Она рождена дарить счастье другим. Вопреки здравому смыслу Люси оказалась у Онгута.

Девушка-мотылек в последний раз махнула крыльями и присела в реверансе.

– Как тебе? – тяжело дыша, спросила она.

Онгут захлопал всеми восьмью ладонями. Он делал вид, что ему хорошо и весело, но в голове роились беспокойные мысли. Сотот был на пределе. Чтобы кротомашина смогла добраться до поверхности, будет необходим новый источник энергии.

Похоже, придется пожертвовать Люси…

3.

Сорок лет жизни Онгут обходился базовыми алгоритмами и инстинктами, заложенными Матерью. Он не умел чувствовать. Красивый цветок не ласкал взгляд; художественная книга не переносила в воображаемый мир. Мысли были заняты только работой: найти десять червивых королей, обработать их и довезти до Матери, потом прием пищи, симбиоз с кротомашиной, обучение и четырехчасовой сон. И так день ото дня.

Без мыслей о будущем, без мечты. Возможно, если бы Онгут не нашел Люси, он так и остался бы безымянным восьмипалым, что копается в земле в поисках энергии. Судьба распорядилась иначе. Геном одной из найденных личинок червивого короля был испорчен. Выжить личинка не могла, не говоря уже о развитии. Но все равно Онгут без колебаний опустил её в капсулу и забыл. Первые изменения с кротомашиной произошли через месяц, с Онгутом – через два.

Эмоциональный калека с детства, он не сразу осознал, что его грубая и ничтожная жизнь переменилась. Личинка в капсуле росла, умудряясь кормить и преобразовывать кротомашину. Она приспособилась к тому, чтобы перерабатывать биологическую жидкость под свои нужды.

Онгут начал замечать, что стал относится к окружающим вещам иначе. Например, сердцебиение Крота приносило удовольствие, а визги червивых королей – давление в груди. На первых порах он боялся, что заболел, но просить помощи у Матери не хотел.

Все чаще перед сном Онгут смотрел на капсулу, любуясь изменениями личинки. Она из склизкого и пахнущего ацетоном шара с россыпью гнойников у круглого рта превращалась в удивительно красивое создание. У личинки сформировались ручки и ножки. День ото дня она все сильнее походила на человека.

Онгут читал о людях в книгах и в Сети и знал, что они вымерли много лет назад. Он увлекся человеческой культурой. И если раньше в художественных книгах людей переживания героев были ему неинтересны и скучны, то теперь они оставляли глубокий след в душе. Онгут не понимал, почему его собратья так слепы к красоте.

Между тем, личинка росла: появились крылья, наконец-то сформировались черты лица. Решив, что нельзя больше мучить существо в капсуле, Онгут освободил его. Создание, такое крохотное по сравнению с восьмипалым, такое худое, оно словно просило, чтобы о нем позаботились.

Онгут научил существо пользоваться обручем знаний. Через месяц оно стало ей – Люси. Онгут до сих пор не понимал, как в голову мутанту пришла мысль, что она – женская особь. Люси по природе своей была беспола.

Еще через месяц она стала называть себя девушкой-мотыльком, хотя её крылья скорее походили на крылья летучей мыши.

Но Онгут не стал переубеждать существо. Зачем? Ведь Люси обладала уникальным даром – она божественно танцевала…

4.

Сердце бьется часто-часто, гоняя биологические жидкости по тонким сосудам. Каждая клетка кожи выбрасывает в мертвую землю гной – отходы жизнедеятельности – и с этим ничего не поделаешь. Слепые белесые глаза со скрипом крутятся в глазницах.

Кротомашина рвется под холодную землю.

В норе мертвая тишина и глухая тьма – на такой глубине нет даже червей. Все живое ползает и шевелится, совокупляется, жрет где-то там на поверхности. А здесь, в норе, благодать для нежизни.

Кротомашина рвется под каменную землю.

Лапы-лопаты работают, но каждый новый камень подтачивает острые когти. Длинный хвост опухает, чтобы сделать стенки норы более крепкими, однако с каждым пройденным метром делать это сложнее.

Где-то поблизости должны быть червивые короли. Спят себе без сновидений. Спят, чтобы потом, когда сотот будет буквально выплескиваться из них, родить очередного вонючего ублюдка. Ублюдок подрастет, сожрет родителей и уснет. Бесконечный круговорот.

Кротомашина рвется под обетованную землю.

Мать называет червивых королей иудиными грушами. Сладкими в своей непристойности. Там, на поверхности, не хватает пищи и сырья. Жизнь погибает. Чтобы протянуть хоть еще чуть-чуть, приходится искать тех, кто богат сототом и способен им поделиться с другими. Червивые короли прячутся под землей, они не хотят отдавать сотот. Они предпочитают тратить его на своих безмозглых детенышей.

Поэтому иудины груши нужно доставать. Пусть они будут помятыми и потрескавшимися – важен истекающий блестящий сок.

Мать говорит, что нужно найти всех червивых королей. Как только последняя личинка окажется в капсуле с биологической жидкостью, так больше не надо будет рыть норы.

Кротомашина рвется под землю...

***

В кабине пахло безнадегой. По экранам компьютера прыгали окошки, предупреждавшие об отсутствии связи с Матерью и другими Кротами. Однако Онгуту было все равно. Нахмурившись, он сидел перед пультом и тер виски.

Секунды растягивались в минуты, минуты – в часы. Вот-вот должна была появиться Люси, чтобы исполнить свой последний танец. Онгут тяжело вздохнул. Личинок больше нет. Крот копает на остатках биологической жидкости.

Онгут скучал по Люси даже тогда, когда девушка-мотылек находилась у себя в каюте. Знала бы она, насколько его сердце обливалось кровью при мысли, что он собирался с ней сделать. Все то время, которое они провели вместе, казалось Онгуту счастливым. Из глубин памяти всплывали воспоминания: их беседы, игры и секреты. Онгута удивляло, насколько сильно Люси и её танцы стали частью его. Душевная боль не давала сосредоточиться на управлении кротомашины. А в редкие минуты для отдыха он не мог сомкнуть глаз. Душа больше не принадлежала ему.

…Этот приятный запах её тела… Голос, что так ласково шепчет: «Не бойся! Ты сильный»…

– Онгут!

Люси вбежала в операторскую, держась правой рукой за грудь. На лбу выступили градины пота, нижняя губа подрагивала. Кожа побледнела. Но в глазах играло пламя, мешая разглядеть их выражение. Левое крыло раскрылось и болталось по полу.

– Я себя плохо чувствую, – прошептала Люси, – но это ничего. Видимо, съела что-то не то. Я все равно станцую для тебя, мое великанское чудовище.

Онгут опустил глаза. Он не хотел встречаться с взглядом Люси. Какая несправедливость: он такой огромный убивает эту мелочь только ради того, чтобы добраться до дома. Ирония судьбы.

– Ты сегодня какой-то грустный, – заметила Люси и попробовала улыбнуться, но улыбка получилась вымученной и ненастоящей. – Совсем никого не поймал? Да и нестрашно: завтра обязательно кого-нибудь найдешь. Не переживай.

Девушка-мотылек вскинула голову, подняла правую ногу для танца и… упала. Тело с глухим стуком ударилось о пол.

Онгут боялся бросить взгляд на Люси. Сердце молотилось о ребра так, словно решило вырваться наружу. Все внимание приковал шуршащий звук, доносящийся из динамиков. Хотелось вырвать трубки из тела, сдохнуть и унестись прочь из этого подлого несправедливого мира…

Люси еще была жива. Шумно втягивая воздух, она билась в конвульсиях. Онгут всего лишь усыпил её с помощью механических щупальцев.

…Зеркало её глаз цвета нефти… Тонкие длинные пальцы, что касаются его кожи… Её горячее дыхание… Этот танец, наполненный страстью и желанием… Божественный танец…

Онгут мотнул головой, прогоняя наваждение. Люси больше не будет танцевать. Никогда. Звучит как приговор.

А что если...

5.

Капсула в желтом свете ламп напоминала пустующий гроб. На стенках пузырилась биологическая жидкость, пройдет час и она испарится. В трубках еще струилась вязкая черная кровь кротомашины. Но в очищенном кондиционерами воздухе чувствовались печаль и запустение.