– Ты всех отталкиваешь. Ты, по-моему, уже лет сто не заводил новых друзей, а со старыми мы теперь совсем не общаемся. Мы только и делаем, что работаем. Я не жалуюсь, но ты не тот парень, которого я полюбил. Ты утратил свой свет. Хен, прошло три года с тех пор, как они умерли.

– Ну извини, что я не умею скорбеть с нужной тебе быстротой.

– Я не это имел в виду. Просто мне хочется, чтобы мой парень вернулся. Тот парень, с которым было так весело. Который что угодно был готов сделать на спор. Который любого мог перепить. Который запросто догола раздевался. Когда мы в последний раз ходили в голый поход? Или садились посмотреть вместе порно? Или напивались в дрова, чтобы все вокруг заблевать? Или трахались при луне на заднем крыльце, как похотливые кролики?

Я вздохнул.

– Хен, я просто хочу, чтобы мой парень вернулся. Я знаю, он где-то здесь.

– Мне кажется, в тот день мама с папой забрали с собой и меня…

– Нельзя, чтобы это влияло на тебя до конца твоей жизни.

– Доктор Рейкстро, честное слово, я больше не могу выносить ваш психоаналитический бред.

– Не хочу тебя доставать, но у меня такое ощущение, словно наши жизни поставили на паузу.

– Не сомневаюсь, что ты уже давно бы оправился.

– Я не представляю, чтобы я бы сделал на твоем месте.

– Вот именно. Не представляешь.

– Я просто хочу, чтобы все стало, как раньше. Сколько мне еще ждать?

– Можешь не ждать. Можешь взять свою чертову похотливую задницу и отправиться вместе с нею за дверь хоть прямо сейчас – мне все равно.

– О чем и речь. Раньше ты никогда бы такого мне не сказал.

– Извини, Сэм. Столько всего навалилось.

– На тебя одного?

Глава 17

Где тебя черти носят?

У меня не получалось заснуть.

Выбравшись из постели, я взял телефон и ушел в гостиную. По ночам, когда в доме становилось темно и тихо, мне все напоминало о маме. И о папе порой, но чаще о маме. Это был ее дом, ее мебель. Земля, почва, грязь, кровь, кухонный стол, комоды, стулья, ковры – все пришло с ее стороны семьи. На окнах до сих пор висели сшитые ею шторы. Безделушки, которые она собирала, купленные на гаражных распродажах броские картинки, большое распятие над кухонной дверью, связанное ею покрывало на спинке дивана – все это были мамины вещи. Ее предки жили в округе Монро на протяжении двенадцати поколений.

Она до сих пор была здесь, в этом доме, среди дорогих ее сердцу вещей. Сами половицы, казалось, вздыхали, оплакивая ее.

Сэм хотел продать этот дом и купить вместо него что-то свое, что-то полностью наше, не населенное призрачными тенями моих родителей. Я не мог заставить себя сказать ему, что не смог бы продать его, даже если бы захотел.

Я сел в кресло возле окна, нашел в сотовом Сарин номер, нажал на кнопку звонка и оказался переведен на автоответчик.

– Сара, где тебя черти носят? Быстро тащи свою задницу обратно домой. Ты не можешь уйти от своего ребенка. Я тебе не позволю. Не вздумай так поступить, черт бы тебя побрал! Только не после того, что случилось с мамой и папой. Я знаю, ты где-то там, занимаешься своей обычной херней… просто позвони и скажи, где находишься, и я присмотрю за Иши, пока ты не вернешься. Но если ты не ответишь на этот чертов звонок, мне придется принять меры. И вообще, какого хера я должен делать с этим ребенком?

Я отключился и бросил телефон на диван.

Не находя себе места, я пошел в прачечную, вытащил из сушилки Ишмаэлевы вещи, отнес их на кухню и начал складывать, думая о том, сколько раз мама складывала нашу одежду на этом же самом столе – всегда терпеливо, с любовью, никогда не жалуясь ни на что и не подозревая о том, каким ужасным будет конец.

Глава 18

Весь жар моей любви

Наутро меня разбудил донесшийся с кухни смех. Я заснул в мамином кресле, под ее покрывалом. В воздухе витал аромат бекона, а из окон лился утренний свет.

– Я показываю ему, как делать тост-солнышко, – с гордостью сообщил Сэм, когда я зашел на кухню.

Сэм с Ишмаэлем – к счастью, оба в нижнем белье – стояли возле плиты. К счастью – потому что Сэм был нудистом, особенно дома. Я по образу мышления являлся скорее католиком. «Ты хочешь сказать, самоненавистником», – поправлял меня Сэм. И был, вероятно, прав.

Ишмаэль оглянулся на меня и неуверенно улыбнулся.

– Круто, – сказал ему я.

Потом оглядел их работу. На одной чугунной сковороде шипел, поджариваясь, бекон. На другой лежал ломтик хлеба с вырезанным в середине кружком, куда они залили яйцо. Тост-солнышко.

– Добавить кленового сиропа, и будет божественно! – с энтузиазмом провозгласил Сэм. – Согласен, ковбоец?

Ишмаэль кивнул.

– Слово «пижама» тебе о чем-нибудь говорит? – спросил я.

Сэм закатил глаза.

Я сходил в ванную, принял душ.

– Мне надо заняться делами, – сказал я, вернувшись на кухню.

– Сядь и поешь вместе с нами, – распорядился Сэм. – Завтрак – это самый важный прием пищи за день.

– Мне надо подоить Ромни.

– Ее титьки вполне потерпят еще десять минут, Генри Гуд. Сажай давай свою задницу.

Ишмаэль хихикнул.

Поскольку я уже встал, Сэм включил радио и настроил его на ритм-энд-блюзовую радиостанцию, вещавшую из Тупело. На всю кухню заиграли The Emotions со своим «Всем жаром любви», и Сэм, подхватив вместо микрофона лопаточку, начал им подпевать.

– О-оу, весь жар моей любви – для тебя, – пел Сэм высоким фальцетом. Отплясывая по кухне в трусах, он выглядел по-дурацки, но имел большой успех у публики в лице Ишмаэля.

– Давай, пой со мной, – приказал, глядя на меня, Сэм.

– Еще слишком рано, – буркнул я.

– О, ну давай же, старый пердун! – воскликнул он и подтолкнул меня бедром. – Ты теперь совсем не поешь.

– Твое солнышко сейчас пригорит, – заметил я.

– О-о-о-о, – запел он мне в лицо, – любовь моя-я.

Я подошел к плите и стал присматривать за его завтраком.

Глава 19

Иисус не был местным пьянчужкой

Пока я приводил в порядок двор мисс Оры Дэмпси, Ишмаэль не выходил из пикапа. Мисс Ора жила на Блэккет-роуд, в трейлере на высоком холме. Такие дворы, как у нее, заставляли меня мечтать о газонокосильной машине. У меня ноги отваливались от хождений с косилкой то вверх, то вниз по холму, и я мгновенно насквозь пропотевал. Если и существовала работа, от которой мне хотелось бы отказаться, то это была работа у мисс Оры, но мне нужны были ее сорок долларов дважды в месяц на протяжении лета. Другие запросили бы больше, но из-за отсутствия всего необходимого оборудования я был вынужден держать низкие цены и соглашаться на любые гроши.

Эта работа была как раз из таких.

– Кто твой маленький помощник? – спросила мисс Ора, когда я закончил. Ее взгляд был устремлен на пикап, где неподвижно, как статуя, сидел Ишмаэль.

Я вытер с лица и груди пот.

– Сарин мальчик.

– Как у нее дела, Хен? Давно ее не видала.

– Нормально.

– Ты слыхал об истории со спиртным?

– Да.

– Позорище!

– Ну, не знаю, – уклончиво проговорил я.

– Никому в Бенде спиртное не нужно, – сказала она. – Хотите купить выпивку – езжайте в Нитлтон или в Абердин. Зачем торговать ею здесь?

– Считается, что это полезно для бизнеса.

– О, я тебя умоляю! Гарольд Дэмпси говорит, что это дьявольский промысел, и он прав.

Не так давно инициативная группа, называющая себя Друзьями Бенда, разворошила осиное гнездо, публично заявив о своем желании провести голосование на тему, следует ли в Бенде продавать алкоголь или нет. Сухой закон царил у нас со времен моисеевых заповедей или как минимум с тех пор, когда Иисус изобрел белый хлеб. По словам группы, пришла пора догнать современный мир. Если бы ресторанам разрешили подавать спиртные напитки, то оно не только привлекло бы новых клиентов, но и помогло бы городу справиться с финансовым кризисом. И кроме того, почему весь доход от продажи лицензий на торговлю алкоголем получал Нитлтон с Абердином? Почему и Бенду нельзя было получить часть этих денег? Редко случалось так, чтобы целый город оказался поставлен на уши и разделен на два лагеря. Это было чуть ли не хуже истории с «Уолмартом».