Что-то растворённое в воздухе звало её за собой, но нечто подобное, и даже сильнее, держало на месте. Пошевелив, словно в сомнении, ветвями, лиана стала покорно ждать, пока это нечто сдвинется укажет новое направление.

По ночной пустыне, крепко обнявшись, шли двое. Сухой ветерок задувал в лицо, сзади медленно переваливалось огромное дерево-водочерпий.

- Ты не прогонишь меня к Настасию? - прильнув к Светиному плечу, лукаво спрашивала Юра.

- Нет, - отвечал парень, - и не надейся!

«Пусть только подойдёт, - думал он, - руки оторву!»

---

Парижское утро похоже на цыганскую юбку. Сотканное их десятков разноцветных лоскутов, звуков и запахов, оно кружится в медленном танце. Невидимая цыганка, звеня обручами открывшихся бистро, взмахивает руками. Одна за другой пробуждаются квартиры, раскрывая зевающие рты окон. И вот улицы наполняются людьми. Радостные лица молоденьких девушек, спешащих на работу, насупленные физиономии еще не проснувшихся мужчин – в этом разнообразии совсем теряется сморщенное лицо пожилого господина…

Господин Флейшман не спешит на работу. Он не в том возрасте, чтобы трудиться. Он мог бы вести докторскую практику, но зачем ему это? Скромный уголок на окраине Парижа в не самом шумном доме – у господина Флейшмана есть все для счастливой старости. И если что-то и выгоняет его из Эдема по утрам, так только любовь к свежей зелени. Старик не любит яблоки, его зубы давно не могут справиться с этим запретным плодом. Флейшман предпочитает мягкие груши, которые продает женщина в зеленой косынке. Старик не помнит её имени, хотя она всегда приветствует его. Флейшман покупает груши, немного бобов и брокколи. По дороге домой он не смотрит по сторонам, пряча лицо за драповой ширмой поднятого воротника.

У дверей его дома стоит парочка. Их имена Флейшман помнит.

- Что, Жиль, дышите свежим воздухом?

Парень смущенно опускает глаза. Девушка убирает руки с его плеч и поправляет юбку. Флейшману нравятся её глаза. В ту же секунду он понимает, что прямой взгляд его пугает.

- Нет, доктор, - улыбается Жиль. – Поссорился с маман.

- Мадам Венье не приглянулась такая прелестная девушка? – вскидывает брови Флейшман.

- Мадам Венье не приглянулось, что какая-то женщина кроме неё может приглянуться мне, - угрюмо отвечает Жиль.

Флейшман разводит руками, показывая, что такие сложности отношений удивляют и его. Он открывает дверь в парадную и поднимается по лестнице. Где-то в глубинах его разума по точно такой же лестнице, ведущей к просторной комнате сознания, поднимается одно старое воспоминание…

***

… робкий стук в дверь кабинета. Герр Флейшман не любит, когда его беспокоят во время работы, но, тем не менее, приглашает войти. Кроме Герты в этот час посетителей быть не может. Так и есть – в кабинет заходит покрасневшая от смущения Герта, держа за руку высокого парня. Флейшман хмурится при виде гостя.

- Я же четко выразил свое желание, - встает из-за стола доктор. – Ему запрещено появляться в этом доме.

- Папа, ты должен помочь, - не поднимая головы, говорит Герта. – Франц пострадал из-за твоего… Пострадал из-за меня.

Флейшман делает вид, что не заметил дочкиной оговорки. Ей еще предстоит серьезный разговор о послушании и уважении к мнению родителей.

- Пострадал, каким образом?

- Мы договорились встретиться субботним вечером. Помнишь, когда… Я была занята.

Флейшман помнит субботний вечер. Герта, действительно была занята. Она плакала, получив от него запрет на свидание. В любом случае, от слез еще никто не умирал. Ему, как доктору, это хорошо известно. А вот, после погромов, на улицах Дрездена нашли тела многих евреев. Флейшману не хотелось, чтобы в подобную ночь его Герта оказалась рядом с этим Францем.

- Папа, так вышло, что Франц прождал до утра. Он дурно себя чувствует уже третий день.

- Ясно. Выйди, я его осмотрю, - доктор говорит сухо, чтобы у дочки не закралось сомнений насчет его отношения к этому еврею.

Франц молчит, стараясь ничем не разозлить Флейшмана. Он понимает, что ему здорово повезло. Денег на хорошего врача у Франца нет, да и мало кто в эти дни взялся бы за такого неудобного пациента. Осмотр длится не более нескольких минут.

- Боюсь, молодой человек, что у вас пневмония, - резюмирует Флейшман.

Франц бледнеет, судорожно застегивая рубашку. Теперь его зачесанные на пробор волосы кажутся еще темнее. Флейшман даже с некоторой жалостью смотрит на непутевого ухажера своей дочери.

- Молодой человек, я думаю, не стоит объяснять, что в ближайшие дни вам нужен покой, - говорит доктор. – Я напишу, какие препараты вам понадобятся. Как и где вы достанете медикаменты, меня не интересует.

Франц тихо благодарит Флейшмана, дрожащей рукой опускает бумажку в карман пиджака и выходит из кабинета. Через несколько минут входит Герта.

- Спасибо, папа, - шепчет она.

Флейшман не отвечает, погруженный в изучение последнего номера медицинского вестника. Скоро ему предстоит выступление перед большой аудиторией…

***

… старик заходит в свою маленькую пыльную квартиру. В свое время доктор не допустил бы такого, но силы уже не те, а нанять горничную он не в состоянии. Да, и если бы у Флейшмана были средства, он никогда бы не решился на такие открытые контакты с окружающим миром. Он идет на кухню, чтобы положить продукты на стол. Одну грушу он моет в ведре и вытирает тряпкой. Последнее воспоминание, заставшее его врасплох на лестничной площадке, было лишь первой каплей, предвещающий долгий меланхоличный ливень.

Флейшман открывает окно и смотрит на улицу. Жиль со своей пассией уже куда-то ушли. Солнечный свет почти не пробивается во дворик. Длинная улица, тянущаяся от дверей парадной вдаль, напоминает вывалившийся язык покойника. Флейшман морщится, поймав себя на такой аналогии. Ему хочется выпить чего-нибудь покрепче. Доктор подходит к серванту, открывает его правую створку. На полке стоит графинчик с прозрачной жидкостью. Старик прищуривается, рассчитывая, насколько хватит запасов, затем взмахивает рукой и щедро наливает себе водки в стаканчик, стоящий рядом с графином.

- Доктор, - насмешливо говорит старик. – Излечи себя сам.

Слова эти кажутся ему такими же горькими, как и питье. Какой он доктор? Он крыса, прячущаяся в тени. Впрочем, какой у него был выбор? С его репутацией великолепного хирурга и человека, преданного партии. Флейшман садится в кресло, стоящее напротив серванта и, прикрыв глаза рукой, вспоминает…

***

… белые стены медицинской палаты. Красное и белое – все, что осталось ему в эти тревожные дни из цветовой гаммы. Солдатам, впрочем, достается и того хуже – красный и черный. Все же белые стены лучше черной земли. Флейшман пытается найти что-то позитивное даже в таких мелких деталях быта. Но его усилия тщетны и тогда доктор с головой погружается в работу. С головой… Флейшману становится смешно от такой мысли.

- Герр доктор, - в палату заходит какой-то солдат, имени которого Флейшман не помнит. – Новый экземпляр.

- Подготовьте, - коротко бросает доктор.

Пока он моет руки и надевает перчатки, за стеной раздаются вскрики. Доктор морщится, представляя, что там происходит. На происходящее можно было смотреть с двух сторон. Если они все подопытные крысы – не стоит переживать, как они пройдут свой путь до страниц в учебниках биологии. А относиться к ним не как к крысам Флейшман боится. С каждым днем, с каждым новым экземпляром – все меньше, но боится.

- Быстро, - приказывает солдат, вталкивая в палату сгорбившегося человека.

Флейшман оборачивается, и шприц выпадает из его рук. Это не крыса, это далеко не крыса…

***

… тяжело вздохнув, старик ставит стакан обратно на поднос. При этом он задевает графин, оглашая комнату хрустальным звоном.