Елена Глинская, оставаясь правительницей при малолетнем сыне, завершала дела покойного мужа. Великий князь Василий за годы своего княжения подмял под себя почти всех удельных князей. И одной из первых его жертв стал могущественный вассал, удельный князь новгород-северский Василий Шемячич. Следом за ним пали вольные Стародубское и Рязанское княжества.

На долю Елены осталась расправа с князьями Юрием Дмитровским и Андреем Старицким. Елена сумела накинуть аркан на Андрея. И он жил в постоянном страхе с того самого часа, как взяли под стражу брата Юрия. Правительница не только не выполнила волю супруга и не передала Андрею Волоколамский уезд, но обманула его, посулами выманив Ржевскую волость с деревнями и починками в дар монастырю. Разорила Елена и воинскую силу Старицкого княжества: дважды за два месяца потребовала по две сотни воинов на береговую службу.

Князь Андрей жаловался своим близким боярам и князьям: «Мне теперь от ватажки разбойников не отбиться — так обескровила Елена. Больше пяти тысяч старицких воинов держит литвинка на Оке да в Диком поле. Какие земли ещё делают Москве такие подарки?»

Возвращение в Старицы боярина Фёдора Колычева ещё больше повергло в уныние доброго князя. Фёдор прибыл в Старицы под вечер, два дня отсиживался дома, пока в связи с появлением в городе Алексея Басманова Андрей не позвал Фёдора в княжеские палаты. Но при Басманове откровенного разговора у князя Андрея и боярина Фёдора не получилось. И он велел ему зайти, как проводит гостя. И вот Фёдор вновь в княжеских палатах.

Князь Андрей встретил Фёдора с заметным волнением, провёл его в малый покой, где кроме стола и двух лавок под бархатом, ничего не было. Князь усадил боярина и попросил:

   — Рассказывай, Федяша, всё пообстоятельнее, как там в Москве, чем грозит нам литвинка?

В этот час Фёдор отметил, что за прошедшее с его отъезда из Стариц время князь сильно постарел, а было ему лишь около пятидесяти лет. Глаза его, ранее лучистые, потускнели, и воли в них проявлялось мало. Жажда борьбы и вовсе улетучилась. Фёдор ничем не мог утешить и приободрить князя. И начал он с того, что покаялся:

   — Ты, князь-батюшка, помилуй меня и прости. Не смог я выполнить твоего желания ни в большом, ни в малом. Добрался я до Москвы хорошо. С князем Иваном Ярославским встретился чинно. Он — ярый противник литвинки — все пути мои наметил, все имена верных людей назвал. И я ходил к ним тайно. И другие от князя ходили, дабы сбить воедино силу. Токмо недолго всё шло без препон. Ведомо мне теперь, что у конюшего Ивана Овчины под рукой более тысячи послухов и видоков, кои всех вельмож обложили и за каждым их шагом следят. Потому Овчина всё про нас ведал и упредил властной силой. Хитро поступил, никого не схватил, не бросил за сторожа, но предупредил и лишением живота грозил. Так было с князьями ярославскими, с князьями Сицким, Горбатовым-Суздальским и Троекуровым.

   — Господи, какие россияне! — воскликнул князь Андрей. — Всё от корня батюшки Владимира Мономаха. И что же они теперь?

   — Их в вотчины выдворили из Москвы, тем и отделались. Да в стольном граде и другое, худшее учинилось. Пошёл в бунт против Елены Глинской её дядя князь Михаил Глинский. Да сказывают, к тому подвигла его мать великой княгини Анна. Она же втянула в заговор князей Ляцкого, Бельских, Воротынского и ещё кого-то, не ведаю.

   — Как тому быть? Верится с трудом! — удивился князь Андрей.

   — Истинно говорю, князь-батюшка. Михаил Глинский был недоволен конюшим Иваном Овчиной, его верховодством. Сказывают, просил Елену, кричал ей: «Вытури из Кремля кобеля своего, и мир у нас будет!» Она не вняла воле дядюшки. Вот он и пошёл в бунт.

   — Да как же они без военной силы вздумали выступить на Елену? Ведь у неё и Овчины полки под руками.

   — Ведомо мне, что за Глинским встали воеводы князья Волконский и Трубецкой. А у них два полка в Москве на отдыхе стояли. Да опять-таки заговорщики обмишулились. Успел Овчина послать полки на береговую службу. А в Москву привёл полки преданных воевод.

Князь Андрей был бледен, слушал внимательно и понукал Фёдора:

   — И что же дальше?

   — Худо всё кончилось для Михаила Глинского и его побратимов. Всех заговорщиков с семьями отправили в гиблые места на север. А своего дядюшку великая княгиня велела ослепить. Я уж о том рассказывал. Сам слышал её повеление князю Овчине.

   — Ох, Федяша, Федяша, да правда ли всё это, не сон ли?

   — Ей-богу, князь-батюшка, всё истинно. В ярость она пришла оттого, что Глинский обличил Елену в порочной тайной связи с отшельником Ипатом. «Твой сын, — кричал он, — дитя прелюбодеяния, и отцом ему не князь Василий, а черкес Ибрагим!» Тут и увели князя в пыточную.

   — Что делается, что делается! — вздохнул князь Андрей и поторопил Фёдора: — Говори, какие ещё мерзости случились в Москве?

Колычев задумался. Он вспомнил свою ночную встречу с божедомами[31] в Кремле, кои вывозили из государевых тюрем покойников. И то, что они сказали ему, когда он спросил их, кого увозят, Фёдор ещё в Москве подверг сомнению. Но перед князем, правда то или ложь, он умолчать не смел. «Должно знать ему о том», — решил Фёдор.

   — Есть ещё одна новинка, берёг для твоего слуха, князь-батюшка. Весть о смерти твоего брата Юрия может быть ложной. Сказывают, что он жив, но так ли сие, надо ещё узнавать.

   — Но кто тебе молвил, что он жив? — Князь встал, заволновался. — Да говори же не мешкая!

   — Божедомы поведали, кои усопших сидельцев на погост из Кремля вывозят. Да может и так быть, что из корысти ложь бросили, потому как денег прежде от меня потребовали, когда я спросил, не вывозили ли они князя Юрия Дмитровского.

   — Нет, нет, сиим Божьим людям можно верить. Они каждого покойника в лицо знают. Но что же делать, что? Как спасти брата? — вопрошал князь. — Кто из мудрых подскажет мне?

Фёдор промолчал. У него не было ответа на эти вопросы. Известно ему было, что никого ещё не удавалось вырвать из кремлёвских тюрем, и, сколько достославных россиян погибло в них, не счесть. Князь, однако, смотрел требовательно, ждал. Ему нужна была поддержка, нужно слово верного соратника. И Фёдор поддался: боль князя Андрея стала и его болью.

   — Надежда на спасение князя Юрия у тебя одна, князь-батюшка: ежели города протянут тебе руку помощи, ежели пойдут против Москвы и Глинских. А звать нужно Ярославль и Кострому, Владимир и Тулу, Новгород-Северский и Тверь, Рязань и Вологду. Да и многие другие, коим Москва и Глинские что кость в горле. Однако же ты, князь-батюшка, собери верных бояр и воевод, спроси их совета, потому как Старицы встают на тропу войны и без согласия старичан гонцы не дойдут до тех городов.

Князь Андрей понял Фёдора, но засомневался в преданности многих старицких вельмож. Трудно ему было разобраться, кто верен ему, а кто предпочтёт служить Глинским. Ведал же он, что сегодня обронил супротивное слово Глинским в Старицах, а назавтра оно уже в Москву улетело, в государевых палатах прозвучало.

Знал князь Андрей и то, что в Москве на Старицы посматривают хотя и без опаски, но настороженно. Спустя полгода после смерти брата Василия его вызвали в Москву. Стоял он перед Еленой Глинской и её дядей словно провинившийся холоп. Тогда ему было велено вместе с русскими воинами готовиться в поход на Казань.

   — Но прежде ты собери полк ратников, — предупредил бывалый воевода князь Михаил Глинский.

Андрей отказался выполнить волю Елены, сославшись на то, что болен, что ратников в княжестве разве что из баб можно набрать. И тогда выступил вперёд митрополит Даниил, потребовал дать клятву на целовальной записи в верности великому князю Ивану.

   — Живёшь в сомнении, сын мой. Очисти душу от греховности, покайся перед Господом Богом и приложись к целовальной записи, — строго произнёс митрополит Даниил.