– Я живу с Сэмом, – напомнил я.

– По-твоему, это меняет дело в лучшую сторону? Чтобы двое мужчин жили с маленьким мальчиком! С невинным ребенком! Творя срам! Хен, ты что, спятил? Мне все равно, чем вы там занимаетесь между собой – хотя Господь свидетель, я этого не одобряю, – но маленькие дети с вами жить не должны. Что подумают люди?

– Тетя Ширли, мне пора считать выручку и закрываться. Спасибо, что заглянули, но у нас все будет нормально. И кстати, нас слушают любопытные уши.

– Мы с твоим дядей Хорасом можем взять этого ребенка к себе.

– Этого не будет, тетя Ширли.

– То есть, ты собираешься позволить людям распускать о твоей семье сплетни? – вопросила она.

– Люди всегда распускают сплетни.

– Что они скажут насчет того, что он живет в одном доме с таким человеком, как ты? Господи, удивительно, что еще никто не позвонил куда надо. Позор! У меня, знаешь ли, есть репутация, о которой надо заботиться – хотя, куда тебе знать, когда у тебя ее нет.

Она посмотрела мимо меня, впервые заметив, что за мной прячется маленький мальчик.

– Ну разве ты не прелестный малыш? – сказала она. – Наверное, скучаешь по маме, но без нее тебе будет лучше…

– Тетя Ширли!

– Что? Это правда, и ему, видит Бог, не повредит узнать правду. Не можешь заботиться о ребенке – значит, не заводи его, а ей, когда она родила, было всего четырнадцать, и теперь она сбежала и опозорила всю семью.

– Тетя Ширли, прошу вас…

– Не знаю, куда она делась, но лучше пусть там и останется. Бросить своего ребенка совсем одного и не вернуться – это что за мамочкой надо быть? Я говорила твоей матери, и не один раз, что ничего путного из этой девчонки не выйдет. Слишком распущенной она была с самого детства. Это все Гудовы гены. Когда твоя мать выходила замуж, я предупреждала ее, но она слушала меня не больше твоей сестры, и вот теперь она убежала…

– Тетя Ширли, пожалуйста! – воскликнул я громко.

– Как будто нам мало того, что сделали твои мама с папой, но это, Хен, уже чересчур. Зачем вам приспичило позорить семью, я просто не представляю.

– Не понимаю, какое отношение это имеет к вам.

– Не забывай, Хен, что дом, где ты живешь, принадлежит моей семье, поэтому меня касается все, что там происходит. Если бы папа узнал, что в этом доме живет какой-то гомосексуалист…

– О, Бога ради!

– Ты подумай, о чем я сказала, – прошипела она, пришпиливая меня к месту своим фирменным взглядом. – И знай, Генри Гуд, если придется, я не испугаюсь побороться с тобой за опеку над этим ребенком. Думаешь, я позволю тебе выставлять нашу семью на посмешище? Думаешь, я соглашусь с тем, чтобы какие-то извращенцы-гомосексуалисты жили в моем доме и вытворяли невесть что с невинным ребенком?

Она фыркнула и, не попрощавшись ни с кем из нас, удалилась. Типичная тетя Ширли. Ни тебе «здравствуйте», ни «как вы» и «что у вас нового». Сразу к делу с изяществом отбойного молотка по коробке с котятами и нередко с похожими результатами.

– Кто это? – тихо спросил Ишмаэль, который, вытянув шею, смотрел ей вслед.

– Сложно сказать, – ответил я, – но думаю, она в родстве с невестой Чаки. (отсылка к одноименному триллеру – прим. пер.)

Глава 23

Боевые шрамы

– Марш! – сказал я и показал на ванную.

– Но я не хочу мыться!

– Ванну надо принимать каждый день.

– Мама никогда не заставляла меня мыться.

– В этом доме ты должен мыться.

– Ну пожалуйста.

– Марш.

– Ну пожалуйста.

– Парень, я не такой, как твоя мама. Когда я что-то говорю, то говорю это серьезно и не собираюсь туда-сюда менять свое мнение. Я не треплю языком просто так. Ты меня понял?

– Но…

– Никаких «но».

На его лице появилось печальное выражение поражения.

– А теперь марш, какашка ты маленькая, – сказал я.

– Дядя Хен, я не какашка.

– Я знаю, но пахнет от тебя уже как от какашки.

– Я не какашка!

– Марш. И помой за ушами. И если не хочешь, чтобы я побрил тебя налысо, то будешь мыть волосы каждый день. У меня нет желания ловить на твоей черепушке вшей. Твой дядя Сэм научил тебя мыться, так что иди и мойся, но только как следует, иначе я возьмусь за тебя сам, и вряд ли тебе это понравится.

Он скорчил несчастную физиономию.

– Налить тебе ванну? – предложил я.

Он кивнул, но с таким убитым лицом, что я почувствовал себя виноватым.

Я наполнил ванну водой, усадил его внутрь, вымыл как следует ему голову.

Пока он играл в воде, я попытался обустроить его спальню. Закончив складывать его вещи, я спрятал их в шкаф, а пижаму положил на кровать. Потом откопал в кладовке старый ночник и включил его в розетку. И еще поставил на тумбочку его Супермена, решив, что знакомая фигурка его успокоит.

Он вернулся, волоча за собой полотенце и капая на деревянные половицы водой.

– О, ну в самом-то деле! – рявкнул я. – Ты что, не знаешь, как вытираться?

Он встал, раскрыв рот, точно птица, пытающаяся срыгнуть.

Я забрал у него полотенце, необъяснимо злой из-за воды, которой он закапал мой пол. В конце концов, это была просто вода. Развернув его, чтобы вытереть спину, я увидел пересекающие его левую ягодицу рубцы – четыре темно-красные, уже поблекшие полосы. Сара, судя по всему, хорошо его приложила, раз остались такие следы.

– Что это? – потребовал я ответа.

Он задрожал.

– Что случилось? – спросил я.

Он повернулся ко мне с затравленным выражением на лице.

– Твоя мать что, побила тебя?

– Я сделал плохое, – признался он. – Мама сказала, я плохой ниггер.

– Не говори так.

– Это правда.

– Не употребляй такие слова.

– Но это правда!

– Мне без разницы. В моем доме такие слова запрещены.

– Извини, дядя Хен. – Внезапно губы у него затряслись, и он ударился в слезы.

– Перестань, – сказал я.

Он стал несчастно тереть глаза.

Я завернул его в полотенце, взял на руки и отнес к кровати, где посадил его к себе на колени.

– Перестань, – повторил я, но уже мягче. – Все хорошо. Я не сержусь на тебя. Я просто хочу узнать, что случилось.

– Я сделал плохое, дядя Хен.

– Что случилось?

– Я разбил окно в ванной. Я попросил у нее прощения. Я сказал, мама, я стану лучшéе. Я сказал, что больше не буду.

– Иши, все хорошо.

– Я сказал ей, но она не слушает меня, никогда.

– И она выпорола тебя?

– Я попросил у нее прощения.

– Все теперь хорошо.

– Я хочу домой, дядя Хен, – сказал он с беспредельным отчаянием.

– Я знаю.

– Я хочу к маме.

– Какое-то время тебе придется пожить вместе с нами.

– Мне тут не нравится.

– Скоро привыкнешь.

– Я хочу домой!

– Извини, но домой тебе пока что нельзя.

– Я не хочу мыться.

– Так надо.

– Мама никогда не заставляла меня.

– Я не твоя мама, парень. И потом, разве тебе не приятней теперь, когда ты весь чистенький, а твои волосы вкусно пахнут?

– Мне тут не нравится.

– Я знаю, что нет.

Он втянул сопли в нос и потер глаза.

– Давай-ка высушим тебя. Уже пора спать.

Пока я вытирал ему голову и помогал с пижамой, Иши молчал.

Забравшись под одеяло, он поднял взгляд на меня.

– Можно мне поспаться с тобой?

– Ты должен спать у себя. Мы будем рядом, дальше по коридору.

Он насупился.

– Я поставил тебе ночник, чтобы не было слишком темно. И еще поставил вот сюда твоего Супермена – он будет присматривать за тобой.

– Я не люблю Супермена.

– А я думал, любишь. Я думал, потому-то он и есть у тебя.

– Мама не слушает меня, никогда. Я сказал, что хочу Капитана Америку, а она сказала, что они одинаковые, раз одеты в одинаковые цвета, но они разные. У Супермена нету щита. Я так ей и сказался.

– Капитан Америка довольно крутой, – согласился я.

– Я тоже хочу такой щит. Его просто бросаешь в кого-нибудь – бам! – и все. И еще он американский, а Супермен прилетелся из космоса.