Огромный сине-черный жук на задних лапах надвигался на него. Юноша увидел гнусные распахнутые челюсти. Затошнило, началась рвота.

Чудовище склонило непропорционально маленькую по сравнению с гигантским неуклюжим телом голову набок, странным каким-то кокетливым движением. Рвота приносила облегчение.

— Сладостное единственное знание, — издевательски загнусавил жук.

— Не тот! — раздался каркающий голос.

— Не тот! — откликнулся гнусавый голос жука.

— Где же тот? Где он? — прокаркал первый голос.

— И-ищи! И-ищи! — протяжно завизжал жук.

Первого говорившего Сет Хамвес не видел. Рвота не унималась. Что… что же делать?

Вдруг ярко вспомнилось все, что говорил жрец. Каким давним и нереальным теперь казалось все прошлое — родительский дом, храм Нуна… Жрец говорил, что, попав на остров, нужно держаться в воде и очертить вокруг себя рукой круг… Да, он велел не выходить из лодки. Значит, вода… Значит, заклятие круга действует в воде. Что делать?

Чудовищный жук надвигался. Сет Хамвес резко повернулся и побежал. Кажется, он пробежал совсем немного, но пустыня исчезла. Он успел разглядеть болото, стволы деревьев. За спиной раздался топот, послышалось рычание. Погоня? Скорее в воду. В покрытой тиной воде мелькнула плотная морщинистая кожа, и еще, и еще… Крокодилы. Обычные обитатели болот. Но все равно ведь нет выхода! Сет Хамвес решительно шагнул в воду. Обеими ногами. Поспешно повел рукой, очерчивая в воздухе круг…

Внезапная тишина оглушила его. Крокодилы исчезли, как прежде исчезли дом старухи и песчаная пустыня. Сет Хамвес стоял по колено в темной зеленоватой воде болота. Кругом высились незнакомые деревья с темными и толстыми стволами. Листва закрывала небо. И эта оглушительная тишина.

Он стоял в воде грязный, измученный, оскверненный, исцарапанный.

— Я молю о прощении за все вольные и невольные прегрешения, о добрые боги. Даруйте милость, позвольте умыться и выпить чистой воды…

Сет Хамвес чувствовал, что голос его охрип, горло опухло. На острове злых духов он ел нечистую пищу. Кто знает, что это было на самом деле — гранаты с дерева и пища в доме старухи… Чем это могло быть? Насекомыми? Змеями? Жабами? Калом и мочой?

— Я не ведал, что творю. Даруйте же мне милость, позвольте очиститься от скверны, — молился юноша слабым голосом.

«Быть может, впервые за тысячу лет на этом острове раздается голос человека, призывающего богов, — подумал Сет Хамвес, — боги смилостивятся надо мной в этом царстве темного зла».

И как бы в ответ на его мысли, вода вдруг медленно начала светлеть. Светлый круг все ширился. Вот уже вода сделалась кристально чистой. Сет Хамвес сложил ладони вместе и прошептал благодарственную молитву. Присел в воду на корточки, наклонился и начал пить чистую воду. Это питье бодрило, успокаивало. Он начал медленно и тщательно мыться. Он увидел, как тут же, на глазах, заживают царапины, ссадины и ожоги, усеявшие кожу, и не удивился. Умывшись, он выпрямился, поднял руки и произнес благодарственную молитву. Вода начала медленно темнеть. Юноша стоял в одиночестве, по колено в воде, окруженный тишиной. Это было мучительно. Он решил передохнуть, немного забыться, постараться ни о чем не думать, а затем снова молиться. Внезапно он ощутил чей-то пристальный прямой взгляд. Сначала было только ощущение взгляда, но вот появилось лицо, только лицо, лицо человека, молодого, но старше Сета Хамвеса, волосы были темно-коричневые, волнистые, прядки спадали на высокий лоб, карие глаза смотрели с тоской, взгляд этих глаз выражал жалость и мучительное напряжение мысли. Сет Хамвес никогда не встречал этого человека, но не ощущал его незнакомым. Может быть, видел во сне? Сет Хамвес вспомнил о своей болезни; Хари говорил, что Сет бредил на непонятном языке. Не связано ли все это? Но в этом лице, которое смотрит на Сета Хамвеса, не чувствуется злого начала, только странная безысходность, тоскливое смирение, сломленность… Вот лицо словно бы растаяло в воздухе… Сет Хамвес начал молиться вполголоса и просил милости для всех тех, кому плохо сейчас или будет плохо когда-нибудь, для всех тех, кто беззащитен. Прежде он не просил богов ни о чем подобном…

Пауль смотрел на Сета Хамвеса, понимая, что быть может единственный раз они видят друг друга, до этого Сет не видел Пауля. Этот юноша, с чьим сознанием было связано сейчас сознание Пауля Гольдштайна, выглядел таким измученным, страдающим, щеки впали, выпуклые губы побледнели, темные глаза расширились. Но он страдал не так, как страдал бы на его месте Пауль или Михаэль или кто-нибудь еще из тех, кого Пауль знал. Но почему страдание этого юноши было иным? Почему? Через некоторое время Паулю показалось, что ответ найден. Как и все люди, Пауль жил в мире определенных данностей. Данности были мелкие и крупные. Данностью был водопровод. Возможность выйти из дома, бродить по улицам города — тоже была данностью. Вдруг Пауль осознал, насколько он, да и любой европеец, зависит от всех этих данностей, стоит лишить его записной книжки, возможности умываться утром или самое важное — свободы передвижения, и он испытает такие мучения, под гнетом которых душа его сломается, сникнет, или же очерствеет, ожесточится. Сет Хамвес тоже, разумеется, жил в мире данностей, он был сыном жреца, в доме имелись рабы и слуги; юноша чувствовал себя полноценным человеком, осуществляя определенные навыки и привычки; свобода передвижения, чтение и письмо были ему насущно необходимы. Но в отличие от Пауля и друзей Пауля, Сет Хамвес сознавал относительность всех данностей. Почти бессознательно он всегда был готов к превращению в нищего, в раба, в человека зависимого, мучимого. Значит, если бы в жизни все это на него обрушилось, душа его не сломалась бы и не ожесточилась. Что же могло питать подобную готовность? Быть может, вера в богов, в их конечное милосердие? Быть может, живое прикосновение к божественному промыслу, общение с богами через посредство постоянных ритуалов, жертвоприношений?.. Пауль подумал о том, что в древности, у египтян, греков, это было каким-то иным, они признавали всех богов; не считали, что боги, которым поклоняется противник на поле битвы, это дьяволы, и что поклонение им — заблуждение. А Пауль живет в мире религий враждебных друг другу. Для него и для его друзей сама возможность веры начинается прежде всего с выбора — протестант или католик, синагога или собор, и так далее. То есть прежде всего приходится выбирать что-то одно, а все остальное признавать враждебным и ложным. И, может быть, именно в этом корень (или, скажем, одни из корней) всеобщего зла?.. Пауль почувствовал тоскливое неизбывное предощущение каких-то бессмысленных мучений, грубых страданий… Захотелось уткнуться, как в детстве, лицом в подушку. Безысходность давила, душила. Но тут…

Сет Хамвес услышал нежное простое щебетанье — чудесные звуки доброй обыденности. Маленькая птичка вылетела из-за стволов высоких деревьев. Подлетела совсем близко, закружилась. В сущности, странно видеть ее на болоте. Этих темноперых птичек зовут «орешками», они гнездятся под кровлей дома, питаются мелкими насекомыми и крошками со стола человека. Сет Хамвес вспомнил родной дом, множество мелочей ярко представилось ему… Хари… Нет, не надо, не надо… Маленькая птица, маленькое живое существо… Старый жрец Нуна говорил, предупреждал, что подплывет тело мертвого животного — дикой кошки или одичалой собаки. Надо взять мертвое животное на руки и смело идти, а на берегу соорудить из камней жертвенник и оставить мертвое животное. Тогда злые духи не смогут причинить вред…

Птичка опустилась на плечо Сета Хамвеса. Он осторожно повернул голову, боясь испугать маленькое существо. Может быть, эта маленькая птица голодна?..

Сет Хамвес снова подумал о наказе жреца. Пока все получалось как-то не так. Вот и сейчас — вокруг не видно ни собак, ни кошек, ни живых, ни мертвых. Что же делать? Ждать? А что еще ему остается? Но чего ждать? Какого-то знака? Птичка на плече забавно склонила округлую головку. А если эта маленькая птица и есть знак? Но тогда, что показывает этот живой знак? Что следует предпринять? Сет Хамвес задумался. Пожалуй, единственное, что он может сделать, — это идти вперед. Идти. Значит, надо идти. Сет Хамвес шагнул в воде. Он был немного напряжен, боялся спугнуть маленькую птичку. Но птичка и не собиралась улетать, щекотно переступала на человеческом плече, щебетала. Сет расслабился, пошел спокойно. Протянул раскрытую ладонь, птичка тотчас слетела к нему, он понес ее в ладонях.