— Да, — значительно произнес человек в черном. — Люди, владеющие вашим родным языком, в этом городе найдутся!
Он дважды громко хлопнул в ладоши. Вошел скромно одетый человек. Ему подали записку.
Человек громко прочел записку.
— Он правильно произносит слова вашего языка? — спросил Жигмонта одетый в черное.
— Да.
— Переводи! — одетый в черное обратился к вновь пришедшему.
— «Ждите в полночь у Северных ворот. Моя служанки проводит вас. Это письмо сожгите».
— Перевод верен? — одетый в черное снова обернулся к Жигмонту.
— Слово в слово!
— Поднесите бумагу к огню! — распорядился одетый в черное. — Но осторожно, чтобы не сжечь письмо!
Переводчик поднес письмо к огню, ярко горевшему в камине. Подержал немного. Затем молча подал одетому в черное. Тот внятно прочел:
— «Тонкогубого прикончат в постели. Ваше дело — маяк».
Одетый в черное опустил письмо и замолчал. Затем, не выпуская из рук, показал письмо Жигмонту.
— Эти слова проступили под воздействием тепла! Они написаны на вашем языке!
— Об этих словах я ничего не знал! — ответил Жигмонт.
Все замолчали.
— Кто этот тонкогубый? — спокойно спросил Жигмонт. — Мне неизвестен человек, которого бы называли так!
— Узурпаторы, претендующие на престол, зовут этим гнусным прозвищем нашего герцога, — тихо пояснил одетый в черное.
— Не знал!
— Что вы должны были совершить на маяке? Подать сигнал мятежным кораблям?
— Или это письмо адресовано не мне, или это ловушка, чтобы погубить меня!
— Кому нужно губить вас? Эти люди —… граждане нашего города?
— Не знаю.
— Вы разденетесь сами или палач поможет вам?
— Разденусь сам!
Жигмонт начал раздеваться. Страх не овладел его душой.
— Я хотел бы говорить с герцогом!
— Это невозможно и нужды в этом нет! Все, что вы желаете сказать герцогу, вы можете сказать мне!
Жигмонт почувствовал, что перестает владеть собой, его охватило естественное желание сказать что-то насмешливое, дерзкое. Он стянул рубаху через голову. Его смуглое тело, тонко мускулистое, сильное, округлая впадинка между ключицами, открывшиеся мужские соски и пупочная ямка — производили впечатление какой-то беззащитности красивого нагого мужского тела. Он ощутил на себе пристальный взгляд палача. Эта беззащитная нагота соблазняла, она могла доставить порочное наслаждение терзать красоту, терзать с самой искренней жалостью! Вся соль в том, чтобы терзать и жалеть, жалеть терзаемого и себя! Все это явно читалось во взгляде палача и ничего хорошего не предвещало!
— Что бы я мог сказать герцогу? — нагой человек остановился посреди комнаты с такой спокойной естественностью, как будто в обнаженном теле не заключалось ничего греховного. — То, что я скажу, ничего не изменит! Герцог стремится укрепить свою власть! Кто может запретить ему это! Я не лазутчик! Герцогу и это известно! Возможно, он казнит меня, желая показать, что не боится меня! Пройдет несколько лет и его герцогство будет захвачено воинами моей страны! Это будет наша земля, частица великого и обширного государства! В служении этому великому государству объединятся люди разных вероисповеданий и званий, будут едины, словно лепестки одного цветка! Это государство просуществует почти тысячу лет! А те маленькие царства и княжества, что возникнут на его обломках, будут мелочными, смешными и грызущимися между собой! Хорошо все это или дурно, не нам, людям, судить! Больше я ничего не скажу!
Эта странная речь захватила тех, кто ее слушал. Невольно пропало у них желание спорить, возражать, оскорблять говорившего. И когда тот замолчал, человек в черном, молча, дал знак палачу начинать…
Глава 23
— Вы ничего не объяснили мне! Вы снова солгали! — женщина в отчаянии прижала ладони к щекам. — Откуда в вас эта злобность? Вы не должны быть таким! Не должны!
— Не притворяйся! Ты знаешь, что я не колдун, а всего лишь самый обычный человек! И мои желания — желания обычного человека! И жесток я не более, чем любой другой человек! Но свою жестокость ты всегда сумеешь оправдать, а чужую осуждаешь!
— Я умоляю вас, спасите его! Я навсегда останусь с вами! Я не уйду с ним!
— Я не верю тебе! Когда ты захочешь обмануть меня, ты сумеешь себя оправдать!
— Я попала к вам против собственной воли!
— Новая попытка оправдать себя! Вначале ты, как все дети, была подвластна воле отца. А потом ты пришла ко мне сама, я не заставлял тебя!
— Вы могли бы приносить людям радость!
— Не говори лживых слов! Чаще всего люди радуются, когда мучают друг друга! Это взаимное мучительство составляет соль бытия! В государстве, построенном на началах так называемой справедливости, было бы тошно и страшно, как в здании образцовой тюрьмы!
— Спасите его!
— Но я не могу потерять тебя!
— Я останусь с вами! Клянусь!
— Хорошо! Но с этого дня он всегда будет видеть тебя такой, какой он увидел тебя в тот день, когда дал тебе кольцо! И не воображай, будто после моей смерти он сможет увидеть твою красоту! Это мое желание обладает страшной силой, оно — навсегда! Так что, если ты убьешь меня, моя смерть нисколько тебе не поможет! А вот если он увидит тебя мертвой, он снова увидит тебя прекрасной. Но, кажется, в свое время твоя удивительная красота не произвела на него впечатления! Мне известно — почему! Ну что, будешь умолять, просить, чтобы я открыл тебе тайну?
— Не глумитесь надо мной! Я согласна. Я принимаю все ваши условия. Все равно я не буду видеться с ним, потому что останусь с вами! Только спасите его!
— Спасти его легко! Ты сама спасешь его! Слушай…
Глава 24
Самое главное — внушать себе, что боль скоро пройдет, верить в это! Глаза целы, переломов нет. Так и надо лежать на боку, с закрытыми глазами, и терпеть. Больно дышать, тело все в кровоподтеках и ссадинах, синяки и ушибы распухли, но это ничего, это можно вытерпеть. Такое и прежде случалось. Пытки уже позади — это хорошо! Можно спокойно лежать на соломе… Хорошо, что темно — глаза болели бы от яркого света… Конец ли это? Такого ощущения нет! Значит еще не конец? Надо терпеть!
Дверь отпирают! Снова будут пытать?
Нет, это тюремщик! Принесли воду и хлеб! Тоже хорошо! Надо собраться с силами и заставить себя поесть! Лежа… протянуть руку… Вот так!.. Приподнять голову… отпить из кружки… Рука болит и затылок ноет… Но это и прежде бывало… Не стоит думать об этом… Никто не мешает… Надо спать…
Глава 25
Стражники оцепили эшафот на главной площади. Люди теснились вокруг, как всегда в подобных случаях. Палач ждал. Топор спокойно лежал на дубовой колоде. Большое лезвие поблескивало зловеще.
Вывели осужденного. За ним шли люди в черном из герцогской канцелярии. Один из них зачитал приговор. За преднамеренное убийство дворянина, состоявшего на герцогской службе, чужеземец приговаривался к смертной казни через отсечение головы.
Осужденный стоял, глядя на толпу. В его позе не было ни горделивости, ни упрямства, ни слабости; только кротость усталого измученного человека. Он невольно вызывал сочувствие.
Его спросили, хочет ли он помолиться, примет ли последнее напутствие священника.
— Не нужно, — кротко ответил он. — Господь уже простил меня.
Ударили барабаны.
Осужденный опустился на колени с некоторым усилием, видно было, что он измучен пытками.
И тут к эшафоту подбежала, задыхаясь, старая женщина. Она бросилась к Романо, начальнику городской стражи, он пропустил ее. Она не переставала повторять одно слово — «обычай!»
— Обычай!.. Обычай!..
Люди поняли ее.
— Обычай! Обычай! — зашумела, заволновалась толпа.
— Пусть исполнится обычай!
— Нельзя отступать от обычая!
— Пропустите старуху!
— Пустите ее!
Осужденный по-прежнему стоял на коленях. Палач оперся о топор и ждал.
