– С ней все будет хорошо, – заверил я Ишмаэля, затем выбрался из машины, бегом обогнул ее и открыл дверцу с его стороны.

– Давай я возьму ее на руки, – сказала мне Шелли.

Потом обратилась к Иши:

– Кстати, я Шелли. А ты, наверное, Ишмаэль.

Иши кивнул.

– Так, Иши. Ты просто сиди смирно, а я возьму ее на руки.

– Она поправится?

– Наверняка, но, чтобы в этом удостовериться, нам надо ее осмотреть.

Шелли бережно подняла поскуливающую Шарлу с сиденья и колен Ишмаэля, после чего поспешила в клинику, где осторожно положила ее на операционный стол.

– Иши, хочешь помочь мне? – спросила Шелли.

Он отпустил мою руку и нерешительно подошел к ней.

– Я хочу, чтобы ты подержал ее голову. Только под челюстью, чтобы она не кусалась. Иногда от боли собакам становится страшно, но если она будет видеть перед собой знакомое лицо, то ей станет спокойней. Как думаешь, получится у тебя? Просто держи ее голову, а я очищу и перевяжу ее раны. Судя по всему, она потеряла уйму крови, поэтому довольно слаба. Ты поможешь мне?

– Хорошо, – сказал Ишмаэль. Он просунул одну руку под массивную морду Шарлы, а второй стал поглаживать ее шерсть. – Ей станет лучшéе?

– Надеюсь, что да. Так, а вы, папочка, возьмитесь за ее туловище, чтобы она лежала, не двигаясь, хорошо?

Пока мы с Ишмаэлем держали ее, Шелли очень быстро и осторожно очистила раны и наложила бинты. Шарла вела себя исключительно хорошо.

– Мне бы хотелось на ночь оставить ее у себя, – закончив, сказала Шелли. – Просто, чтобы удостовериться, что обойдется без осложнений.

– Конечно, – ответил я, прикидывая, во сколько оно может мне обойтись.

– Как она умудрилась запутаться в проволоке?

– Не знаю. Раньше с нею такого никогда не бывало.

– Старые собаки обычно таких оплошностей не допускают. Когда ей станет получше, я проверю ее зрение. Возможно, она видит уже не так хорошо.

– Надеюсь, мы не оторвали тебя от ужина.

– Гвен попозже что-нибудь привезет.

– Если хотите, приезжайте ужинать к нам.

– Спасибо, но нет. Пока я здесь, мне нужно проверить других своих пациентов. Иши, устроить тебе экскурсию?

Он с энтузиазмом кивнул.

Шелли взяла его за руку и отвела на задний двор, где стояло множество клеток с животными – в основном, с кошками и собаками, но еще здесь была черепаха, птица и козленок, который отказался сосать материнское молоко.

– Вы врач? – спросил Иши, держа бутылочку с молочной смесью так, чтобы козленок мог пить.

– Врач для животных, – сказала она. – Когда наши маленькие друзья заболевают, я их лечу.

– Моя мама больна, – сказал Ишмаэль.

– Надеюсь, врач поможет твоей маме поправиться, – мягко ответила Шелли.

– А Шарле нельзя поехать домой вместе с нами?

– Я хочу одну ночь за нею понаблюдать. У нее выдался довольно тяжелый день. Надо убедиться, что у нее все в порядке.

– Она умрет?

– Я так не думаю. Но, Иши, она уже старенькая. Ее сердце сегодня пережило сильный стресс, и она потеряла немало крови. Мне нужно подержать ее под наблюдением.

Он ничего не сказал, словно распутывая смысл ее слов.

– Шарла мой друг, – в конце концов сказал он.

– Да, такого друга надо еще поискать, – согласилась с ним Шелли. – Скорее всего, она пойдет на поправку, но я не уверена. Ей может стать хуже. Так что помолись за нее, хорошо?

– Хорошо.

Пока мы шли обратно к пикапу, я бросил в сторону Шелли вопросительный взгляд. Она пожала плечами, показывая, что дела Шарлы, возможно, не так уж и хороши, и скрестила пальцы, но так, чтобы Иши не видел.

– Насколько все плохо? – вполголоса спросил ее я.

Она пожала плечом.

– До завтра, – проговорил я. – Спасибо, что помогла.

– Да не за что, Хен.

Глава 68

Визит к Саре

Следственный изолятор округа Монро находился в Абердине, который был основан еще до Гражданской войны и когда-то давно, до своего длительного и медленного упадка, считался важным городом региона.

Во вторник, ровно в девять утра, я оказался за столом комнаты посетителей, куда меня посадили ждать Сару. Я понятия не имел, что скажу или захочу ей сказать – если вообще захочу. Я и видеть-то ее не хотел, однако пришел сюда, потому что чувствовал себя обязанным появиться. Я ненавидел себя за подобные мысли, но они были в моей голове, и избавиться от них я не мог.

Стоит вам попасть в лапы правоохранительных органов в штате вроде нашего Миссисипи, можете считать себя конченным человеком – это я знал точно. Что бы вы ни делали или ни пытались делать, отныне они от вас не отвяжутся. Получите обвинение в преступлении – и больше никогда не сможете голосовать. Пропустите явку в суд – и вас начнут забрасывать штрафами. Не заплатите вовремя штраф – и они начнут волшебным образом множиться. Жернова «правосудия» медленно и неумолимо сотрут вас в порошок. Недавно мы даже попали в общенациональные новости с этим нашим «каналом из школы в тюрьму». Небольшая неосмотрительность, пакетик «травы», сворованная из «Уолмарта» дешевая шмотка – как только вас схватят, считайте, что все. Будете плохо вести себя в школе – вам быстренько приготовят камеру в каком-нибудь учреждении вроде Парчман-Фарм, и не удивляйтесь тому, с какой скоростью вы там окажетесь, а ваше светлое будущее будет в руинах лежать вокруг вас. И за что? За хамство учителю или за курение на детской площадке.

Если, конечно, вы не богаты. Тогда вы сможете нанять себе модного адвоката. Или ваш папочка позвонит своему старому школьному другу, который ныне судья, или законодатель штата, или заместитель шерифа. Или у вашей кожи правильный цвет.

Забавно, как много может решить подмигивание или кивок.

Сара не могла рассчитывать ни на кивки, ни на подмигивания, ни на модного адвоката. У нее теперь был только я и длинный перечень обвинений.

Пока меня одолевали эти слезливые мысли, в комнату привели Сару. Не сказав ни слова, она села напротив меня, а два человека шерифа встали неподалеку.

– Привет, – наконец сказал я.

– Тебе обязательно надо было их вызвать, да? – пробормотала она.

Полицию вызвал Сэм, а не я, но спорить с ней я не стал.

– Полагаю, ты в глубоком дерьме, – сказал я.

Она шумно выдохнула, словно вина за это каким-то образом лежала на мне.

– Шеф Калкинс сказал, ты рассказала ему, кто отец Иши, – начал я.

Она вздохнула, опустила глаза и медленно покивала головой взад-вперед.

– Это правда? – спросил я.

Она долго не отвечала.

– Сара, мне нужно знать.

– Теперь-то какая разница?

– Огромная. Почему ты мне не сказала?

Бледная, нездоровая, она нервно сцепила руки в замок.

– Я бы помог тебе, – сказал я.

– Ты ничего не мог сделать, – возразила она.

– Я бы обратился в полицию.

– Чтобы опозорить нас всех?

– Это папа нас опозорил. Ты могла бы сделать аборт.

Она фыркнула.

– Для случаев, вроде изнасилования и инцеста, делают исключения, – заметил я.

– Думаешь, мама дала бы мне сделать аборт? Я тебя умоляю!

– Ты могла отдать его на усыновление.

– Я хотела.

– Так почему же не отдала?

– Думаешь, мама бы мне разрешила? Она, которая доставала меня своими нравоучениями? Мама не позволила бы отдать его, или убить, или еще что с ним сделать, нет, она настояла бы, чтобы я родила, чтобы потом до скончания века тыкать меня в это носом.

– Я понятия не имел… Как я мог догадаться?

– Ты не виноват, Хен. Я хотела тебе рассказать, но это опозорило бы отца. А мама меня бы убила.

– Ты не виновата. Ни в чем.

– Нет?

– Тебе было всего лишь тринадцать!

– Все началось на год раньше.

– В двенадцать?

Она кивнула и опустила глаза.

– Господи боже! – воскликнул я – слишком громко, слишком сердито.

– Я сама во всем виновата.

– Да почему же?

– Я сама ему разрешила. Он сказал, я хорошенькая. Сказал, что мама его больше не любит, и мне стало жалко его, и я… Хен, я не знаю. Он сказал, что я его маленькая принцесса. Я запуталась.