– Вот видишь, – сказал я, метнув в сторону Ларри разгневанный взгляд.

– Это нехорошее выражение, Иши, – сказал Сэм своим особым отцовским голосом. – Такие вещи мы в нашем доме не говорим. Окей?

– Почему?

– Потому что они обижают людей. Тебе разве понравилось бы, если бы кто-нибудь обозвал тебя плохим словом?

– Нет.

– Вот и мы не должны поступать так с другими людьми. Это некрасиво.

– Окей.

– Хочешь, чтобы твой дядя Ларри помог тебе с домашней работой? – спросил Ларри.

– Мне надо учить табрицу.

– Что за табрица такая?

– Таблица умножения, – сказал я.

– Я никак ее не запомнюсь, – прибавил он.

– Не запомню, – сказал я.

– Не запомнюсь.

– Малыш, правильно говорить «не запомню».

– О.

– Я тебе помогу, – пообещал Ларри.

– Правда?

– Конечно.

– Обещаешься?

– Обещаю.

– На мизинчиках поклянешься?

– Конечно. Давай. – Ларри оттопырил мизинец. – В детстве мы с твоим дядей Сэмом постоянно клялись на мизинчиках – в основном, потому что боялись, что о наших шалостях проведает мама. А шалили мы часто. Это дядя Сэм научил тебя такой клятве?

Иши кивнул.

Ларри, очень широко ухмыляясь, покосился на Сэма.

– Не вздумай, – предостерег его Сэм.

– Помнишь, когда ты в последний раз заставил меня поклясться на мизинчиках? – спросил Ларри.

– Тебе обязательно снова рассказывать эту историю?

– А что было-то? – спросил я.

– В общем, он пошел в ванную и очень, очень долго оттуда не выходил… потому что играл, так сказать, с одной штучкой, с которой ему нельзя было играть, и он испугался, что мама узнает, и заставил меня поклясться на мизинчиках, что я никому не скажу, что он там делал.

Сэм покраснел от смущения.

– Так с чем он играл? – спросил я, наслаждаясь его дискомфортом.

– Не знаю, не рассмотрел. Эта штучка была такой маленькой, – сказал Ларри.

– Невероятно. Мы вместе так долго, а я ни разу не слышал эту историю, – сказал я.

– Мне было всего тринадцать, – сказал в свое оправдание Сэм.

– Я зашел уже в самом конце, – сказал Ларри. – Он, по-моему, и не заметил меня. Я понятия не имел, что он делает и почему, но у него было такое лицо… господи, он морщился, будто от боли.

– У него до сих пор иногда бывает такое лицо, – вставил я.

– Я подумал, что у него сердечный приступ или что-то типа того. И сказал ему: «Что с тобой?», а он посмотрел на меня такими глазами, словно поверить не мог, что за ним наблюдали. Даже тогда он был конченным извращенцем.

– Я? Это же ты шнырял по дому и подсматривал за людьми, – возразил Сэм.

– Я хотел писать!

– Мог бы и подождать.

– Но ты так долго не выходил. Теперь-то я понимаю, из-за чего.

– Мы можем не говорить об этом в присутствии моего маленького ковбойца?

– Он краснеет! Боже, его было просто не остановить.

– Ну все! – рявкнул Сэм. – Хватит уже.

– Он наяривал, как перед концом света.

– Можно подумать, ты никогда этим не занимался!

– Но не перед целым же домом!

– Я был в ванной, и дверь была закрыта.

– Черт, надо было позвать соседей и продавать на твое шоу билеты.

– Ты такой говнюк.

– Я бы с радостью заплатил, – признался я.

– Что ж, – бодро сказал Ларри, – как говорится, горбатого могила исправит, но ненадолго можно выбить дурь палкой. Если она не поможет, так хоть успокоит. Ребят, у вас пиво есть?

Сэм фыркнул.

– А знаешь, как еще говорят? Когда споришь с дураком, убедись, что он не делает то же самое.

Глава 85

Вид с последней скамьи

Я ходил в Святого Спаса всю свою жизнь, в эту старую кирпичную церковь, в колокол которой давно не звонили из страха обвалить колокольню – такой она была старой. Зимой в ней, гордой и величественной в духе сороковых, всегда гуляли холодные сквозняки, а летом стояла жара, как в аду. Приходской совет неустанно напоминал нам о «неимоверных расходах» на содержание кондиционеров.

Она славилась своими великолепными витражами, а развесистый клен во дворе свидетельствовал о том, сколько лун пришло и ушло с ее основания.

Мы с Ишмаэлем прибыли в самый последний момент и сели на самом последнем ряду. Я изо всех сил старался не замечать, что на меня смотрят. Сестра Асенсьон, которая вместе с отцом Гуэррой ждала у дверей начала процессии, подошла ко мне, чтобы в утешение положить руку мне на плечо и предложить натянутую, многострадальческую улыбку.

Сказать она ничего не сказала. Говорить было нечего.

Что поделать. Так получилось.

С моего места на задней скамье открывался хороший обзор на светловолосый затылок мисс Стеллы Кросс. Она сидела рядом с мужем прямо как палка. Ведь, в конце концов, она была столпом общества.

Келли и Анна справились без меня на отлично.

Мне всегда довольно неплохо удавалось не будить спящих псов, но глядя в затылок мисс Стеллы, я становился все злее и злее. Когда пришло время причастия, я взял Иши за руку, и мы тихо выскользнули за дверь. Причащаться в таком разгневанном состоянии казалось неправильным.

– Ты не пошел на перчастие, – сказал Ишмаэль, пока мы спускались по ступенькам крыльца.

– Причастие.

– Ты не пошел на него.

– Не было настроения.

– Почему?

– Не знаю.

– И ты больше не играешься на гитаре.

– Да.

– Почему?

– Сложно сказать.

– Ты больше не хочешь играть?

– Вроде того.

– Почему?

– Долго рассказывать.

– О.

Глава 86

Теперь я все вижу

В четверг вечером мы с Ишмаэлем поехали в Эмори – в «Уолмарт», куда он был записан на прием к окулисту. Жаль, конечно, было расстраивать Сэма, но я не собирался платить непомерные деньги магазинам вроде «Ленз Крафтерс», когда в «Уолмарте» были более разумные цены.

– А после того, как тебе подберут очки, мы пойдем за покупками, – сказал я, когда мы зашли в магазин. – И ты, если захочешь, сможешь потратить свои карманные деньги.

– Правда?

– Скоро Хэллоуин, и нам надо найти тебе хэллоуинский костюм. Кем ты…

– Капитаном Америкой! Можно?

– Конечно.

– Правда?

– А почему нет? Ты будешь отличным Капитаном Америкой.

– Мама никогда не водила меня за конфетами, – сказал он, поджав губы.

– Не волнуйся. Мы обязательно сходим.

– Обещаешься?

– Обещаю, малыш. Насобираем столько конфет, что ты не будешь знать, что с ними делать.

– Скорей бы!

Окулистом оказалась добрая пожилая женщина, которая обследовала его и резюмировала, что это чудо – то, что он в принципе различает хоть что-то, не говоря уже о том, чтобы читать в классе начальной школы с доски.

– Но мы в один момент это исправим, – пообещала она.

– А мне точно надо очки? – спросил Ишмаэль, с несчастным видом повернувшись ко мне.

– Ты должен хорошо видеть.

– Но в школе надо мной будут смеяться.

– Не будут. А если кто и станет смеяться, то из зависти, потому что у них нет таких классных очков, как у тебя.

– Правда?

– Да.

– Я бы порекомендовала вам пластмассовую оправу, – сказала женщина-окулист. – У нас сейчас акция: покупаешь одну пару и вторую получаешь бесплатно. Мистер Генри, у вас есть страховка?

Я ответил, что нет.

– Мы постараемся дать вам максимально низкую цену.

Мы с Ишмаэлем побродили по кабинету, рассматривая оправы, и в конце концов он по какой-то причине остановил выбор на недорогой черной оправе в стиле Бадди Холли, которая придавала ему умный вид и вдобавок делала похожим на восходящую рок-звезду.

– Нравится? – спросил я.

Он оглядел себя в зеркале, повертел головой. Потом поднял глаза на меня и усмехнулся.

По правде говоря, он выглядел очаровательно.

– Мы закажем очки и в течение недели вам позвоним, – сказала женщина-окулист.