Глава тридцать седьмая
Вновь Регина
Пауль Гольдштайн откинулся на спинку стула. Голова разламывалась, как это часто бывает после долгого сна, застигшего тебя в сидячем положении. Да, он так и спал, сидя на жестком сиденье венского стула, положив голову на руки, опираясь на письменный стол.
Пауль словно бы медленно выплывал из глубины какого-то путанного тяжелого сна. Снилась какая-то чертовщина, древнеегипетская мистика. Это все, конечно, после музейных залов и библиотечного чтения. Но в который раз ему остается признать, что природа наделила его весьма богатым и крайне интенсивно работающим воображением. Попробовать записать, что ли? Пока не забылось. Или сначала выпить кофе? Нет, записать, а после выпить кофе.
Пауль принялся искать среди множества исписанной бумаги чистый листок. Ему показалось, что нашел. Он потянул листок из-под толстого орфографического словаря. Но нет, и здесь он уже успел что-то нацарапать. Пауль почти с отчаянием оглядел стол…
Громкие женские голоса неприятно удивили его. Здесь, в квартире фрау Минны такого не бывало. Голоса звучали все сильнее, все более раздраженно. Пауль поднялся из-за стола. Кажется, голоса приближались к его двери. Он узнал их. Сердитый, с провизгом голос принадлежал фрау Минне. Но прежде она таким голосом не говорила. Второй женский голос…
— Нет, — сердито говорила фрау Минна. — Нет, это невозможно. Моя квартира — не притон и не дом свиданий. Это бесстыдство! Я не позволю вам!
— Но я прошу вас! Это смешно, наконец! Это по меньшей мере странно! — умолял настойчиво второй женский голос.
Пауль узнал голос Регины!
Он поспешно распахнул дверь своей комнаты и вышел навстречу обеим женщинам.
— Фрау Минна, — обратился он к хозяйке. — Эта дама вполне порядочная особа, мы с ней давно знакомы. Впрочем, если вы желаете, мы сию минуту уйдем, чтобы не беспокоить вас, — Пауль едва сдерживал смех, произнося эти нелепые фразы, но все же, по его мнению, именно так следовало говорить с квартирными хозяйками типа фрау Минны.
Лицо фрау Минны приняло обычное равнодушное выражение. Плотная ее фигура отодвинулась в сторону, неохотно давая дорогу Регине. Регина быстрыми шагами вошла в комнату Пауля.
Только теперь, захлопнув дверь, он смог разглядеть ее. Да, это была она, Регина Фосс. Черная шапочка под вуалью, потертая чернобурка свесилась с плеча. Он невольно глянул на ее ноги, обутые в маленькие черные ботики. Из-под вуалетки блеснула ее женственно-кокетливая улыбка.
— Не ждал? — она снова улыбнулась.
— Честно говоря, нет, — он подошел, обнял ее за плечи, откинул вуалетку и поцеловал молодую женщину в нежный чувственный рот.
Едва их губы соприкоснулись, как Пауль ощутил знакомое возбуждение. Языком он раздвинул эти нежные влажные губы, чуть благоухающие помадой. Несколько минут они молча целовались.
— Тише! — Регина шептала, задыхаясь, запрокидывая голову, улыбаясь. — Твоя хозяйка услышит.
Пауль, не отвечая, расстегивал пуговицы на ее стареньком пальтишке. Рука его скользнула под платье. Он узнал его на ощупь — то самое, черное, с парчовыми вставками.
— Стоя? — задыхаясь прошептала Регина.
Он что-то тихо промычал, а рука привычно ощупывала… Он почувствовал, что нежные цепкие пальцы Регины уже овладели его телом…
Было какое-то странное, немного мазохистское удовольствие в том, чтобы проделывать это вот так, на скорую руку, стоя у неразобранной постели…
Когда все было кончено, оба быстрыми движениями, сдавленно смеясь, привели себя в порядок. Регина присела у стола.
Она сняла шляпку, озорно тряхнула светлыми волосами. Она сидела в расстегнутом пальто и глядела на Пауля чуть насмешливо и с каким-то радостным лукавством.
— Скучал? — тихо спросила она.
— Сходил с ума, — он улыбнулся в ответ. — Засыпал в горячечном бреду и видел во сне какие-то нелепости из жизни Древнего Египта. Представляешь?
Пауль произнес все это быстро, почти на одном дыхании и тотчас почувствовал, что лжет. Зачем он назвал все то, что он увидел и пережил, «нелепостями»? Это неправда. Он воспринимал все это вполне серьезно. Он отлично помнит их всех, Сета Хамвеса, Йенхарова, Бату, Марйеба. Он даже готов признать, что Регина напоминает ему Атину, греческую возлюбленную Марйеба, и еще… ту девушку, которая когда-нибудь, он и сам не знает, когда, будет писать ему, Паулю, письма. Ну да, все эти кошмары о будущем, которое ждет впереди… И сын… У него будет сын, с которым ему не суждено познакомиться… Этот сын будет похож на Марйеба, то есть, это и будет Марйеб, Ми…
Нет, это все хождение вокруг да около, а есть основное. Да, оно существует. Оно… Она!.. Ахура! Душа красавицы, обретшей Познание и погибшей. Цыганская девочка на пустыре, на зимней улице в канун Рождества. И что бы он ни делал, во все мгновения его жизни она всегда будет существовать в его памяти, в его сознании. В его сердце. Но об этом невозможно сказать Регине…
И откуда это ощущение опасности, мнимости, лживости… Сейчас, когда перед ним сидит Регина, эта, в сущности, очаровательная, немного взбалмошная молодая женщина, дитя большого города…
Нет, все фантазии, сплошные фантазии, поэтический бред, игра воображения…
— О чем ты думаешь? — спросила Регина, машинально перебирая наброски на столе.
Он не понимал почему, но возникло сильное желание остановить ее, сделать так, чтобы она оставила его бумаги в покое. Положительно, он сходит с ума!
— О тебе, — ответил он, чувствуя, что не сводит глаз с ее цепких женственно-гибких пальцев. — Думаю о тебе. Почему ты исчезла?
— Можно не отвечать? — голос ее звучал чуть вызывающе.
— Можно, — Пауль улыбнулся с мужской снисходительностью и пожал плечами.
— Вот и хорошо, — она потянулась к нему и потрепала его по волосам.
Он смешливо повел головой.
— У тебя не найдется чистого листка? — она прищурилась и оглядела стол. — Все-то у тебя исписано, исчеркано, исчерчено. Соскучилась по тебе ужасно!.. Да вот, кажется, чистый лист, — она указала на листок, который Пауль наполовину вытянул из-под толстого орфографического словаря. — Дай мне. Я напишу тебе свой новый адрес.
Пауль, почему-то с нелепым ощущением ужаса, приподнял словарь и взял листок.
— Нет! — внезапно крикнула Регина. — Нет! Дай мне!
Быстрые шаги раздались в коридоре.
Пауль прочел…
«ВОЗЬМИ ВСЕ».
… прочел Сет Хамвес, вынув из золотой шкатулки папирусный свиток…
На мгновение у него потемнело перед глазами…
Он стоял в обширном зале. Стены были расписаны изящными сложными рисунками. Он приблизился к окну. Глазам открылась широкая площадь. Окно было высоко. Люди, кони, колесницы казались маленькими. Сет Хамвес узнал эту площадь. Это Мемфис. Он не знал, как он очутился в Мемфисе, но знал, что он живет здесь, что сейчас он находится во дворце, принадлежащем ему. Прежде была какая-то другая жизнь. Он попытался вспомнить… и не смог…
Зрелище, открывшееся его глазам, заставило его сердце буйно забиться. Чувства его словно пробудились для новой полной и сильной жизни, и спешили наверстать упущенное. Лицо горело. Губы приоткрылись. Тело было охвачено сладостно-мучительным возбуждением. Как он мог жить прежде? Он жил как-то пресно, размеренно, скучно. Он не был мужчиной, не ведал, что такое страсть…
Глава тридцать восьмая
Табубу
На площади, мимо дворца, двигалось прелестное шествие. Вереница нарядных рабынь и служанок окружала открытые носилки. Вооруженные рослые слуги охраняли девушек. А в носилках восседала роскошно одетая красавица в пышном светлом парике. То, как она повернула голову, как положила на чуть приподнятое колено изящную руку, ее подведенные золотым порошком глаза, окрашенные красным губы, припудренные щеки — все излучало женственную чувственность, сильную, коварную, властно влекущую. Глаза ее чувственно щурились, и ресницы казались острыми стрелами, черными, пронзающими сердце. Сету Хамвесу хотелось схватить эту юную женщину, смять ее прическу, броситься на ее тело, искусать ее губы и щеки… Желания томили и горячили кровь…
