По его щекам текли слезы. Он стрельнул сердитым взглядом в сторону Ромни. Та выдала долгое «ме-е-е» и снова принялась жевать траву.

– Хороший мой, ты в порядке? – спросил я.

Он вытер глаза.

– Ты не поранился?

Он покачал головой и повернулся к велосипеду, полный решимости попробовать снова.

– У тебя здорово получалось, маленькая ты козявка, – провозгласила, подбежав к нему, Гвен.

– Я не козявка!

– Я зову всех своих маленьких приятелей «маленькими козявками», но только тех, кто мне нравится. Но если тебя это злит, тебя называть так не стану. Окей?

Он поднял глаза и, похоже не понимая, о чем она говорит, смахнул с лица слезы.

– Давай, великолепный ты наш мужичок, – сказала она. – Хочешь попробовать еще раз?

Он кивнул.

– Только больше не разгоняйся. Здесь главное – ритм. Чтобы сбросить скорость, пользуйся тормозами. Найди правильный ритм, парень, и все будет отлично, и ты доедешь до самого Мемфиса – если твой дядя Хен не уследит.

Гвен снова помогла ему в самом начале, и на сей раз Иши поехал медленнее, осторожнее, но гораздо ровней и увереннее. Сделав круг по двору, он направился к нам.

– Смотри, дядя Хен! – гордо прокричал он. – У меня получается!

– Ты молодец! – крикнул я.

Мы понаблюдали за ним еще пару кругов.

– У вас есть что-нибудь выпить? – спросила Гвен. – И я имею в виду вообще что угодно. Ну, кроме мятного шнапса. Последним человеком, пытавшимся напоить меня мятным шнапсом, была однорукая лесбиянка с Тасмании, которая хотела грин-карту, – и мне бы стоило ей отказать. Мы называли ее Флиппером – за глаза, – но я вам этого не говорила.

Глава 43

Одежда свыше

– Мы с сестрой Лурдес попросили пожертвование от твоего имени, – сказала сестра Асенсьон. – Все ради благого дела.

Она выложила на обеденный стол горку вещей: синие джинсы, рубашки, футболки, нижнее белье, носки, две пары кроссовок, рюкзак и школьный пенал – все необходимое для семилетнего второклассника, который готовился отправиться в новую школу.

Я посмотрел на одежду и закусил губу, внезапно разволновавшись и ощутив что-то похожее на стеснение.

– Что такое? – спросила сестра Асенсьон, хмурясь на меня сквозь свои толстые линзы.

– Это очень мило с вашей стороны, – вымучил я.

– Ты не выглядишь радостным.

– Нет, я рад, – сказал я.

– Хен, мы лишь пытались помочь.

– Дело не в этом. Просто… Для него это будет иметь такое большое значение. Я и не знал, как дороги детские вещи, пока не попал в магазин. Иисусе! В смысле… в общем, вы понимаете. А в секонд-хенде одежда была такой вонючей и старой… я не хотел, чтобы он это носил.

– В наши дни все стоит бешеных денег. Но из-за чего ты расстроен на самом деле?

Я воспринимал сестру Асенсьон – пусть она и была вдвое старше меня – как сестру. Настоящую. Не как мать. И не как мать-настоятельницу, фигуру авторитетного типа. Она была человеком, который меня понимал. Который слушал меня и любил безо всяких условий. Когда она была рядом, секреты, казалось, сами собой слетали у меня с языка.

– Я сегодня проснулся и в каком-то смысле впал в ступор, – признался я. – У меня дома – ребенок, который завтра отправится в школу. Нет, я знал, что школа скоро начнется, но не осознавал этого. В смысле, по-настоящему. И вдруг… все стало реальностью. И как обрушилось на меня.

– Да, это сложно осмыслить.

– Суд по делам несовершеннолетних выдал мне временную опеку, но оказалось, что все не так просто. Теперь нам надо идти в вышестоящий суд и добиваться постоянной опеки. Я разговаривал со всеми теми людьми, искал его свидетельство о рождении, медицинскую карту и все в таком духе. Я не понимал, насколько все сложно. Это слегка выбивает из колеи.

– Я представляю.

– И потом еще Сара… она доводит меня до безумия, но ведь она моя родная сестра. И я нутром чую, что она уже не вернется, что я никогда больше ее не увижу, что наши с нею дела никогда не наладятся. Кто знает, может она уже умерла.

Я умолк, почувствовав, что сказал слишком много.

Сестра Асенсьон не делала попыток ускорить беседу, не говорила мне, что я веду себя глупо.

– До меня вдруг дошло, – сказал я, – что я не знаю, как надо растить ребенка. Сэм думает, что все это очень весело. Одно большое «ха-ха». Говорит, что мы станем замечательными родителями, и прочую чепуху. Но мне страшно… так страшно.

– Может, по чашечке кофе?

– Я не хочу вас задерживать.

– Глупости. Что мне делать? Пойти домой и собирать с сестрой Лурдес паззл? Ох, знал бы ты, как она надоела мне с этими паззлами. Все не хватает духа признаться, что нет такой вещи, которая ввергала бы меня в скуку сильнее ее скучных паззлов. Но мы ведь монахини. Не то чтобы мы взамен могли пойти, например, на свидание. Да и все равно из нас песок уже сыплется.

Сестра сделала две чашки кофе.

– Господь любит делать сюрпризы, – мягко сказала она, садясь рядом со мной. – Как, по-твоему, чувствовала себя Дева Мария, когда в четырнадцать лет перед нею появился архангел и сказал: «О, кстати, скоро ты забеременеешь, а отцом будет невидимый человек»? Как бы ты объяснил такое родителям? «Папочка, я беременна, но, честное слово, он был невидимкой». Ты можешь себе это представить? Но у Господа есть чувство юмора, и если он завел тебя в подобную ситуацию, то он же и проведет тебя через нее.

– Я знаю, – ответил я.

– Пример так себе, но Хен, что еще тут можно сказать? Я убеждена, что у Господа есть некий план, некая цель, причина, которую мы пока что полностью не понимаем. И скажу тебе откровенно, исходя из того что я слышала, я предпочитаю видеть Иши с тобой, нежели с Сарой. Мне очень жаль, но это правда. Ты только представь. Из всех родителей мира Господь выбрал для этого мальчика не кого-то, а именно вас.

– Не уверен я, что Господь знает, что делает.

– Я тоже, – сказала она со смешком. – Но вещи порой принимают причудливый поворот. Поимей чуть-чуть веры. Я знаю, что нам поможет.

– Что?

– Разумеется, шоколад. Нет такой проблемы на свете, которую нельзя было бы частично облегчить большим количеством шоколада. Есть он у вас?

– Шоколадное мороженое подойдет?

– А Папа католик?

Глава 44

Ночь перед школой

Лицо Иши, пока он примерял новые вещи, горело радостным возбуждением. Особенно ему приглянулись черные кроссовки – настолько, что он не снял их, даже переодеваясь в пижаму. Судя по всему, он планировал в них же и спать.

– Пора ложиться, – сказал я, расправляя его постель.

– Дядя Хен, можно мне поспать вместе с вами?

– Ты уже большой мальчик. И должен спать в своей комнате.

– Ну пожалуйста.

– Ты должен спать у себя, мой хороший.

– Ну пожалуйста. Мама мне разрешала.

– Я не твоя мама.

– Дядя Хен, ну пожалуйста.

– Но почему?

– Мне страшно.

– Чего ты боишься?

– Не знаю.

– Ты должен спать у себя.

– Ну пожалуйста.

– Иши…

– Пожалуйста.

– Ох, ну ладно. Но только сегодня.

Я был вознагражден счастливой улыбкой.

– Но обувь придется снять, – заметил я.

– Я хочу спать в кроссовках.

– Не в моей постели.

– Ну пожалуйста.

– О, ну в самом-то деле.

Он со смехом убежал в мою комнату.

– Дядя Сэм, а я буду спать вместе с вами! – объявил он и, запрыгнув на кровать, усмехнулся.

– В кроссовках? – изобразил ужас Сэм.

– Я не запачкаю постель, дядя Сэм. Обещаюсь.

– Ты очень странный маленький мальчик. Ты это знаешь?

– Это потому что я Гуд. Так сказал дядя Хен.

– И он прав. Только не стягивай с меня одеяло, какашка ты маленькая.

– Дядя Сэм, я не какашка.

– Еще какая. Но ты моя маленькая какашка. Кстати о какашках… В постели не пукать.

– Я никогда не пукаюсь, дядя Сэм.