— Иди вину свою смой, отыщи мою желанную тётушку, — наказала Соломония.

   — Постараюсь, матушка-княгиня, — отвечал Фёдор, — да боюсь, что тщетны наши потуги будут.

Но прежде чем отправиться неведомо куда на поиски, Фёдор побывал в палатах бояр Сабуровых. И боярин Юрий, мрачный, убитый горем, рассказал всё, о чём знал со слов дочери Ксении, украденной из дома в ту ночь, как исчезнуть Евдокии.

   — Ещё сказано мне тайно под целование креста, что моя супружница пострижена в монахини. А в какой монастырь увезли, то мне неведомо.

Сколько слёз пролила Соломония по любимой тётушке, когда выслушала печальный рассказ Фёдора! Она догадывалась, в чём провинилась перед государем боярыня Евдокия.

В те же дни по воле дворецкого князя Шигоны Соломонии прислали в услужение боярыню Дарью Телепневу. Черноглазая, сухощавая, молчаливая и суровая Дарья скорее была похожа на стража при княгине, нежели на мамку. Соломония пыталась разговорить Дарью, вопросы ей разные задавала. Та отвечала коротко и односложно: «того не знаю», «этого не ведаю». Соломония знала, что на все её вопросы дал бы ответ князь Шигона. И она бы усмирила свою гордыню, спросила бы неугодного ей князя, где её супруг, где, наконец, боярыня Евдокия. Но и князя Шигоны во дворце не было.

Соломония ждала супруга с нетерпением не случайно, а чтобы удивить: она понесла дитя. Знала, что сия весть может и не порадовать великого князя. Но ей важно было утвердить себя женщиной чадородной. И пусть Василий обличит её в прелюбодействе, однако не будет на ней пятна неплодной смоковницы. Не было подобного в роду Сабуровых, и по женской линии испокон веку не приходило той беды. Потому пусть великий князь себя винит за бесплодие. Тут она и решила выложить своему семеюшке, ежели он обвинит её в неверности. Доколе ей страдать от целомудрия? Проку от него за двадцать лет супружества ни на полушку не прибыло.

А утвердившись в своём желании всё сообщить супругу начистоту, но не дождавшись его в течение месяца, она попыталась поклониться Боярской думе. Однако в тот день, когда дума заседала в Грановитой палате, дьяки остановили её на пороге и сказали, что ей запрещено появляться в совете, и отвели её в покои.

Отчаявшись, Соломония позвала Фёдора Колычева.

   — Знаю, что у тебя в Москве есть дядья и братья и кто-то из них в думе заседает. Сходи к ним и попроси сослужить службу — проведать через кого-либо или самим вызнать, где скрывается великий князь. И пусть ему скажут, что я жду дитя.

   — Я схожу к нашим и попытаюсь от них хоть что-нибудь прослышать. Но...

Фёдор Колычев стоял перед Соломонией опустив голову и с грустным лицом. Он уже знал её судьбу, лишь дня перемен не ведал. И сказал ему о том всё тот же старец Вассиан, с которым он день назад встретился в Чудовом монастыре. Фёдор пришёл к Вассиану в келью и попросил просветить его, что будет с Соломонией, когда появится в Кремле великий князь.

   — Она уже многие дни живёт словно в заточении или в облоге, как медведица, — пояснил он Патрикееву.

Старец Вассиан слушал Фёдора с печальным видом. Лицо его было болезненно, ему нездоровилось. И то сказать, в свои семьдесят пять лет он никогда не знал покоя. А в молодые и зрелые годы при великом князе Иване Васильевиче, отце князя Василия, князь Патрикеев был именитым воеводой, многажды ходил в боевые походы, славно бил врагов и не раз смотрел смерти в глаза. О том говорили его многие раны. Его полк отличался при взятии Вязьмы, в сечах за Смоленск, за Псков. Князь Патрикеев хорошо знал не только ратное дело, но и дворцовую жизнь: интриги, измены, опалы. И ему не составило труда ответить на вопросы Фёдора. И Вассиан пространно рассказал, о чём ведал:

   — Её судьба печальна, сын мой. И то, что Соломония любит князя Андрея и впала с ним во грех, во дворце ноне ведомо всем. И князь Василий её за то не простит. Даже Всевышний её не защитит. Да если бы только сие отлучало князя от Соломонии. Неделю назад князь Иван Шигона устроил в селе Тайнинском встречу великому князю с княжной Еленой Глинской, дочерью литовского князя Василия Львовича. Великий князь от неё без ума. Что уж там, седина в бороду, бес — в ребро. И потому Соломония пребывает во дворце последние дни. Передай нашей матушке от меня одно: чтобы набралась терпения и не забывала о молитве. В ней она найдёт спасение.

И вот теперь Соломония просила Фёдора проведать, где князь Василий, сообщить ему важную весть.

   — Я исполню твою волю, матушка-княгиня. — Фёдор поднял глаза и подумал: «Господи, какое же сердце жестокое надо иметь, дабы растоптать-загубить такую женщину».

Отправившись на поиски великого князя, Фёдор обскакал все московские заставы, награждал стражей деньгами и спрашивал их о том, не пропускали ли они или не впускали в Москву великого князя. Ответ был один: нет и нет. И наконец на Серпуховской заставе за жбан браги он выведал о том, что стражи пропустили великого князя.

   — Да то было больше трёх недель назад, — открыл истину страж.

Однако для Фёдора и это было важно. Теперь он знал, что князь Василий покинул Москву, но в неё не вернулся, и что через Серпуховскую заставу путь лежал прежде всего в село Коломенское. И Фёдор, не раздумывая, умчал в загородный дворец князя. Прискакав в Коломенское, он действовал решительно, потому как знал, что сказать. Во дворце его встретил дворецкий, князь Андрей Овчина-Телепнёв.

   — С чем ты примчал? — спросил он.

   — Великая княгиня дитя понесла, — ответил Фёдор, — и просит батюшку-князя в Москве появиться.

   — Эко, братец, как ты обмишулился. Батюшка Василий и был-то здесь два дня. Потом отбыл в Александрову слободу. О том подлинно ведаю, потому как челядь оттоль вернулась. Да и из слободы он умчал, сказывают, а куда — того не знаю.

   — Ну а в Москву когда он возвратится? Не было о том речи? — наседал на дворецкого боярин.

   — Э-э, братец, поди, вернётся, как Соломония оттуда убудет.

Князь сообщил об этом не без оснований. Не забыл он о том, с чем приезжал в Коломенское митрополит. И разговор князя Василия с Даниилом ему был известен: подслушал. Да и то сказать, как не согрешить, радея о ближнем. Ведь бояре Сабуровы были в родстве с князьями Телепнёвыми-Оболенскими. Однако на этом откровенность дворецкого оборвалась. Страх лишил его смелости.

Фёдор заметил сие по глазам пожилого князя и подумал: «Всё так: и радеем и болеем, ан этой болью-радением никто Соломонию не избавит от беды, не изменит её судьбы».

Фёдор приехал в Коломенское уже поздним вечером. В пути его хлестал дождь со снегом, он вымок и продрог. И потому князь Андрей оставил его во дворце.

   — Иди к очагу. Тебе нужно обсушиться, я пришлю крепкое для сугрева, брашно к нему.

   — Спасибо, князь-батюшка. Уж больно погода ноне мерзкая, — отозвался Фёдор.

Он пробыл в Коломенском не больше двух часов. В Москву явился за полночь, но в Кремль не поспешил. Нечем ему было порадовать Соломонию. Размышляя о том, куда двинуться на поиски великого князя, он заехал на Колымажный двор, что на Волхонке, и там узнал новость, которая положила конец его исканиям. В тот вечерний час, когда Фёдор сушил свой кафтан, в Москву вернулся из Александровой слободы или ещё откуда-то великий князь Василий. Скрытно от придворных он ушёл в свои покои и там закрылся, наказав постельничему Якову Мансурову отвечать всем, что его по-прежнему нет в Москве.

С Колымажного двора Фёдор отправился в Кремль с лёгким сердцем. Ему было что сказать Соломонии: князь Василий во дворце. Вблизи Кремля Фёдор увидел, как в Никольские ворота въехали крытый возок и несколько всадников. Фёдор поспешил следом. Он увидел также, что возок остановился возле чёрного дворцового крыльца, всадники спешились и двое из них скрылись в дверях. Фёдора сие насторожило. Зная все дворцовые ходы и выходы, он представил себе, как люди в чёрных одеяниях поднимаются во второй покой и, властно минуя стражей, проникают в опочивальню Соломонии. Фёдор ударил плетью коня, подскакал к крыльцу, поднялся на него и шагнул к двери. Но три всадника, кои спешились ранее, преградили ему путь, встали грудь в грудь. Он попытался оттолкнуть их, но они оказались покрепче молодого боярина, потеснили с крыльца.