и людей, а слово «селение» для них означало и деревню и рощу одновременно.

Для них и одинокая роща на месте опустевшей деревни означала «селение», ведь в ней продолжали жить предки, люди, переселившиеся в деревья. У чиновника же выходило, что охране подлежат лишь деревья в селениях, то есть в жилых деревнях! Юлиус, смеясь, набросал новый вариант договора. Потом, прикинув что-то, достал чистую гербовую бумагу и аккуратно переписал несколько раз текст нового договора.

В конце каждого экземпляра вывел: «Генеральный директор Авл Петров-Юлиус II» и дату.

— Надеюсь, что вам сейчас чиновники не страшны на веки вечные! Спите спокойно, братья, в своих деревьях!

— Кстати, на вашем месте… — говорил Юлиус, передавая бумаги Апоке и пряча у себя один экземпляр, — на вашем месте я бы сначала дал вырасти дереву Старого Лиса, а потом, помня все, что он для вас сделал, я бы срубил его, распилил, расколол и жег бы его не торопясь сотню лет!

Авл Петров-Юлиус Второй рассеянно слушал секретаря и писал, сидя на официальном заседании Министерства Активной Разработки Недр. Конечно, доля неуважения во всем этом была, но заседание было чистой формальностью, а Авл Юлиус II предпочитал беречь свое время. Пусть завтра все говорят о феноменальных способностях министра: умении одновременно слушать, писать и диктовать. Легенды о себе нужно поддерживать и питать, о вечности нужно заботиться. Секретарь шептал: — …юридического лица не осталось. Как быть с их рощами?

— Договоры нужно выполнять, мой мальчик, — тихо сказал Авл Юлиус, настораживаясь и поднимая голову.

— Да, я понимаю. Но договор можно разорвать в одностороннем порядке. Встречного иска не последует, адвокатам никто не заплатит…

— М-да, договоры нужно выполнять, — повторил Юлиус, отмечая про себя хватку секретаря. — Тем более что это нам ничего не стоит. Выиграем мы немного, тонны древесины, а потерять можем много, если за нас примется межпланетное общество защиты древних культур. Тут дело в политике. Понял?

Он тут же забыл про секретаря, но в душе у него что-то осталось. Он вспомнил вдруг свое последнее посещение Дионы, которое было… семьдесят лет назад. Так давно?

…Из селения дионян он вернулся тогда, чтоб попрощаться с Флинтом. Робот стоял на ступеньках крыльца, и рука его, лежавшая на перилах, подергивалась. Юлиус говорил: — Дом и поле содержи в исправности. Я скоро… вернусь.

— То же вы и в прошлый раз говорили, хозяин. Но вас не было семь лет.

— Ну, а что касается твоей памяти, то… храни ее как есть, но никому другому не говори, а только мне, Юлиусу, твоему хозяину…

— Я понял, хозяин.

— А если вместо меня придет мой сын, служи ему как мне.

— Я знаю, хозяин. Но лучше я буду ждать именно тебя, хоть семь лет, хоть семьдесят.

— Ну, семьдесят — это ты хватил, — говорил Юлиус, уходя, расстроенный, бормоча под нос. — Я ведь не дерево какое-нибудь, — потом обернулся в последний раз. — Прощай, Флинт!

— Прощай, хозяин Юлиус!..

Вдруг ясно вспомнил это под скучные речи и шепот Авл Юлиус П. Сына у него не было, а сам он так и не собрался ни разу на Диону.

Как там поживает Апока, наверное, стал деревом. А Флинт все ждет его?

Вчера на осмотре врач как-то внимательно посмотрел на него:

— Вы, я вижу, устали за последнее время? Отдохните, поезжайте на родину, на свежий воздух. А потом снова покажитесь мне.

Авл Юлиус не любил врачей, он им не доверял. И сейчас гладенькая улыбка этого сытого кота мучительно насторожила его: «Почему, собственно, устал? Отчего устал?» Раньше такого он не слышал про себя.

Дела стали раздражать, работа не клеилась.

Поколебавшись, он решил ехать.

Винтолет уже второй раз пересекал равнину, но ничего, кроме песка, не было видно. Охрана спорила о месте, где стоял дом, Авл Юлиус II подавленно молчал. Наконец заметили квадрат на песке по угловатой тени и снизились.

Потоком воздуха из-под винта долго разметали песок, пока не проступили трухлявые остатки стен, ржавая утварь. Юлиус вышел из винтолета, рукой потрогал труху детства.