Сидор покачал головой, опустив взор:
– Да на Москве любой наш дворянчик мне мои подвиги припомнит. Нет, видно, не будет мне жизни спокойной. Так что извини, боярин, но нам с тобой не по пути.
Он слегка привстал. Матвей тоже приподнялся, не сводя с него дула пистолета.
– Извини, Сидор, но и мне тебя отпускать не с руки. Я прибыл, чтобы тут порядок навести, а на тебя указывают как на главного смутьяна.
– Да кто ж указывает! – Сидор упал обратно на лавку. – Те, кого я пощипал малость, чтобы их людям было чем с ними же расплатиться?
– Так ты никак не уразумеешь! – Матвей тоже почти закричал. – Ведь чем ты больше свирепствуешь – тем и они больше лютуют! И нет из этого никакого выхода, кроме как простить друг друга!
– Простить, – усмехнулся Сидор. – Так вот пусть они первыми и прощают. Как спишут недоимки за семь лет – я их тут же прощу.
– «Вот пусть они», – буркнул Матвей, передразнивая пленника. – Вот с этого все всегда и начинают – пусть они первыми.
– А что ж ты хочешь, чтобы я себя сам отдал связанным в руки врагам своим и надеялся на их милость? Да, может, из них парочка и сыщется, которая меня простит, люди разные бывают. Зато остальные меня по кусочкам разорвут!
– Никто тебе ничего не сделает, – твердо сказал Матвей. – Я обещаю тебе доставить тебя в целости и невредимости, и чтобы суд над тобой был честный и справедливый.
– Надо мной? – выкрикнул Сидор. – А над ними кто суд учинит? Кто с них спросит за трусость их? За жадность? Когда люди с голоду умирали, твой Трифон Иванович явился с них спрашивать! Да пусть благодарит Бога, что одному Митьке тогда башку проломили!
Матвей потупился:
– Все равно надо с этим как-то заканчивать. А то у вас тут война получается, хотя война уже давно кончилась!
– А что поделаешь, если свои хуже врагов оказались? – пожал плечами Сидор. – Но это все ни к чему. Я же говорю – и в кабаке, и вокруг полно моих людей, так что тебе меня отсюда не вывести. А коли попытаешься – либо сам погибнешь, либо еще и меня пристрелишь. Так что я тебе предлагаю: отпусти меня подобру-поздорову, разойдемся, как старые приятели, и ты меня не видел, я тебя не знаю. Всем хорошо.
– Так скажи своим людям, чтобы нас пропустили, если они не хотят, чтобы я тебя продырявил, – Матвей угрожающе повел стволом.
– Как же я им скажу – мы с тобой тут, они там, – усмехнулся пленник. – Ты бы меня отпустил, я бы и предупредил.
– Ну вот мы с тобой сейчас вместе за дверь выйдем, – Матвей наконец встал во весь рост, – и ты им объявишь, что, мол, так и так, устал, сдаешься на милость государя. А твои пусть все расходятся по домам. Ведь, говорят, они и так у тебя простые люди, мирные?
– Правду говорят, – кивнул Сидор. Он еще что-то соображал, обдумывал, наконец тоже встал. – Ну что ж, пошли.
Видно было, что он прикидывает, успеет ли Матвей выстрелить, если сейчас на него броситься, но решил не искушать судьбу. Послушно подошел к двери, приоткрыл ее.
Снова на него напал соблазн: распахнуть дверь, выскочить и захлопнуть ее перед носом противника – но Матвей, угадав его колебания, ткнул стволом в спину.
– Ты бы особо не тыкал им, а то еще выстрелит ненароком, – попросил Сидор, выходя на лестницу.
Горница была почти пустой, но двое сидели на лавках в разных углах. Местные пьяницы – а продавать хмельное разрешалось только за городом, дабы избежать драк – давно разбрелись, или их унесли, постояльцы спали, и остались только люди Рябого. При его появлении они разом поднялись – и тут же уселись обратно, повинуясь знаку главаря.
– Мы тут прогуляемся, – объявил Сидор негромко. – Я скоро вернусь. Дождитесь меня.
Сидор прошествовал к входной двери, оказавшейся закрытой на засов, по слову Матвея отодвинул щеколду, снова поборол искушение броситься бежать. Матвей взял его под руку, сунул пистолет в бок пленнику и так проследовал с крыльца до калитки в воротах. Надо было бы вывести коня из конюшни, но уж отвлекаться на это точно не было возможности. Матвей решил, что заберет коня потом или стрельцов попросит сходить, а пока повел Сидора к дому, где сидели Хилков с ратными людьми.
Те уже заметили Матвея с добычей, вышли на порог.
– Берегись! – успел крикнуть один из стрельцов – и упал с пробитой головой.
Сидор попытался-таки дать деру, но Матвей одной рукой ухватил его за плечо, всем телом навалился и повалил на землю, подмяв под себя.
Со всех сторон на них кинулись люди Рябого. Их было человек десять. Стрельцы и Иван Хилков тут же отступили в дом, успев выстрелить два раза.
– А ну, назад! – крикнул Матвей, приподнимая голову Сидора и приставляя к ней ствол пистолета. – Назад, а то застрелю его к чертовой матери!
Он уж и не помнил, когда последний раз так ругался.
Однако выскочившие люди попятились, видя предводителя в грязи, в опасной близости со стволом.
– Ну, чего встали? – прохрипел Сидор с неестественно выкрученной головой. – Делайте, как он говорит, а то он меня не только пристрелит, но и придушит!
Ворча, разбойники отступили за изгородь. Тут только Матвей заметил, что и впрямь едва не свернул пленнику шею.
– А, извини, – он выпустил его.
– С меня-то слезь, – взбрыкнулся пленник.
Матвей ползком отодвинулся, встал на колени, потом поднялся, все это время не сводя дула с головы Сидора.
– А ты парень отчаянный, – похвалил Сидор. – Ну поглядим, может, и удастся тебе меня в крепость доставить.
Хилков вновь вышел на крыльцо, оглядываясь.
– Скажи своим людям, чтобы они совсем убрались! – велел он Сидору.
– Ну, совсем они не уйдут, – возразил тот. – Я им не хозяин, у них своя голова есть. Меня, может, и пожалеют, а ради меня – и вас. А уж куда им идти, они сами решают. Может, они вообще тут живут?
– Вот черт! – чертыхнулся один из его людей, и сбоку в проулок стали въезжать конные ратные люди, кто с сулицей, кто с рогатиной – а кто и с пищалями и луками.
На людей Рябого обрушились стрелы, и те отступили, попрятавшись за изгородями.
Разбуженные выстрелами, в окнах стали появляться жители. Кое-кто вышел на крыльцо, но, увидев ратных людей, тут же спрятался обратно: воспоминание о погромах было еще слишком свежо.
– Вот и славно: взяли, стало быть, – вперед выехал Трифон Иванович на вороном жеребце, одетый как для битвы: в кольчужном колонтаре, в шеломе с наносником и яловцем, с сулицей в руке и саблей на поясе. – Правду, стало быть, Ванька сказал. Ну, давайте его сюда, дальше мы сами, – он сделал знак двум своим людям, и те быстро стали разматывать аркан, готовя петлю.
– Нет, Трифон Иванович, извини, но взяли его царские люди, так что и судить его будут в царевом приказе, – отозвался Хилков, выходя к Матвею.
– Знаю я, как у вас судят, – нахмурился боярин. – Даст этот лиходей какому-нибудь дьяку десяток рублей, да и отпустят его на все четыре стороны. А мы тут живем. И сколько уже можно страху из-за него терпеть! Повесить его, я сказал!
– Не будет того, пока я жив! – выкрикнул Матвей и вдруг неожиданно для себя перевел дуло пистолета с головы Сидора в лицо боярину. – Хватит вам уже землю нашу на части рвать! Будет, как велено словом государевым! Мы Сидора забираем в Москву, и хватит с вас! Дай дорогу, боярин!
Трифон Иванович грозно сверкнул глазами, не отводя взора от черной дырочки ствола, но не осмелился переть против государевых слуг, дал знак своим пропустить.
– Но поглядим, довезете ли вы его хотя бы до ворот крепости, – усмехнулся он.
Стрельцы вывели коней, своих и боярских, раненого своего товарища уложили на плащ, который растянули меж двух коней, а на лошадь раненого усадили Сидора. Стрельцы успели уже перезарядить самопалы – по настоянию Шеина, ратникам его приказа выдавали кремневые ружья – и, держа их на сгибе свободной руки, выразительно направили их в обе стороны от дороги.
На крыльце кабака появился хозяин. Ничего не сказал, только молча проводил взглядом длинную вереницу: сперва Хилков, за ним двое стрельцов с третьим в люльке, потом Сидор, за ним Матвей с пистолетом в руке – все верхами; за ними по двое двигались люди Трифона Ивановича, а позади тех, пробираясь вдоль заборов, шли люди Рябого, не смея ни напасть, ни бросить своего предводителя.
