— Была ли ты очевидицей, когда князь Андрей Старицкий и княгиня Соломония пребывали во блуде?

Евдокия посмотрела на князя Шигону с ненавистью. Она знала, что ей уже не подняться с колен, потому как он не поверит той правде, которую скажет. И она повернулась к митрополиту с мольбой о спасении, но не о своём, а дочери.

   — Милостивый владыка и вы, святители, велите князю отпустить мою дочь. И я всё скажу, что мне ведомо...

   — Князь Иван, — обратился митрополит к Шигоне, — дай в мои руки отроковицу. Сие во благо ей. А ты, Евдокия, встань и сядь на лавку. Боярыне негоже стоять на коленях, — рассудил он.

Шигона за руку подвёл Ксению к митрополиту. Она тряслась, как в лихорадке.

   — Дитя Божие, встань рядом со мной, — повелел митрополит Ксении.

Она подошла. Даниил взял её за руку и приказал Евдокии:

   — Теперь говори, как на духу, и в том ваше спасение.

   — Владыка милостивый и вы, святители, — заговорила Евдокия, — ведомо мне, что над матушкой Соломонией нависла беда. Её обвиняют в пустоте чадородия, её хотят отлучить от Богом данного супруга. Она же не бесчадна, и у неё будет в должный срок дитя. Ноне она до полуночи ублажала своего мужа. Тому я очевидица. Теперь спросите его: доволен ли он своей семеюшкой?

   — А что же в Старицах, всё шло благочинно?

   — Господи, владыка, ты бы сам спросил матушку-княгиню. Она лжи не потерпит и исповедуется пред тобой, как пред Господом Богом, — искренне убеждала Евдокия митрополита.

И было Даниилу над чем задуматься. На его суровом лице, в жгучих чёрных глазах возникло сомнение: он не знал, как поступить.

Отправляясь с князем Шигоной в храм и теперь вот, позвав архиереев, он надеялся получить от Евдокии такое признание, которое помогло бы ему исполнить желание и волю великого князя — освободить его от супружеских уз. Такого признания от первой боярыни у него не было. Даниил не сомневался, что она и не сделает его, даже если бы её вздёрнули на дыбу. Только надругание над дочерью-отроковицей могло сломить её. Но тут митрополит Даниил не мог позволить себе совершить несмываемый грех. И теперь владыке надо было поступиться своей совестью в другом и нарушить закон церкви, нарушить волю вселенского патриарха святейшего Марка и Вселенского собора. Москва так и не получила от них согласия на расторжение брака Василия с Соломонией.

Но митрополит знал, что великий князь ни перед чем не остановится и вынудит его, первосвятителя русской церкви, благословить-венчать великого князя с новой избранницей ради обретения престолонаследника. В душе Даниил не желал брать на себя и этот тяжкий грех. Он хотел бы видеть после Василия не Юрия Дмитровского, ветреного и неумного гуляку, а второго брата Василия, Андрея Старицкого. Не так умён, не очень прозорлив, но душевен, человеколюбив, честен. При мудрой думе мог бы быть достойным государем. «Увы, тому не бывать», — с сожалением отметил Даниил. Тщеславный, самолюбивый, жестокосердый князь Василий преступит все божеские и человеческие законы. Потому Соломонии быть жертвой, ежели он сам, митрополит, не желает стать козлом отпущения, хуже — попасть в опалу. Это было последнее, о чём подумал Даниил, отдавая княгиню на заклание. Он велел своим услужникам отвести Ксению домой, а когда её увели, сказал епископам и князю Шигоне:

— Свершите над заблудшей во лжи боярыней Евдокией Сабуровой постриг и отправьте её в суздальский Покровский монастырь.

Евдокия отнеслась к приговору митрополита спокойно. Иной доли она себе не ждала и не желала, потому как знала, что то же самое постигнет и её любимую племянницу.

Ещё и рассвет не наступил, как митрополит Даниил укатил в Кремль и, минуя свои палаты, отправился в великокняжеский дворец. Он пришёл к опочивальне Василия и стал ждать его, потому как придворные ему сказали, что князь пока на половине великой княгини. Однако митрополит так и не дождался государя.

Великий князь Василий в это утро не зашёл в свои покои. От Соломонии он спустился на чёрное крыльцо, велел подать коня и с небольшим отрядом телохранителей умчал в село Коломенское, где спрятался в своём загородном дворце.

Митрополит был озадачен исчезновением великого князя. Он ушёл в свои палаты и маялся там, пока из Коломенского не прибыл за ним гонец. Забыв о том, что в полдень ему отправлять в Благовещенском соборе литургию, Даниил не мешкая выехал на зов великого князя. Шесть резвых митрополитовых коней домчали его каптану до Коломенского в считанное время.

Рьяность митрополита в служении государю была ведома и придворным, и церковному клиру. Иосифлянин по своему мировоззрению, он утверждал, что великокняжеская власть есть богоустановленное явление. На этом пути у него были победы. Совсем недавно он взял верх над своими злейшими врагами — нестяжателями, над хулителем веры Иваном Беклемешевым и сочинителем богопротивных писаний Максимом Греком. Над Иваном совершили принародную казнь на Болоте — отрубили ему голову. А Максима заточили в злосмрадной каморе Волоколамского монастыря. Той победе не случиться бы, не будь на то воля великого князя. «Как тут не порадеть государю верной службой», — считал Даниил.

Князь Василий отдыхал. Бурная ночь в опочивальне Соломонии хотя и принесла ему отраду, но теперь, спустя несколько часов, вместо того чтобы быть довольным собой и Соломонией, он чувствовал, как нарастает в нём недоверие к супруге, неудовлетворённость собой и недовольство ею. Василию показалось, что всё случившееся ночью есть некое чародейство, колдовство, и за ночное наваждение ему придётся заплатить дорогой ценой. Однако никогда никому ничего не плативший великий князь взбунтовался. И случись быть рядом Соломонии, только Богу ведомо, как бы она в сей час поплатилась за колдовство над ним, великим князем России.

И в это время Василию доложили о приезде митрополита.

   — Князь-батюшка, прибыл владыка Даниил, — сказал, подойдя к утонувшему в думах Василию, дворецкий Андрей Овчина-Телепнёв.

   — Зови его не мешкая, — ответил князь.

Даниил был близко, за дверью, и тотчас появился в княжеском покое. Он вошёл решительно и в поднятых руках держал крест. Сказал, едва приблизившись к Василию:

   — Нашими молитвами, сын мой великий князь, мы заслужили милость Всевышнего. Ежели всё ещё питаешь страсть к расторжению брачных уз с Соломонией, церковь благословит твой шаг.

Князь Василий был удивлён, что по мановению Божьему ему открыт путь к свободе. Но и обрадовался. Как долго он добивался благосклонности церкви и уже потерял надежду получить её!

   — Что случилось, владыка? — поднимаясь навстречу Даниилу, спросил князь.

   — Ноне утром боярыня Евдокия Сабурова открыла нам, священнослужителям, тайну блуда великой княгини в Старицах. Боярыня наказана постригом, и она на пути в суздальский монастырь. Она потворствовала прелюбодеянию. Ты же, князь-батюшка, волен, как сочтёшь нужным, наказать неверную жену.

   — На что же ты благословляешь меня, владыка?

   — Дорога ей одна: замаливать грехи в монашеской келье.

   — Где?

   — Есть Суздаль и там Покровский монастырь со строгим послушанием. Господь указует сие.

   — Быть по сему. И пусть Всевышний нас рассудит, — заявил князь.

Спустя немного времени Василий и Даниил сидели за столом в трапезной и пили фряжское вино. Великой княгини Соломонии больше для них не существовало. Но было сказано слово о литовской княжне Елене Васильевне Глинской, будущей матери царя Ивана Грозного.

Прошло более месяца, как князь Василий провёл свою последнюю ночь в опочивальне Соломонии. Да как ветром унесло его с той поры из Кремля, из Москвы. Сказывали, он то ли в селе Коломенском затаился, то ли в Александрову слободу ушёл, но толком никто не знал, где он прятался от народа. Соломония изошла болью от неведения, от тяжёлых предчувствий. Она считала, что государь скрылся неслучайно, что грядут жестокие перемены, а какие, того Соломония не ведала, и никто не хотел её просветить. Да беда не приходит одна: исчезла из дворца её любимая тётушка Евдокия. Соломония отругала за нерадение Фёдора Колычева и рынд, кои стояли на постах. Но бранила напрасно: тати прошли в её покои тайным ходом, ведомым только им. И тогда она послала Фёдора искать Евдокию.