– Он забрал мои деньги, – сказал Сэм обиженно, шагая к нам по двору. – Дядя Хен, он забрал мои деньги.

– Они мои, дядя Сэм, – твердо возразил Ишмаэль и засунул деньги поглубже в карман.

– Дядя Хен, пусть он отдаст! – надул губы Сэм.

– Вы перестанете или нет? – сказал я. – Господи! У меня словно не один ребенок, а два. Мы на рыбалку ехать готовы?

– Я хочу есть, – сказал Ишмаэль.

– Я взял сосиски, – ответил Сэм. – Разложим костер и нажарим гору хот-догов – что скажешь, ковбоец?

– Хорошо, – сказал Ишмаэль.

– Ты поедешь с Сэмстером или со своим дядей Хеном? Предупреждаю: Хен водит как старая бабушка. Если поедешь с ним, то доберешься на место не раньше завтрашнего утра, а там уже придет пора идти в церковь.

Иши хихикнул.

– Поезжайте вперед, – сказал я. – А я пока возьму наши купальные шорты.

– Они нам не нужны, – сказал Сэм.

– Нужны, – сказал я. – И солнцезащитный крем. Твой дядя Сэм всегда его забывает. Он, очевидно, считает, что нам нравится разгуливать красными, как вареные раки.

– Поехали, парень, – позвал его Сэм.

Они уселись на квадроцикл и покатили к реке, но не раньше, чем Сэм сделал лихой поворот.

Я снова поморщился, надеясь, что квадроцикл устоит, и они не…

Мы съели сосиски, потом долго рыбачили, потом пошли плавать. Я заставил Сэма надеть купальные шорты.

– Они нам не нужны, – огрызнулся он, пока мы переодевались. – Хен, мы должны быть собой.

– И мы будем – как только разберемся с опекой. А до тех пор, Сэм Рейкстро, ты будешь держать своего жеребца на конюшне. Теперь все изменилось. Да и потом, мир, по-моему, уже достаточно насмотрелся на твою пипку.

– Ладно, мамочка, – тяжело вздохнул он. – Все равно ему не нравится плавать.

– Это ведь мне предстоит отвечать перед судьей.

– Я тоже там буду.

– Ему будут задавать вопросы о нас, знаешь ли.

– Знаю.

– Ну и я не хочу, чтобы кто-нибудь вроде мисс Стеллы пришел и сказал: «О, кстати, я слышала, что они купаются нагишом».

– Что плохого в общении с матерью-природой?

– Сэм, не начинай.

– По-моему, это идиотизм. Радовались бы, что мы выводим его на свежий воздух, и он не сидит целыми днями на заднице, толстея и играя в видеоигры.

– Сэм, просто помоги мне сейчас, хорошо?

– Бэби, я с тобой, ты же знаешь. Я просто говорю свое мнение. Скоро, наверное, заставишь меня еще и в церковь ходить, да?

– Тебе бы не повредило.

– Не понимаю, зачем вообще ты туда ходишь.

– Только не говори, что ревнуешь к моему невидимому приятелю.

– Как по мне, ты только время зря тратишь.

– Слушай, давай не будем, – сказал я.

– Но это нелепо!

– Окей, ты не веришь. Ну и отлично. Дело твое.

– Мне это не нравится, – прямо сказал он. – Они только и делают, что шипят на тебя и называют больным. Как можно с этим мириться?

– У меня есть право отвечать перед своей собственной совестью. Они могут быть не согласны, но это их проблема, а не моя. И я, знаешь ли, не совсем Мария Магдалина.

– Они считают ровно наоборот.

– Я не собираюсь опять заводить этот спор. Иди насади своему сыну червяка на крючок и скройся уже с моих глаз.

Глава 53

Мы заигрались

Когда мы наплавались, я расстелил возле угасающего костра покрывало, намереваясь прикрыть глаза и чуть-чуть подремать. Когда я снова открыл их, время уже близилось к ужину, а солнце садилось.

– Почему вы не разбудили меня? – спросил я, садясь и потирая глаза.

– Мы заигрались, – ответил Сэм.

Они разожгли новый костер. На огне, потрескивая и распространяя по воздуху аромат, лежал большой окунь, частично завернутый в алюминиевую фольгу.

– Хочешь есть? – спросил Сэм.

Я хотел.

– Скоро будет готово.

Лицо и грудь Ишмаэля были красного цвета.

– Ты что, больше не мазал его? – спросил я.

– Ему не нужен солнцезащитный крем.

Я сказал Ишмаэлю стоять смирно и, ворча совсем как когда-то мама, смазал кремом его лицо, спину и грудь.

– Ты будешь проклинать своего дядю Сэма, если это превратится в ожог, – сказал я.

Ишмаэль сел рядом с Сэмом и уставился на него с чудесной улыбкой во все лицо. Они быстро сдружились, говорила эта улыбка. Из нас двоих Сэмстер был добрым дядей.

– Может, споешь что-нибудь? – предложил Сэм.

– Я больше не пою, – сказал я.

– Я уверен, Иши с удовольствием бы послушал тебя. Правда, Иши?

Ишмаэль энергично кивнул.

– И думать забудь.

– Ну пожа-алуйста. – Сэм сделал умоляющее лицо. – Ты разве не помнишь, как раньше мы пели возле костра? Как приносили гитары, делали музыку, сочиняли мелодии…

Я насупился.

– Дяде Хену больше не нравится веселиться, – доверительным тоном объяснил Ишмаэлю Сэм. – Он становится стареньким.

– Просто желания нет, вот и все.

– Он утратил свой свет, – продолжал Сэм. – Как-то раз он стриг газон у мисс Иды и переехал свой свет газонокосилкой. Или его слопала мисс Ида. Господь свидетель, она ест все, что не прибито.

Ишмаэль засмеялся.

– И теперь от него осталась только пустая, грустная оболочка…

– Может, хватит уже? – сердито прервал я его.

– Мамочка, ну встряхнись же ты. Прошло столько времени с тех пор, как они…

– Я не хочу обсуждать это перед ним.

– Хен, это история вашей семьи. У него есть право знать.

– Серьезно? Ты собираешься просветить его прямо сейчас?

– Все равно дети в школе ему разболтают. Ты не считаешь, что мы должны…?

Когда от меня не поступило дополнительных возражений, Сэм повернулся к Иши.

– Мама и папа дяди Хена умерли несколько лет назад. Ты это помнишь?

– Немного, – признал он.

Сэм, слава богу, опустил все менее поучительные детали.

– Они были твоими бабушкой с дедушкой.

– Я знаю.

– Тебе тогда было годика три или четыре. Ты помнишь их похороны?

Иши пожал плечами.

– В общем, с тех пор Хену грустно. Раньше у нас с ним была своя группа. Мы сочиняли песни, и пели их, и устраивали концерты. Но теперь ему больше не хочется петь.

– Почему?

– Не знаю, Иши. Он не говорит, почему.

– Он грустит?

– Угу.

– О.

Ишмаэль посмотрел на меня.

– Я не грущу, – сказал я. – Просто… ну, надо же нам платить по счетам. Я должен работать. У меня нет времени валандаться с группой.

– С таким настроем не стать рок-звездой, – сказал Сэм.

– Желанием стать рок-звездой счета не оплатишь. На случай, если у тебя плохо с памятью, напомню, что большинство наших концертов были благотворительными, и нам не платили. Невозможно платить по счетам, занимаясь благотворительностью.

– Но у нас только-только начало получаться. Мы могли бы поехать в Мемфис, в Нэшвилл, записать демо-альбом…

– Могли бы – как миллион других маленьких групп. А потом – как они же – могли бы умереть с голоду.

– Я всегда находил твой оптимизм очень бодрящим.

– Сэм, если ты облажаешься, то всегда сможешь вернуться домой. Твоя мама оставила твою комнату в точности, какой она была, когда ты ушел. А мне, если я облажаюсь, идти некуда.

– Ты можешь жить у моей мамы вместе со мной.

– Очень смешно.

– Видишь, о чем я? – сказал Сэм Ишмаэлю. – Он испугался, что у нас ничего не получится, и теперь вообще не желает петь. Даже крохотулечную песнюшечку для своего крохотулечного племянника. О, нет! Разве можно! Она же убьет его.

– Отвянь, – сказал я.

– Ты хорошо поешь, дядя Хен? – спросил Ишмаэль.

– Хорошо ли поет дядя Хен? – словно не веря своим ушам, повторил Сэм. – Шутишь? Иши, да он настоящий болотный бог рока. Он залезает на сцену и начинает рычать о топях, о гулящих женщинах, о курении сигарет, и у людей сносит крышу. Он типа нашего болотного Джастина Бибера. Я тебя умоляю! Ангелы сбросили его с неба, потому что завидовали его умению петь. Сама Адель звонила ему и упрашивала дать урок вокального мастерства. Хорошо ли поет дядя Хен? Господи, Иши!