Матвей лихорадочно размышлял, как поступить. Конечно, можно было позвать стрельцов, но что Сидор предпримет в кабаке? Может, устроит драку, да и уйдет в свалке? Лучше было дождаться ночи.
Сидор ушел первым. Светелка их располагалась на самом верху, покатые стены ее были скатами крыши. Он улегся на лавку, оставив второму гостю кровать, и старательно притворился спящим.
Вскоре пришел и Матвей.
Отвернувшись к стене, Сидор исхитрился повернуть голову так, что краем глаза мог следить за своим соседом. Тот готовился ко сну. Снял охабень, под которым Сидор успел разглядеть дорогой кафтан и увесистый кошель, привешенный к поясу. Стянул сапоги, поставил их возле ложа.
Сапоги Сидора не занимали, а вот кошель явно был не пустым. Позвякивая при каждом повороте боярина, он возбуждал самые грешные мысли.
Наконец молодой боярин отцепил саблю, положил ее в изголовье и, не раздеваясь, улегся на лежанку.
Сидор подождал. Боярин, видимо, спал, укрывшись своим охабнем по самую шею и иногда сладко похрапывая.
Наконец, устав ждать и решив, что сон его соседа крепок, Сидор поднялся и осторожно приблизился к его кровати. Кошелек висел с левого бока, со стороны, ближней к стене. Сидор, чуть дыша, приподнял охабень боярина с дальней стороны - и вдруг почувствовал, что в грудь ему упирается что-то железное.
- Это пистоль, - спокойно сообщил Матвей, открывая глаза. - Знатная вещь. Кремневый замок, с двадцати шагов пробивает любой доспех.
- Я встречался с такими, - Сидор отступил на шаг, облизнув пересохшие губы. - У ляхов такие были. У тебя голландский?
- Тульский. Но по голландскому образцу.
Матвей сел, не отводя пистолета.
- Теперь поговорим? - предложил молодой боярин, указывая на стол. Если бы Сидор бросился сейчас на него, Матвею оставалось бы только молиться, чтобы пистоль не дал осечки. Но Сидор, видно, и впрямь знал, что на него смотрит, и решил не искушать судьбу.
Обойдя стол, он уселся на лавку с дальней от Матвея стороны. А боярин, держа пистолет перед собой, сел напротив. Их разделял стол; в слабом свете, падающем из окна, все казалось ненастоящим и призрачным.
- Засвети лучину, - попросил Матвей. - А то ночь длинная, скучно сидеть впотьмах.
Глава 4. Дорога к крепости.
Они сидели друг напротив друга, за столом, разглядывая соперника в свете лучины.
- Стало быть, Ванька из людей Трифона Ивановича на тебя работает?
- Тебя это не касается, - хмуро отозвался Сидор. - Подловить ты меня подловил, а вот все остальное - не твоего ума дела.
- Слушай, ты бы не наглел! - не выдержал Матвей. - А то рука дрогнет, могу и пристрелить ненароком.
- А и пристрели, - сидевший напротив Матвея человек опустил голову. - Все равно этим рано или поздно закончится.
В душе Матвея шевельнулась жалость.
- А почему тебя Рябым прозвали? - спросил он более дружелюбно.
- Я в детстве оспой переболел, на лице рябинки появились. С возрастом рябинки прошли, а кличка осталась.
По крайней мере, Матвей не ошибся. А то он так и не был до конца уверен, тот ли ему попался, кого они ищут.
- И что ты, с детства промышляешь разбоем?
Сидор поднял на Матвея лукавый взор.
- Ты, боярин, меня рано допрашивать стал. Еще неизвестно, как там дела обернутся. Выйдешь ли ты живым из кабака.
Не сводя глаз с пойманного разбойника, Матвей скосил взор в окно. Вокруг дома было тихо. Но и подать отсюда знак своим он тоже не мог.
- А кто мне может помешать?
- Неужто ты думаешь, что я один пришел? Да у меня знакомцы за каждым углом! Ну, да, с тобой я дал маху, захотелось старые навыки вспомнить. Смотрю, приехал боярский сынок, не знает порядков наших, серебром разбрасывается - грех такого не потрясти. Решил я тебя в одиночку взять. Кабы ты не проснулся, так и не узнал бы, куда у тебя кошель делся.
- Так ведь и я не один пришел, - улыбнулся Матвей.
- А! - понимающе кивнул Сидор. - Так это вы давеча из Москвы приехали? Мне надо было догадаться. Да жадность обуяла... Ну, и гордыня. Не зря жадность и гордыню смертными грехами называют... Видать, для меня они и правда смертью обернутся.
- А ты, никак, христианский закон знаешь? В церковь ходишь? - ехидно спросил Матвей.
- Хожу, а то как же. И вклады немалые делаю. Только души без нужды губить не желаю.
- А Митьку кто пристрелил? - припомнил Матвей. Сидор понимающе кивнул.
- Да не его одного. Тут уж выбор такой: или ты, или тебя. А кто набежавшим боярам служить начал, к тем у меня особой жалости и нет. Они ведь, как их хозяева бросили, ко мне подались, да и вообще к людям - помогите, мол, чем можете. А как бояре вернулись - так опять к ним верными цепными псами. Нет, таких я жалеть не буду. И Ваньку этого, о котором ты спрашивал, не пожалею, коли доведется столкнуться. Но пока они нас не трогают - чего ж зря людей убивать? Нет, это не по-христиански.
- А грабить людей - это по-христиански?
- А что по-христиански? - усмехнулся Рябой. - Молиться да ждать, чтобы Господь сам наказал обидчиков? Я молился... И Господь ответил мне. Знаешь, что Он мне сказал? "Сидор, - сказал Он, - я дал тебе силу и крепость мышц не для того, чтобы ты сидел и молился. А чтобы ты пошел и сделал то, что считаешь справедливым!"
Матвей нахмурился.
- И ты считаешь справедливым то, что делаешь?
- Да! - горячо выкрикнул Сидор. - Я с двенадцати лет насмотрелся всякого. И ляхи приходили, и казаки - и все грабили, а кто возражал - резали, не задумываясь. А те, кто должен был за нас заступаться - первыми деру дали, в Москве сидели. Вот и пришлось нам, у кого силы были - за оружие браться да шайкам отпор давать. Я тогда еще с оспинами ходил, тогда Рябым и прозвали, - Сидор грустно усмехнулся воспоминаниям. - Когда князь Дмитрий Михайлович приходил "лисовчиков" бить, мы ему помогали. А с ним - набежали те, кто от ляхов удрал, и вдруг оказалось, что мы им должны за семь лет лихолетья недоимок немеряно. То есть, когда мы от них защиты ждали - их и след простыл. А как мы им чего-то должны - тут они вспомнили. Нет, так не бывает. Ежели они хотят, чтобы мы об их долге забыли - пусть и наши долги забудут. А вспоминают - так пусть свой долг отрабатывают. Ну, а коли не могут - ибо сами мы все разбойничьи шайки повывели - так пусть платят. Вот я с них эту дань и беру, которую селяне потом им обратно возвращают.
В глазах Сидора блестели веселые бесенята. В душе Матвея бушевал настоящий пожар. Все, что Сидор говорил, было правдой, но ведь нельзя же оправдывать свои злодейства тем, что и тебе злодейства чинили! Умел бы Матвей говорить, как Рябой - нашел бы, что возразить, но слова не складывались.
- А челобитную ты надоумил написать?
- Да я сам ее и написал. У нас где грамотных-то сыщешь? Поначалу, еще когда я совсем мальцом был, священник-то наш местный пытался нас грамоте учить, сказал, предписание какое-то им сверху вышло, дабы всех детей православного люда и грамоте, и счету, и пению церковному задаром обучать, еще при Федоре Ивановиче. А как лихолетье началось, кому ж до грамоты-то было? Кто и знал, позабыл, все за топоры хвататься научились...
- Ну, а коли бы все по справедливости было - что бы ты делать стал? - спросил, наконец, Матвей.
- Так ведь не будет так никогда, - грустно заметил Сидор.
- Ну, а если бы? Представь, что твою челобитную удовлетворили, воеводу наказали, прислали нового, справедливого, все недоимки простили. Что тогда делать станешь? Сядешь на земле, как отец твой? Семью заведешь?
- Может, и заведу, - неуверенно сказал Сидор. - Анфиска-то девка знатная; да и я уж не мальчик, пора о семье подумать... А на худой конец, коли поперек горла встанет дело крестьянское - отвык я от земли за двадцать-то лет! - в стрельцы бы пошел. Небось, взяли бы? Князь Дмитрий Михайлович меня хвалил, когда мы ему шайки разбойные гонять помогали...
