Всё так и будет. Проклятие святого Филиппа повиснет над Иваном Грозным, как карающий меч. Он умрёт в муках, которые не претерпевали казнимые им россияне.

Правда, Филипп не знал, что впереди царя спешили в Отроч монастырь его любимец и палач Малюта Скуратов и в чём-то пошатнувшийся, уже ощутивший немилость государя боярин и конюший Алексей Басманов. С первым из них и случится у митрополита всея Руси последняя смертельная схватка.

Пьяный Степан Кобылин, скаля в смехе лошадиные зубы, покинул камору. И едва захлопнулась за ним дверь, как наступившая короткая тишина оборвалась, подобно тонкой нити. За стенами вновь что-то завыло, над головой загремели по жести камни-капли. Палачи в который раз попытались разрушить-уничтожить духовные силы Филиппа, сломить непокорного, довести его до состояния бессловесного скота. Всё это Филипп хорошо усвоил за время заточения. Но он верил в себя и знал, что сумеет сохранить человеческий облик и силу духа. Сие стало сутью борьбы Филиппа с царём Иваном. И в этом ему помогали молитвы, акафисты, каноны — всё то, что он помнил наизусть из церковного достояния.

Когда-то Фёдор Колычев думал прожить долгую жизнь. Но пришёл час, и кому-то могло показаться, что он попал в безвыходное положение. Его, пастыря российских христиан, убивали. И сам Филипп чувствовал приближение исхода, уготованного ему Иваном Грозным. Но лукавый царь ошибался. Дух Филиппа оказался сильнее, чем представлял себе самодержец. И дух Филиппа улетел из злосмрадной каморы, из мира мучений, боли и слёз. Он словно птица вознёсся в другую жизнь, сияющую солнечным светом. Он попал в окружение любящих его родителей, братьев, сестёр, добрых дядюшек, тётушек, улетел в мир большого и славного русского рода Колычевых.

Ещё гремели по железу терзающие разум звуки, ещё стояли за дверями тати-опричники, но его, не Филиппа, а Фёдора Колычева, уже не было в каморе. По росной траве, под чистым ясным небом он бежал берегом голубого Онежского озера. А оттуда — ему это ничего не стоило — полетел на Волгу, в Старицы, где встретил радость и счастье молодости.

Ещё до отъезда из Александровой слободы второй человек в опричнине, славный своими подвигами, воевода, боярин, конюший Алексей Данилович Басманов заметил в государе Иване Васильевиче Грозном охлаждение к своей личности. Ничего подобного не бывало почти двадцать лет, с той поры, когда царь впервые приласкал его и наградил за храбрость и отвагу званием окольничего. Памятен тот 1552 год многим. Тогда по случаю взятия столицы Казанского ханства воеводы были приглашены в Кремль и для них был устроен пир на удивление всей Москве.

А сколько же раз с той поры Иван Васильевич отмечал радение искусного воеводы! И вот он в чём-то оплошал. Откуда появилась эта опала, когда и за что он заслужил немилость государя, Басманов не мог сказать. Может быть, всё началось с того часу, когда Иван Грозный послал Алексея в Богоявленский монастырь и наказал лично вручить опальному митрополиту отрубленную голову его двоюродного брата боярина Михаила Колычева? Тогда у царя было основание прогневаться на Алексея: он увильнул от поручения и Грозный был вынужден послать его сына, Фёдора. А может, это случилось ещё ранее, когда он не проявил особого усердия при низложении с трона церковной власти митрополита всея Руси Филиппа? Искромётный в начинаниях и делах, не скудный умом, Алексей Басманов понял, что для него расчётливо плетётся царём некая хитрованная сеть, дабы отловить его, когда он на чём-либо споткнётся. А там уж... Алексей даже думать не хотел о том, что может случиться, когда он окажется в сети, словно большая озёрная рыба.

Покачиваясь в седле под звёздным сводом морозного декабря, вспомнил Басманов, что, когда он бражничал перед предстоящим походом в Новгород, царь Иван Васильевич подозвал к себе Григория Лукьяновича Плещеева-Бельского, дальнего родственника Алексея по отцу Даниле Алексеевичу Плещееву-Басману, и некоторое время с ним шептался. А в минуты шептания оба они посматривали на него, Алексея Басманова. Тогда он сидел далековато от государя, не по чину. Когда завершилось шептание, Малюта Скуратов подошёл к нему и велел сыну Алексея, Фёдору, погулять, сказав тому ласково:

   — Иди собачками своими займись, они скоро потребны будут царю-батюшке.

Тридцатилетний сын Алексея Басманова, кравчий Фёдор, был лицом так красив, что им любовались не только женщины, но и мужи. И он уже много лет был в чести у государя и даже любим им. Потому он остался недоволен тем, что ему не удастся узнать, о чём Малюта шептался с царём и теперь вот будет говорить с отцом. Однако Фёдор не выказал своей досады. Он взял со стола кубок с вином, запел песню и пошёл по трапезной гоголем.

Малюта Скуратов улыбнулся своей милой, проверенной годами улыбкой, обнял Басманова за плечо и тихо сказал:

   — Ну, батюшка-свет Данилович, государь благословил нас в путь, и мы ноне же в ночь покинем с тобой сию обитель, умчим исполнять волю батюшки-царя всея Руси. То-то нам с тобой великая честь! Мешкать нам не велено, идём же собираться.

   — Григорий Лукьяныч, я дюже хмелен и упаду с коня под первой же елью или сосной. Ты уж, голубчик, попроси милости государя до утра протрезвиться в тепле. Сие и тебе во благо.

   — Э-э, Алёша, ты слишком много хочешь от меня. Иди сам, коли так, и упади в ножки царю-батюшке. А проявит милость государь или нет, того не ведаю.

   — Ладно, нам с тобой, Гриша, и одной милости хватит. Иду собираться в путь. Ты только поведай, куда и зачем. Может, в южные земли полетим? Так полегче оденусь.

   — Алёшка, знаю же тебя, потешника. Ты, милый друг, во всём дотошен. Да потерпи расспрашивать. Скажу одно: шубу надевай самую тёплую, едем мы в северные края. В прочем же поверь: суть истины у нас благая, и подоплёку велено пока хранить в тайне одному. Да ты не переживай, в пути у нас будет много времени, и мы наговоримся вдоволь. Так-то, брат мой. — Улыбаясь, Малюта дотянулся до чьего-то кубка, придвинул братину с вином, налил себе, Басманову, поднял свой кубок и, когда Алексей взял свой, сказал: — Ну, посошок на дорожку. Да и в путь, в путь!

Опорожнив кубок, Алексей встал и подошёл к царю Ивану. Захотелось ему заглянуть в грозные очи властителя и угадать свою судьбу. Но сердитого взгляда Алексей не отметил. Царь смотрел на него прищурившись и тепло промолвил:

   — Благословляю тебя в путь, любезный Басман. — И отвернулся.

Алексей поклонился и ушёл, так и не поняв, милостив ли царь к нему по-прежнему или только ловчит. Да и хмель туманил голову Басманова, и он был равнодушен ко всему.

А перед самым отъездом в покой, где с помощью слуги собирался в дорогу боярин, зашёл сын. Статный красавец Фёдор во внешности перещеголял отца. Алексей знал, откуда это. Фёдор был похож лицом на матушку, которую ему не довелось увидеть. Он был огневым, неугомонен нравом, весёлостью, умением быть всегда на виду. И был Фёдор вот уже многие годы одним из любимцев Ивана Васильевича, без которого, как отмечали летописи, «он не мог ни веселиться на пирах, ни свирепствовать в злодействах».

Алексей Басманов попытался расспросить сына, не ведает ли он, с какой целью царь отправлял его и Скуратова в ночной заезд. Но Фёдор, будучи хмелен посильнее отца, отделался от него, коротко молвив:

   — Ты, батюшка, держи с Лукьянычем ухо востро, а язык под замком. Во хмелю же — особо.

   — Сие мне ведомо давно, Федяша, — заметил Алексей. — Ты скажи о царском слове Григорию.

   — Негоже мне, батюшка, царское разжёвывать и класть кому-то в рот. Даже тебе, родимый.

Алексей знал жестокосердый норов сына и больше ни о чём не допытывался. Лишь призадумался. Да и тем некогда было заниматься: пришёл стременной Анисим и позвал:

   — Батюшка боярин, Григорий Лукьяныч уже в седле. И тебя Смелый ждёт, удила кусает.

Зимним морозным вечером того же декабрьского дня конная полусотня опричников во главе с Малютой Скуратовым и Алексеем Басмановым покинула Александрову слободу и взяла путь на Тверь. Знал Алексей, что царь Иван Васильевич отправится в поход на Новгород двумя днями позже. Он поведёт пятитысячную рать опричников, коя неотлучно пребывала при нём. Но думать о причинах похода Басманов не хотел, гвоздём сидела в его голове мысль о том, куда и зачем он скачет в ночи при лютом морозе.