Затем он увидел себя на каком-то заброшенном кладбище. Это был он, сегодняшний. Была ночь. Подняв воротник пальто, он бродил между каменными плитами. Смутно вырисовывались рельефные кресты, выбитые на камнях. Он, кажется, что-то искал. Но вот он дошел до каменного склепа. Кажется, это и была цель его поисков. Он приблизился к двери склепа. Дверь была отперта. Из темноты тянуло холодом.

У двери он заметил одинокую человеческую фигуру.

Прежде Паулю казалось, что он знает, что такое страх и умеет преодолевать его. Но теперь воскресли давние детские ощущения, когда ночью, охваченный страшным сном, он ощущал, как хочет закричать и не может, хочет бежать, но не в силах шевельнуться.

Именно таковы были его ощущения и теперь. Этот человек… Нет, это существо у двери… Из рукавов помятого пальто выглядывали раздвоенные копыта, сплюснутая кепка прикрывала голову. Подвижные черты — лица или звериной морды? — колебались студенисто, перетекали, сжимались, вытягивались. Вот одна половина носа сделалась пятачком, другая — острым изогнутым клювом. В пасти заблестели острые большие зубы. Щеки по-свиному округлились. Существо чавкнуло и обернулось к Паулю.

Оно заговорило. И это было еще ужаснее. Оно произносило слова, глумливо растягивая их, подхихикивая, пофыркивая, нарочито утончая голос. Это было немного похоже на то, как говорила Регина, в ту первую ночь, когда они пили ликер.

— Знание! — с пародийной вежливостью произнесло существо. — Его можно получить из книг. Можно проштудировать и вызубрить горы учебников и будешь знать… хик-хик!.. что-нибудь о дифференциальном исчислении…

«Но ведь это мои мысли! Это я думал…»

— Существует еще знание жизни… ме-е!.. — существо высунуло из медвежьей пасти раздвоенный змеиный язык. — Знать жизнь, это, значит, знать, что все люди порочны… и-и-и!.. — завизжало существо. — Лживы и нечисты! А что? А что? — рявкнуло оно.

Пауль не мог пошевельнуться, не мог крикнуть. Он был охвачен безумным страхом, ужасом. Он сходил с ума.

— Ну-у, му-му-му, — пародийно замычало существо, и внезапно запрокинув большую мышиную голову, защелкало соловьем. — Грош цена этому пресловутому знанию жизни!

«Все мои слова! Боже!»

— Но есть и другое знание. Знание с прописной буквы, — р-р-р! — существо оскалило собачьи зубы на птичьем лице. — Это Знание дается один раз посредством магического действия! Да-а, дети мои! Мяу-мяу!

Набычив крупную скотскую башку, существо двинулось на Пауля.

Наконец-то у него вырвался крик, короткий и сдавленный. Ноги обрели способность двигаться. Но почему-то он рванулся в открытую дверь склепа, подумав в последний миг, что это нелогично. Следовало бы кинуться прочь с кладбища.

Пауль бежал по темному коридору. От стен, сложенных из цельных каменных плит, исходил сильный запах плесени. Сильно тянуло сыростью.

Никто не гнался за ним. Не слышно было ни топота копыт, ни стука когтей. Страх медленно проходил, разжимал свои тиски. Вдали уже брезжил свет. Снова явилось желание тепла, стремление к нему. Оно было близко. Оно было настоящее, истинное. Он побежал быстрее.

Его вынесло теплым ветром на простор, на свет и чистый воздух. Понесло ласково, баюкающе. Глаза закрылись. Уставшее от напряжения тело расслабилось. Он уснул.

Это пробуждение было самым неожиданным из всех пробуждений. За окном звучали странные нежные прерывистые звуки. Но они вовсе не были для него странными, тотчас ощутил он. Они были его действительностью, его обыденностью, он слышал их часто. Это пела тростниковая флейта.

Он лежал на тюфяке, от которого пахло травами, на чистом льняном полотне. Подушка была мягкой; должно быть, набитой мелким птичьим пером. Кровать была деревянная и, кажется, легкая. Он открыл глаза и увидел стены, обмазанные глиной, чистые. В открытое окно, без рам и переплетов и стекол, влетал легкий ветерок. Это был речной ветер. Поблизости протекала огромная река. Так было всегда в его жизни. Сначала он знал эту реку, потом увидел ее. А сейчас он слышал ее плеск, она медленно катила свои воды. И вдруг резко всплескивалась волна. В окно он сейчас не видел реки, но видел голубое небо, чистое и высокое. И все это было то самое — желанное тепло, истинная его жизнь. Другой жизни быть не могло.

Он чувствовал себя, как в детстве, когда лежал в постели солнечным днем, выздоравливая после тяжелой болезни. Может быть, он болен и потому лежит?

Флейта за окном пела приветливо. Он знал, что это играет какой-то близкий ему человек, даже больше, чем друг.

Но вот над всем этим нависла чернота. И голоса из черноты заговорили снова.

— Получилось, — женский.

— Ты уверена? — мужской.

— Теперь осталось ждать развития событий, — женский.

— Снова ждать! — мужской.

— Надо быть терпеливым, — женский.

И снова — сон. Пауль уже не мог понять, кто он, где он засыпает. Сон унес все впечатления и ощущения.

Пауль проснулся утром. Было холодно. Светло-зеленые обои фрау Минны излучали холод. Холодное солнце заглядывало в окно, штора была приподнята. И голубой фаянсовый умывальный кувшин был наполнен, конечно же, холодной, ледяной водой.

Но Паулю было плохо не только от холода. Болела голова, стучало в висках, чуть подрагивали пальцы. В сущности, это состояние он знал. Такое и прежде случалось. Если с ночи много выпить в компании, то естественно, утром…

Он порывисто сел на постели. Одеяло сбилось в ногах.

«Регина!»

Удивительно, что он мог забыть…

Да нет, он прекрасно все помнит. Ночью он был у Регины. После того, как она угостила его ликером, начались все эти его обычные штучки подсознания. Затем…

Он не помнил. Но ясно было одно: в ту ночь между ними ничего не произошло. Пауль ощутил жгучий стыд.

Но как он оказался у себя?

Возможно, об этом знает квартирная хозяйка. Возможно, это было связано для нее с каким-то шумом и беспокойством. Возможно даже, что сейчас она все ему выскажет и просто выставит из квартиры.

Пауль умылся. Тревога поглотила ощущение холода в комнате. Сейчас у него даже горели щеки. Он привел себя в порядок и вышел на кухню.

В стерильной кухне фрау Минны тикали часы. Какой-то немолодой обрюзгший человек, одетый однако аккуратно, сидел за столом и пил кофе.

Вошла хозяйка.

— Доброе утро, фрау Минна, — поспешил поздороваться Пауль.

— Доброе утро.

В голосе ее чувствовалась странная уверенность, даже что-то радостное. Или ему просто кажется? Нервы?

— Вы будете завтракать? — спросила хозяйка.

Пауль энергично закивал.

Масленка и хлебница уже были на столе. Фрау Минна подала крутое яйцо и отошла к плите — варить кофе.

— Познакомьтесь, — произнесла она, стоя спиной к завтракающим мужчинам. — Господин Пауль, студент. Господин Оскар, коммивояжер.

Пауль подумал о том, что, кажется, никогда не говорил хозяйке о своих литературных занятиях. Она сама решила, что он — студент. Должно быть, она часто сдавала комнаты студентам.

— Гофф, — представился обрюзгший мужчина. — Новый здешний жилец.

— Кениг, — Пауль пожал протянутую руку.

Ему показалось, будто на лице Оскара Гоффа промелькнула ироническая улыбка.

«И кой черт несет меня называть псевдоним вместо фамилии! Идиотство! А где-то я видел этого типа. Но… не помню».

К счастью, коммивояжер Оскар Гофф оказался таким же равнодушным и молчаливым, как и квартирная хозяйка. Он допил свой кофе, встал из-за стола, подошел к фрау Минне и что-то сказал относительно обеда. Она что-то, в свою очередь, ответила. Это звучание мужского и женского голосов напомнило Паулю его ночные кошмары. Два голоса во мраке странно перекликались с двумя голосами в светлом холоде утра в стерильно чистой кухне.

«Нет, положительно, у меня расшатались нервы».

Оскар Гофф, новый жилец, покинул кухню. Фрау Минна подала кофе. Пауль раздумывал, как бы половчее выведать у нее, что же произошло ночью, то есть как он оказался здесь, в своей комнате, ведь он был у Регины.