– Да что сказывать, боярин? – грустно отвечал тот. – Вез я на ярмарку в Москву, еще зимой, по санному пути, два воза товаров из Астрахани. И тут в лесу, неподалеку, выходит мне наперерез из-за дерева мужик с пищалью.

– А ты что ж, без охраны ехал? – удивился Хилков.

– Да как же без охраны! – отозвался купец. – Пятерых набрал, да два возницы. Да толку-то в них! Я ведь сперва подумал, что один этот мужик, – а глаза поднял, а на нас со всех сторон, из-за каждого дерева либо лук, либо пищаль смотрит! Тут уж мои люди поняли, что не на их стороне сила, и побросали оружие, а этот злодей оружие собрал, возы мои отобрал, а меня взашеи прогнал.

– И что на возах было?

– Да чего только не было! Ты ведь, небось, про торг в Астрахани слыхал? Туда со всего свету привозят товар. И из Персии, и из Чины, и из Индии, и из Хивы с Бухарой… Там и шелка, и парча, и камка, и златотканье, и прочее узорочье…

– Ясно. В общем, ткани и наряды, верно?

– Да, – кивнул купец.

– И что, не попадалось тебе за то время, что ты тут сидишь, ничего из твоего товара?

– Да вроде нет; только тут ведь я по рынкам не хожу! Какой тут торг?

– Ну а что за мужик-то был? Как выглядел?

– Да я как-то не разглядел, – потупился купец. – Вроде молодой, высокий… А может, и невысокий. Ты сам-то, боярин, не пытался разглядеть кого, когда на тебя со всех сторон луки да пищали смотрят?

– Пытался, и не раз, – легко отозвался Хилков. – В дозор, думаешь, зачем ходят? Там и под пушками вражеские доспехи, наряды да знамена разглядывать приходится.

– Ну, тебе, стало быть, такое не в новинку, а меня до сих пор пищалями не пугали.

– Неужто не грабили тебя за твою жизнь? – удивился боярин.

– Да я по большей части с другими купцами ходил, на большой обоз кто позарится? А тут уж давно никуда не ездил – слыхал, небось, в Астрахани ведь Самозванец сидел, там с Москвой торг никудышный был! – и вот что-то жадность обуяла, дай, думаю, попробую…

– Ну вот и попробовал, – без особой жалости заключил Хилков.

– Так ведь Поле прошел – ничего; а там всякого лихого люду куда больше бродит! До самого Тамбова добрался спокойно. Думаю, ну все, дальше-то уж спокойные земли – ан нет, на тебе!

– Ну а охранники твои нынче где? – вернулся к расспросам Хилков.

– Да кто их знает? Они ведь, как поняли, что мне им теперь платить нечем, так и разбежались. Может, к кому другому в охрану устроились, а может, к тому же Сидорке в шайку подались.

– А с чего ты взял, что тебя именно Сидорка Рябой ограбил? – спросил Хилков. – Ты же его не разглядел!

– Так я и не разглядывал – на кой мне! А что это Сидорка, он сам сказал, когда отпускал. «Идите, говорит, и помните доброту Сидорки Рябого».

Хилков переглянулся с Матвеем.

– Любопытно. Ну а ты, – он обратился к соседу Третьякова, – как пострадал?

– Ты, боярин, все одно ведь узнаешь, но я тебя попрошу, – Василий Фомин понизил голос, – не поставь мне в вину старые грехи!

– Что у тебя такое? – нахмурился Хилков.

– Да я ведь при Самозванце, пока он в силе был, в обозе ходил. А как разбили его да люди его разбежались, я кое-что из обозу его сохранил и решил купцом заделаться. А как новый Самозванец в Астрахани объявился, я и подумал ему поставщиком стать. И снедь возил, и оружие, бывало. На том и поднялся. А тут вез я из Астрахани три бочки соленой рыбы опять же зимой. Да вроде бы и добра-то немного, и с лихими людьми я всегда договариваться умел… А этот Сидорка – мне он тоже себя назвал, – как услыхал, что я из людей Самозванца, так чуть не повесил. Я-то ведь ему сказал, что, мол, я из ваших же, что помогал таким, как он. А вышло только хуже.

– Что ж не повесил? – усмехнулся Хилков.

– Да вот почему-то передумал. Отпустил, только бочки забрал. И тоже говорит: «Помни мою доброту».

– Ну а разглядеть ты его тоже не разглядел? – понимающе уточнил боярин.

– Прости, боярин, – потупился тот. – Вот как вешать потащили, всю жизнь вспомнил, а на разбойника посмотреть забыл.

– Ясно. Ну что же, торговый люд, найдем мы управу на вашего Сидорку, да коли добро ваше не вернем – хотя бы за лошадей да возы он с вами расплатится, чтобы вы домой вернуться могли.

– Благодарны будем тебе, боярин! – кланяясь, купцы поднялись.

Когда они удалились, Хилков, развалясь на лавке, принялся вслух рассуждать:

– Странно, что никто ничего не приметил. Коли прозвание у Сидорки «Рябой» – стало быть, хоть лицо рябое должны были бы запомнить?

– Что ж теперь, всех рябых хватать? – предположил Матвей.

Иван расхохотался:

– Да ты так половину волости в острог засадишь! Попробуем с дворянами поговорить – эти все-таки народ военный, не должны от страха глаза в рукаве забывать!

Однако с дворянами вышла столь же странная загадка: все Сидорку видели, но рассказать, как он выглядит, никто не мог.

– Да неприметный он совсем, – оправдывался один из них. – Таких из десяти десять на рынке!

– Ну хоть волос какого цвета? Светлый, темный? – пытался навести на мысль Хилков, но тот лишь качал головой.

– Может, если увижу – вспомню, а обсказать не могу, извини, боярин.

– Ладно, ступай. – Иван повернулся к Матвею. – Ну вот, а ты говоришь, чего он не прячется. Да они его, даже встретив, не узнают! И почто ему их губить?

– Бояр расспрашивать будем? – Матвей заглянул в список.

– С ними возни много, – махнул рукой Иван. – Купца или дворянина можно и припугнуть, и окриком остановить, а эти сперва будут долго родством да чинами меряться, выяснять, а имею ли я вообще право их о чем спрашивать, потом будут разговоры о погоде да об урожае… За неделю не управимся. Хотя вот к тем, кто решился в свое имение уехать, я бы наведался. Те, видать, посмелее, а может, и знают поболее остальных.

– Я вот что думаю, – наконец Матвей заговорил, сумев облечь в слова давно мучившие его мысли. – Ежели Сидорка этот грабит купцов да бояр, он и на нас может позариться?

– Боишься, что ли? – по-своему истолковал такое начало Хилков.

– Да чего тут бояться! – вспылил Матвей. – Я о другом. Может, мы его так и возьмем: устроим засаду, а я тем временем войду в кабак, позвеню серебром, посверкаю золотом, ну чтобы поняли его люди, что богатый гость объявился, – а как он ко мне подвалит, тут мы его и возьмем!

Хилков задумался.

– А что, мысль дельная. Завтра поутру съездим к вот этому, – он ткнул в список в руке Матвея, – Трифону Ивановичу Рощину, а на обратном пути заедем в кабак, о котором говорил воевода. И там попробуем твой замысел провернуть.

Трифон Иванович был боярин уважаемый, знатный, и дела его шли явно неплохо. Сразу за селом, в котором воевода Григорий Андреевич указал наличие кабака, начинались земли боярина и тянулись на много верст. В его владении было несколько деревень, пара водяных мельниц – правда, одна была разрушена войной, – луга, покосы, озеро… В общем, ему было что терять и о чем заботиться. Потому, узнав, зачем прибыли к нему люди из столицы, он принял их без долгих выяснений, которых так боялся Иван Хилков, усадил за стол и подробно рассказал, что с ним стряслось.

Боярин был уже немолод, сын его служил где-то под Псковом, в доме заправляла дочь – видимо, из-за нее он и решился вернуться в имение, поскольку в крепости молодой девице было не житье. Правда, к гостям он ей выходить запретил, так что оценить красоту дочери боярина Матвею не привелось.

– В наших краях, – поглядывая на Матвея, повел хозяин свою речь, – промышлял еще в пору Шуйского воевода Самозванца – Андрей Телятьевский. И я тогда увез жену, сына и дочь – дети еще тогда совсем маленькими были – в Москву, подальше от тревог. Правда, и там потом неспокойно стало, когда тушинцы подступили, и мы подались еще дальше, в Ярославль. Там и дождались ополчения, и уж с Дмитрием Михайловичем сюда вернулись. Приходим сюда – все разграблено, разбито, разворочено, людишки мои поразбежались. Ну, я приехал не один, со мной пятеро холопов было, стали мы в порядок имение приводить. Поехал я собирать со своих деревень, что мне причитается. А народ за годы лихолетья наглым стал, мне отказ дает! Хотел я силу применить – да вдруг выходит из-за их спин какой-то мужик, с пищалью, и настоятельно советует мне убираться подобру-поздорову. Я не стерпел, холопам моим велел его вязать – так он пальнул, Митьку наповал, а вокруг другие разбойнички налетели… В общем, мы еле ушли тогда. Я воеводе пожаловался, а он мне в ответ: «А что я могу?» Ну, стал я понемногу своих людей собирать, и один из них мне проговорился, что как раз с этим Сидоркой спутался и в шайке у него несколько лет пробыл. Да вот, совесть заела, вернулся к хозяину.