Сколько часов они провели вот так - молча. Любуясь на ленивые волны, подкрашенные розовым закатом. Разглядывая яркие языки пламени, которые с треском рвут чёрный шёлк ночи. Прогуливаясь по длинной застекленной галерее, где на постаментах или в золочёных рамах выставлены скульптуры и рисунки обитателей Эколы. Зачем лишние слова, когда и так всё ясно - на красоту надо смотреть не только глазами, но и душой.

Раньше он верил в непогрешимость психологических тестов и считал Вилину идеальной кандидатурой, а сейчас, вместе с чувством вины, мучился острым разочарованием.

- Ты ничего не ешь. Тебе не понравился мой омлет?

Вилина спокойна и как всегда - приветлива, полна собственного достоинства.

Роберт пошёл розовыми пятнами, и только открыл рот для оправданий, как необходимость в них отпала.

В окно забарабанили, а после показался острый нос Фреттхена и любопытный глаз, опушенный рыжими ресницами.

- Ну вот, с утра пораньше... покоя от них нет, - буркнул расстроенный супруг.

- Что? - оглянулась Вилина.

- Ничего. Это я так. Сам с собой.

Она уже не слушала - здоровалась с Хорьком, приглашала его в дом.

Психолог без лишних церемоний проследовал на кухню, торжественно неся впереди себя огромную шляпную коробку с розовым бантом в красных сердечках.

С гордостью водрузил ношу на стол, развязал ленту, снял крышку, и Вилина тихо ахнула от восторга.

Никакой шляпы, в коробке, разумеется, не оказалось. Взорам новобрачных предстал торт удивительной красоты, которую уж кто-кто, а молодые скульпторы смогли оценить в полной мере.

Торт являл собой сцену вчерашней свадьбы. Шоколадные фигурки, выполненные в мельчайших подробностях, теснились вокруг пары из белоснежного фарфора, покрытого золотом и глазурью. Над женихом и невестой сияла мармеладно-желатиновая радуга, обсыпанная сверкающей сахарной пудрой. Композиция покоилась на пышных коржах, сформированных в виде скал. По ним взбирались кремовые побеги винограда и плетистых роз. Все это великолепие тонуло в сливочной пене океана, в которой поблёскивали крохотные марципановые кораблики.

Фреттхен ловко выдернул из торта фарфоровые фигурки и вручил игрушечную невесту Роберту, а жениха - Вилине.

- Пусть они станут вашей семейной реликвией и принесут вам удачу! Я покрыл их настоящим золотом.

- Вы? Сами?

- О, да! - Хорёк важно поднял рыжие брови. - Я сам изготовил и торт, и фигурки.

- Столько мастерства! Это настоящее искусство! - не скупилась на комплименты Вилина, разглядывая миниатюрные шоколадные лица, пористые утёсы из теста, лепестки роз и завитки волн.

Роберт посмотрел на торт и почувствовал во рту не сладость, а странную горечь и металлический привкус.

Чёртова радуга! На секунду ноги свело судорогой, как в тот момент, как они с Вилиной оказались под этой сияющей чертовщиной.

Воспоминания замелькали осколками калейдоскопа, складываясь в картинки, от которых заныла голова, заложило уши и пересохло во рту.

Сборы в детском корпусе. Сальные шуточки и напутствия приятелей. Они кололи молчаливого Роберта, как колют быка пики тореадора.

Встреча с бледной от нервного напряжения Вилиной в кабинете у Фреттхена. Бокалы с шампанским и "таблетки счастья". Две янтарных капли в прозрачных, мягких оболочках.

Шумная толпа несёт Вилину с Робертом к центральной площади. Музыкальная какофония стихает и под нежную мелодию, сладкую, будто кремовая лоза на торте, они вступают под радугу. Тело корчится в судороге, сознание проваливается в оранжевый туман. Кажется, будто открывается будущее - он видит Вилину в разном возрасте, но неизменно прекрасной. Меняются декорации, взрослеют их дети.

Костры на берегу, горящий хворост стреляет искрами в небо. От огненных вспышек болят глаза. А может, это вспышки салюта? Губы Вилины близко-близко. Их вкус. Ноги вязнут в песке. Пляж тянется бесконечно. Дверь, прихожая, лестница на второй этаж - в спальню.

Ступенька за ступенькой - никак не кончается. Он мнёт маленькую грудь жены, мнет как глину. Жадно впивается губами. Она кричит от желания. А он уже не кричит, он рычит по-звериному. И в конце - светлые глаза с огромными зрачками. И шок - это не желание, она кричит от боли. Он сделал ей больно.

Он, который славился своим добродушием на всю Эколу и ни разу в жизни никого не обидел, заставил кричать от боли хрупкую Вилину. Её губы искусаны в кровь, а глаза - мокрые от слёз.

Но страшнее всего то, что она улыбается. Сквозь слёзы, сквозь кровь. Быть может, это улыбка презрения? Должно быть, она его теперь ненавидит.

- А ты что скажешь, дружок? Как тебе подарок?

Приторный голос Фреттхена вернул к действительности. Оранжевый туман обратился в апельсиновый сок, на который Роберт смотрел, ничего не видя, сжимая в кулаке фарфоровую фигурку невесты.

Сухой хруст, резкая боль. Он раскрыл ладонь - тонкий фарфор раскололся на две части.

- Боже, что я наделал! Простите! Простите меня, Марк. Прости, Вилина. Я не хотел, я задумался и слишком сильно... что же теперь будет?!

- Успокойся, дружок, не надо так нервничать, ничего не будет. Мы её склеим, и она станет как новая!

Фреттхен говорил убежденно, но лицо его выдавало беспокойство. Рыжие ресницы захлопали часто-часто, и Хорёк засеменил к окну. Кинул пристальный взгляд на градусник и сверил его показания с экраном айфона.

- Ну что ты, не расстраивайся так, - тихо шепнула Вилина.

Её ладонь - легкая и прохладная. Прикоснулась к щеке и принесла облегчение. Нет, жена не испытывает к нему ненависти. Он всё нафантазировал. Тех, кого ненавидят, не гладят по лицу и не утешают.

- Но это, наверное, плохая примета. В первый день сломать фигурку невесты. Это же семейная реликвия - символ счастья, - растерянно бормотал он.

- Мы сами создаем свои реликвии, - уверенно перебил его Хорёк, - давай сюда, я всё поправлю. Тебе ни о чём не надо беспокоиться.

Разломанная фигурка перекочевала в карман психолога, а он сам уселся за круглый стол и обратился к хозяйке:

- Ну-с, госпожа Хатчинсон, не угостите ли гостя чайком.

- Да, конечно, - захлопотала она, - вы какой будете?

- А какой есть?

- Не знаю, - смущённо улыбнулась Вилина, - сейчас посмотрю.

- Ах, да, вы же первый день в доме. Ещё не освоились. Как он вам, кстати? Нравится?

- О, да! Очень! Спасибо большое. Есть зелёный, чёрный, ромашковый, со смородиной и ванилью.

- Ромашку хорошо бы - она успокаивает. А тебе, Роберт, нравится дом? - Хорёк пытливо заглянул в глаза бледного хозяина.

- Да. Дом большой, - запинаясь и, как будто пересказывая содержание учебника, забубнил тот. - В детском городке был только душ, а тут - ванная.

- А спальня, спальня понравилась? - продолжал допрос психолог.

- Да, - с видимым усилием выдавил Роберт и густо покраснел.

- Хм, понятно. Спасибо, дорогая, - принимая чашку, Фреттхен приветливо улыбнулся.

- А сколько одежды! Полные шкафы! - продолжала Вилина, ставя тарелку с куском торта напротив гостя. - Роберт, ты хочешь чаю?

- Нет, я ещё не допил сок, - отказался супруг.

- Я открыла утром шкаф и просто обомлела! Всё в моем любимом стиле бохо. Будто специально.

- Конечно, специально, дорогая госпожа Хатчинсон, - Хорёк весело скалился, демонстрируя острые зубы, - ведь мы стараемся сделать всё, чтобы вы были счастливы.

- О, спасибо, спасибо! - она взволновано прижала руки к груди. - Шёлковые халаты с ручной вышивкой! Я накинула один и почувствовала себя богиней!

- Замечательно, просто замечательно.

- Бижутерия! Будто специально подобранна по моему вкусу.

- Специально, специально, я же сказал, - закивал головой психолог, словно довольный китайский болванчик.

- А кухня! Ведь это же прелесть что такое! На уроках домоводства мы все теснились в одной учебной кухоньке. А тут - я сама себе хозяйка, - Вилина радостно засмеялась, и Хорёк закивал ещё сильнее. - На полках, кроме продуктов и утвари - книги по кулинарии и домоводству. Всё продумано до мелочей. Это так приятно!