Фёдор и Донат помчались по накатанной дороге на Торжок. Но путь по ней оказался опасен. Едва старицкая дорога влилась в тверскую, как гонцы увидели на ней непрерывное движение. От Твери к Торжку двигались десятки подвод с грузами, шли конные, пешие, и среди путников было много ратников, словно торопились куда-то на сборы. Фёдор рискнул-таки продолжать путь по дороге. Кони были ещё свежие, сильные, и гонцы ехали хорошей рысью. В сумерках где-то недалеко от Торжка они нагнали конный отряд из десяти воинов и обошли его. Да тут же услышали окрик: «Стой, стой! Именем государя, стой!» Побратимы лишь ударили коней плетьми и с рыси перешли на галоп. За спиной они различили конский топот, крики. Над Колычевым пролетела стрела. Но у преследователей кони были усталые, и вскоре они отстали. А Фёдор и Донат промчались по дороге ещё версты две, свернули в сосновый бор, забрались в него поглубже и не покидали до самого Торжка. Его обошли ночью.

В Новгород старицкие гонцы добрались лишь на седьмой день. Оставив коней на постоялом дворе Торговой стороны, близ Ярославова дворища, они отправились на Софийскую сторону. Миновав Ярославово дворище, они поднялись на мост, с моста в крепость через открытые ворота. В тот миг, как они вышли на площадь, в городе затрезвонили колокола. Это был набат. Вместе с церковными бил и вечевой колокол, сзывая новгородцев на вечевую площадь. И вскоре сотни, тысячи горожан заполонили вечевое дворище. Многие из них были вооружены. Да и ратники среди горожан были.

Донат и Фёдор остановились у стены, возле восточных ворот, выходящих на Волхов. Они поняли, что пока не следует двигаться дальше, и теперь соображали, как лучше донести слово князя Андрея до новгородцев. И Фёдор почувствовал, что именно сейчас он должен выбежать на помост пред вечевым колоколом и кликнуть клич, призывающий на борьбу против Глинских. Если же промедлит, то этот клич вовсе не прозвучит. И Фёдор двинулся вперёд, к помосту. Вот он продирается меж новгородцев, до помоста уже несколько сажен, и он пуст. Ещё несколько мгновений, и клич князя Андрея Старицкого раздастся из уст Фёдора.

Но этих нескольких мгновений Фёдору не хватило, чтобы добраться до помоста. Под одобрительные крики толпы на помост, где когда-то стояли языческие боги, взошёл новгородский архиепископ Макарий. Фёдор ещё рвался вперёд, но сильная рука Доната задержала его.

   — Остановись, боярин. То дерзко и безрассудно, — прошептал Донат Фёдору на ухо.

Той минутой владыка Макарий поднял руку и попросил тишины. Лишь только страсти улеглись, он сказал:

   — Люди новгородские, дети мои, глагольте едино: что бывает за измену крестному целованию? Еди-но! — Макарий вскинул вверх руку.

И под это движение славные новгородцы выдохнули трижды:

   — Смерть! Смерть! Смерть!

Гул, словно небесный гром, прокатился над Софийской площадью, над собором Софии Премудрости, поднял тучи ворон и галок, валом переместился за Волхов. И снова Макарий, ещё полный сил, властный и величественный, в расшитой золотом ризе, вскинул руку.

   — То клятвопреступление совершил князь Андрей Старицкий! Он, удельщик, жаждет Мономахова трона, ищет гибели нашего юного государя Иоанна Васильевича. Теперь же идёт к нам, чтобы мы, христолюбивые государевы дети, предали, как Иуды, нашего царя и вошли в сговор с клятвопреступником. Куда подвигнетесь, славные новгородцы?

В сей миг из толпы выбрался высокий, статный купец с русой бородкой, в алом суконном кафтане. Крикнул звонко и задорно:

   — К оружию, новгородцы! К оружию, браты! Да не посрамим чести, не пощадим живота! Сойдёмся впритык с изменниками!

Молодого купца сменил воевода Иван Бутурлин, муж зрелый и могучий, с мечом на поясе.

   — Люди новгородские вольные, сказанное вами достойно великого града. Но моя рать крепка, и я закрою путь старицким воям в наш град. Скажу однако: крови не будет. Судить клятвопреступников не нам, а государю. Так ли?

   — Так! Так! Так! — ответили новгородцы.

Архиепископ Макарий нахмурился — поперёк его слова пошёл воевода, — но, поняв, что сказал Бутурлин по справедливости, согласился с ним. Да и как перечить, ежели Бутурлин свояк посчитай для половины новгородцев.

   — Аминь! — вознёс Макарий. И осенил крестным знамением людское море и воеводу Бутурлина.

Над вечевой площадью катились возгласы одобрения. Однако никто не мог предполагать, как поведут себя горожане, когда услышат слово государева наместника князя Бориса Горбатого. Он уже поднялся на помост, и тут Макарий и Бутурлин проявили единомыслие. Они не хотели, чтобы с помоста вновь прозвучали слова, призывающие к кровопролитию. Подспудно Бутурлин и Макарий понимали, что князь Андрей Старицкий не клятвопреступник, а человек, ищущий справедливости: Юрию Дмитровскому быть на троне, а ежели он убиен, то Андрею Старицкому. И они остановили князя Бориса Горбатого.

   — Любезный князь Борис, не нужно метать молнии в старичан. Они ни в чём не грешны перед государем и уже достаточно наказаны, — сказал наместнику воевода Иван Бутурлин.

Властители Новгорода о чём-то заспорили. А Донат тронул за руку Фёдора и тихо произнёс:

   — Уходить надо, боярин. Не будем искать себе худа. Твоё слово утонет в море гнева.

   — Верно молвишь, Донат.

Фёдор ещё смотрел на помост и видел, с какой страстью князь Борис Горбатый доказывал что-то воеводе Ивану Бутурлину. Он подумал: «И батюшка истинно предупреждал». Однако вопрос Фёдора к себе: «Что же теперь делать?» — оставался без ответа.

Донат и Фёдор вернулись на Торговую сторону, перекусили на постоялом дворе, рассчитались за постой лошадей, зашли на торжище, купили в дорогу разной снеди и хлеба, ещё по новгородскому кафтану, кои известны на Руси своей добротностью и особым покроем, нарядились в них, свои же отдали нищей братии и покинули Новгород.

   — Нам бы теперь перехватить нашего князя, — поделился своими думами Фёдор.

   — Однако вести у нас с тобой, Федяша, плачевные, — отозвался Донат.

   — Других и взять негде, — тяжело вздохнув, согласился Фёдор.

Так, в грустных разговорах и ещё более грустных размышлениях, возвращались незадачливые послы в Старицы, ещё не ведая о том, что на московской дороге, между Торжком и Старой Руссой, завершилось противостояние Стариц и Москвы.

В Новгороде у князя Старицкого всегда были свои люди. Один из них, боярин Игнат Колычев-Петухов, был даже в родстве со Степаном Колычевым, в давние времена жил в Старицах и исправно служил князю. Зная, как новгородские властители дрожат перед Глинскими, как верны Москве, он ещё за день до вечера ведал о тайном совете архиепископа Макария с воеводой и наместником, где было решено не иметь дела со старичанами, не пускать их в город в случае опалы из Москвы. И он послал своего человека к Андрею Старицкому, дабы уведомить его, что правители Новгорода не впустят старичан в крепость, более того — встретят их с оружием.

Встреча гонца и князя Андрея случилась в ста вёрстах от Новгорода. Князь Андрей уже знал, что его преследует и вот-вот нагонит московская рать. Он торопил своих ратников, чтобы поскорее достичь Новгорода и укрыться за его стенами. Появление в стане гонца Игната Колычева-Петухова всё изменило и вовсе лишило князя Андрея воли к сопротивлению, к борьбе. Гонец застал старицких воинов на коротком привале. Выслушав его, князь Андрей долго не мог прийти в себя. «Господи, за какие грехи возложил на нас наказание сие?» — роптал он. Наконец, собравшись с духом, он позвал воевод и молвил:

   — Вот гонец. Он примчал сказать слово боярина Игната Колычева-Петухова — вы его знаете. Игнат говорит, что новгородцы нас предали. Ежели придём к ним, не пустят нас в город и будут защищать его. Как нам теперь быть?

Среди старицких воевод день назад появился князь Юрий Оболенский-Большой. Он сумел-таки уйти из Коломны с личной полусотней воинов, вырвался из облоги благодаря тысяцкому Алексею Басманову. Шёл Юрий на Старицы окружным путём, не застав в городе князя Андрея, без устали пошёл за ним следом, нагнал близ Торжка. Была радость встречи, ещё горькая беседа обо всём, чем жило удельное княжество. Оставаясь воином, князь Оболенский сказал: