— Ничего нет проще! — воскликнул старик. — Я знаю этого человека! Мне пришлось с ним столкнуться однажды. Тогда я не сумел одолеть его! Но с тех пор я несколько поднабрался ума! Однако меня удивляет другое: почему он еще не убит!
— Если бы это было так легко и просто! — в голосе герцога послышалась горечь. — Каким-то чутьем он распознает отравленную пищу! Втравить сто в уличный, якобы случайный поединок, так ведь он непременно выйдет победителем!
— Но можно просто-напросто бросить его в тюрьму под любым, пусть самым нелепым предлогом! — старик усмехнулся. — Можно казнить без суда!
— О нет! — маленькие глазки герцога блеснули злобой. — Я хочу показать тем, кто его послал, что я не боюсь их! Пусть его гибель будет случайной! Или еще лучше — пусть он совершит какое-нибудь преступление, чтобы я мог казнить его! Да, казнить, но на законном основании!
— Вы опасаетесь тех, кто послал его? Со мной вы можете не таиться!
— Да! Они — сила! А этого человека знаю и опасаюсь не я один! Он является открыто! Их корабли уже бороздят моря! Опасность грозит моему герцогству!
— Но ведь он — не лазутчик!
— Он — вестник! Он вселяет страх в сердца властителей, парализует их волю!
— Что ж, я помогу моей родине! Он будет казнен на законном основании!
«О, глупый торгаш! Нелепая кукла на троне благородных владык! Да, этот человек будет казнен, но вовсе не потому что таково твое желание! Это мой звездный час! Теперь или никогда!»
Глава 8
Жигмонт потянулся на львиной шкуре. Сон освежил его. Вокруг — все тот же солнечный полдень. Яркая зелень, недвижные цветы, медлительные бабочки. Жигмонт продолжил путь.
Ему показалось, что цветущая опушка странного леса начала сужаться. Эта перемена обрадовала его. Значит, впереди его ожидает нечто новое!
Опушка леса, прежде довольно широкая, сузилась в узкую дорожку. Несмотря на свою наблюдательность, Жигмонт не успел заметить, каким образом дорожка превратилась в узкий, выложенный кирпичом коридор. Он ускорил шаг. Что впереди?
Осторожно коснулся прикрепленного к поясу кольца с ключами. Ключи тонко прозвенели. Он увидел легкое излучение, сияние.
Перед ним была серебряная дверь. Она была отполирована также, как и предшествовавшая ей медная. Если медь отразила Жигмонта ярко-алым, как бы в пламенеющей заре, то серебро сделало его светло-спокойным, холодным. Он подумал, что отполированный металл отражает совсем иначе, нежели тихая водная гладь. Взял в свои сильные гибкие пальцы серебряный ключ и вставил в ясно видимую замочную скважину.
Серебряный покой оказался почти квадратным. Но, возможно, ото ощущение было вызвано тем, что и стены, и пол, и потолок странной комнаты были из отполированного серебра. И удивительно было видеть себя во множестве отраженных обликов.
Отражения повторяли каждое движение Жигмонта, лица их делались то невольно-улыбчивыми, то выражали тревогу, то глядели задумчиво. Жигмонт наблюдал с интересом, поворачивался в разные стороны.
Эти отражения напомнили ему о свойственной женщинам страсти видеть себя как бы со стороны. Ему вспомнились девушки, глядевшиеся в спокойные озерные воды, побросавшие на берегу кувшины и невыстиранное белье; затем в памяти всплыло видение юной женщины, склонившейся при свете оплывающей свечи над широкой тарелкой с водой.
Задумавшись о женских прихотях, Жигмонт вспомнил свою спутницу. Где она сейчас? И кто она?
В квадратной серебряной комнате стены были гладкими. И ни следа двери! Но Жигмонт верил в то, что ему суждено идти дальше!
Он вначале приблизился к одной стене, ощупал ее. Но стена оказалась совершенно гладкой! Он подошел к другой стене. И снова — ни единой выпуклости, ни одного выступа, на который можно было бы надавить, нажать! Третья стена повторяла первые две. Значит, четвертая? Но и четвертая стена обманула его ожидания!
Жигмонт в задумчивости остановился посреди комнаты. Страшно ему не было. Это приключение уже давно развлекало его, а не пугало. Он постоял короткое время. И вдруг улыбнулся. Затем сделал несколько шагов, как человек, принявший неожиданное решение и теперь пусть усомнившийся в нем, но усомнившийся лишь на миг!
Может быть, все же дверь находится в полу? Или даже в потолке? Но его уже охватывало нетерпеливое желание сделать именно то, что так внезапно пришло ему на ум! Да, да, да! Ему снова показалось, будто кто-то ждет его решения, кто-то наблюдает! Этот кто-то не был враждебным, но не был и доброжелательным; должно быть, он наблюдал за Жигмонтом, как иной человек наблюдает за муравьем, карабкающимся по носку его сапога. Конечно, такое наблюдение было не так уж приятно Жигмонту. Но в конце концов разве не от него самого зависит дальнейшее?
Все! Он решился! Но это оказалось не так-то легко!
Он стоял посреди комнаты и собирался с силами. Полированное серебро отражало его многажды.
И вдруг он ясно ощутил, что ответом на его нерешительность становится враждебность. Самая простая презрительная враждебность, грозившая его жизни самой что ни на есть простой и потому еще более грозной опасностью. И это ощущение решило все!
Жигмонт резко и быстрыми шагами двинулся вперед, не выбирая стену. Вот он подошел к той, что была напротив него и не приостанавливаясь, не сбавляя шаг, двинулся сквозь стену!
Отполированная серебряная стена раздалась, словно воздушное пространство, покорно пропуская его.
Глава 9
Теперь он сразу попал в иной мир. Здесь, в мареве жары, он увидел дом своей матери. Этот мир был совершенно реален. Воздух здешний пропитался дорожной пылью. Мошки неприятно кусали. Деревья и трава были многооттеночными и естественными. Жигмонт теперь стоял на твердо утоптанной тропинке. Было очень жарко. И это была естественная летняя жара. И дом матери был таким, каким он запомнился с детства.
Но видя, слыша и ощущая все это, Жигмонт уже не изумлялся, не пугался. Он испытывал уважение к неведомому чародею. И в то же самое время ощущал — ведь это благодаря ему, Жигмонту, волшебник сумел перейти от ирреального леса к такому естественному пейзажу! Что-то, какая-то сила, исходящая от Жигмонта, странным образом помогает, содействует всем этим превращениям!
Жигмонт шел по тропинке к дому. А если колдовство и вправду настолько сильно, что он вернулся в детство, и сейчас увидит свою молодую мать, и, быть может, навеки останется здесь! Но в такое колдовство Жигмонт никак не мог поверить! Нет, нет! Здесь что-то другое. Но что же, что?!
Все верно! Таким был в детстве его дом, дом его матери! Он смотрел и узнавал. Вспоминались все эти живые подробности, детали. И все было именно таким! Но то, что в детстве казалось ему просторным и высоким, теперь виделось узким и тесным.
Дверь, как всегда, была распахнута. Он уже стоял на пороге. В пустой горнице он увидел свою мать! Это была она! Вот ее привычно склоненная голова. Он был удивлен и тронут — какая она еще молодая, но уже увядшая, исхудалая.
В этот миг он позабыл обо всем! Осталось только одно стремление — подбежать к ней, обрадовать ее, броситься на колени, взять ее худые родные добрые руки в свои сильные пальцы.
Радостной добротой блеснул ее взгляд! Вскинулись руки в широких пестрых рукавах — обнять сына!
Вот ее руки, материнские руки, уже касаются его плеч. Он быстро склоняется, преклоняет колени. Мать вскрикивает.
Ее крик звучит все громче. Это уже невероятно, неприятно громкий крик. В этом крике слышится что-то резкое, каркающее, визгливое.
Все это заняло какую-то долю секунды.
Тонкие материнские руки покрываются отвратительной грубой темной чешуей, вместо нежных пальцев — кривые когти. С ревом раскрывается огромная пасть. Мерзкая морда вытянута в длину. Над склонившимся чернобородым человеком взметнулось жирное туловище гигантского ящера. Ящер удерживается на двух коротких толстых задних лапах — это выглядит пародийно-человечески. Странное, парадоксальное сходство с человеком делает ящера совершенно чудовищным и отвратным.
