Если ты на что-то годен, то можешь, стремясь к успеху, потерпеть неудачу. Если ты ни на что не годен, откуда взяться неудаче? Над кривым Бяо смеялись в деревне все: и вид у него был дурной и тщедушный, и из рук всё валилось, и двух слов связать не мог. А как нагрянула война, ушли и не вернулись все мужчины деревни. Лишь кривой Бяо по-прежнему бегал по улицам и пел свои глупые песенки. Если человек не знает, в чём ценность жизни, он не потеряет жизнь ни при каких обстоятельствах.

***

Нищий старик медленно брёл по дороге. Солнце яростно поливало одинокую фигуру жаром, словно негодуя, что нет других свидетелей его могущества и великолепия. Окружающая местность была суха и пустынна; только на горизонте белевшие горы обещали нескорую прохладу. Похоже на страну Фэйлап, медленно подумал старик. Где-то здесь, как уверял Жилон Географ, водятся Жёлтые звери — у них тело лошади, вместо ног змеи, а голова птичья. Если выпить их слюны, будешь жить тысячу лет. Но старик не хочет жить тысячу лет; он хочет скоро умереть. Память — всё, что осталось от многоучёного Лан Гошона. Ни имени, ни книг, ни друзей — только память, да и та слабеет день ото дня. Всё бы забыл старик, но главного не забыть: того, как несправедливо обошёлся с ним проклятый хаан и как сладка будет ему месть: на этом свете или на том. Только как может отомстить ничтожный попрошайка великому правителю, уже давно оправившемуся от поражения под Уфанью и победоносно воевавшему на равнинах Эзгиль? Никак, а всё ж хитроумный план есть — лишь бы на этот раз сработал.

Ох и побросала злая судьба Лан Гошона по городам и весям! Он ел суп для бедняков в Чуруе, поденствовал в Марже, страдал от лихорадки в Коворее. Его били в Огоме, травили огромными псами в Рузе, сажали в тюрьму в Кае. Вшей он уже давно по-философски не замечал, чувства голода тоже; с собаками и людьми было сложнее. Первые, все как один, считали своим долгом вцепиться в его штанины, приводя их и без того рваный вид в совсем уж предосудительное состояние; вторые — слава богам, не все! — или лениво замахивались на просящего подаяние старика, либо с браным криком прогоняли его — то ли знали о проклятии Лан Гошона, то ли по всегдашнему бессердечию своему. Гошону было утешительнее думать, что по бессердечию. Несколько лет продолжалась его трагическая одиссея, в которой он познал жизнь сильно не такой, какой она описывалась в книгах; а познав, намеревался уже наконец тихо скончаться, как однажды, на ночевке в хлеву у постоялого двора, одна сумасшедшая мысль заставила его взвиться в воздух и издать яростный крик, переполошивший ослов. Ну конечно! Как же он не вспомнил раньше!

Эту книгу он купил в год Железного Дракона у странного торговца. Был тот крив, а хорошо видел, хил, а таскал много, слаб умом, а настоящую цену знал. Впрочем, Гошон и не торговался. В ту пору хаан ещё платил золотом за каждую страницу «Хроники», чего ж мелочиться. Торговец шепнул, что в книге содержатся редкие рецепты, редкие заклинания, а ещё важнее — редкие сведения о нужных местах и людях, что в тех местах проживают. Заинтересованный, в тот же вечер Гошон книгу прочёл. Было там действительно немало любопытного, немало и сомнительного, но верхом и того и другого было сообщение о горе Читань, где в пещере живёт тысячелетний шаман. Водит он знакомство с духами Семи Вод и Восьми Огней, может отвести человека в иной мир и вернуть обратно, знает, как превращаться в бесплотного призрака-гура и нежить-макци. И за услуги свои не берет ни лана; только не перед каждым является; лишь перед тем, с кого и взять-то нечего. И живёт тот шаман за страной Фэйлап, за горами Щюз.

***

Раздел двадцать третий, список десятый. О победах проигравших

Даже смерть может послужить делу, даже поражение может принести победу. В царстве Сога пришёл к власти Батод — человек подозрительный и жестокий. Он отправил в трудный поход всеобщего любимца, молодого генерала Хая, а когда тот возвращался домой с победой, не придумал ничего лучшего, как объявить его вне закона и казнить всю его семью. Добродетельный Хай не стал воевать со своим же народом; он заперся в комнатке трактира с намерением принять яд. Но его успел разыскать Юпан, тайный посланник царства Фирс — давнего врага Сога. Юпан спросил Хая, хочет ли тот отомстить за свою честь и свою семью. Больше жизни, вскричал Хай, но не знаю, как это сделать. Я знаю, сказал Юпан. С детства я учился убивать с трёх шагов; чтобы подойти к Батоду на такое расстояние, мне нужно показать ему нечто очень ценное. Что же это? — спросил генерал. Вашу голову! — ответил посланник. Хай всё понял. Покорнейше прошу принять мою голову, сказал он, встал на колени и одним взмахом меча лишил себя жизни. После этого Юпан завернул голову Хая в скатерть и повёз в Сога. Там его пропустили к Батоду. Пока тот жадно рассматривал голову своего врага, Юпан обнажил клинок и проткнул тирана. В суматохе ему удалось скрыться. Прибежавшая охрана нашла возле трупа Батода голову и окровавленный меч генерала Хая.

***

— Можешь не говорить, что привело тебя ко мне, ученый Лан Гошон. — Шаман, благообразный старичок с белыми бровями по грудь, усмехнулся. — Это знает даже собака, что порвала тебе штаны вон там, чуть ниже пояса. Но не бесстыдство просвечивает в дыре, нет, там сверкает жажда мести. Мести столь ярой, что поневоле удивляешься, откуда она в теле и разуме книжного человека?

— Давно нет книжника Лан Гошона, ценителя старинных историй и мудрёных хроник, — устало ответил пришедший. — Есть бродяга и пария, у которого несправедливо отняли всё. Теперь я хочу всё вернуть. Ты мне поможешь?

— Нельзя дважды сжечь одни и те же дрова, нельзя зажить той жизнью, которую уже прожил, — покачал головой шаман. — Даже смерть Бугоран-диюка не утолит твоё мщение, не вернёт тебе прежнюю жизнь.

— Это верно! — загорелись глаза Гошона. — А ты сделай меня гуром, призраком, что бродит в ночи. Стану я вечным проклятием царского дома Лашура, сведу с ума Бугорана и его потомков!

— Ты готов пожертвовать своей вечной душой в обмен на вечное посмертие? Застрять посередине между этим миром и тем, без надежды на новое, лучшее воплощение?

— Да!

Шаман изящным жестом забросил свои длинные брови за плечи. Гошону показалось, что за спину полетели и какие-то искры, струи дыма, туманные нити.

— Хорошо, мне это по силам. Но вынужден огорчить тебя, летописец, что стать боевым духом у тебя не выйдет. Книжная ты душа, ею тебе и оставаться навеки. Гур из тебя получится такой: шуршать листами бумаги, оставлять чернильные кляксы, разворачивать свитки, ронять со стола кисти… В общем, только мышей пугать. Согласен ли на это? — лукаво улыбнулся шаман.

Чёрное лицо Гошона исказила страшная гримаса; совладав с собой, он выдавил:

— Д-д-а.

— Хорошо. — Только теперь шаман с интересом посмотрел на собеседника. — Хорошо. Быть по сему.

Искры и нити вылетели из-за спины шамана и помчались к Гошону, на ходу превращаясь в чудесных зверей. Пронизали они его болью и светом, покоем и тьмой, силой и забвением. Погасли глаза Лан Гошона… Загорелись глаза призрака-гура…

***

Раздел сороковой, список первый. Об умелых

Хулон сказал: «Никакое мастерство не стоит недооценивать. Правитель может погубить недруга властью, но и умелая швея способна убить иголкой. Знающий рыбак заведёт в топь, искусный возница затопчет и мулом, а скромный писарь составит смертельную кляузу».

На дворе стояла лунная ночь. В царской библиотеке никого не было, только шуршали листы бумаги, катались по столу свитки, падали кисти… Стоп, это не весенний ветер, это… гур! Бесплотная тень, которую можно увидеть, только если принять настой ягод фоллак, скользила между стеллажами, любовно поглаживала книги и даже, кажется, слегка подвывала от радости вновь читать и писать. Лан Гошон, точнее то, что когда-то было им, вернулся в свой рай. Здесь ему было спокойно и приятно, здесь под его взглядами оживали древние герои и кипели великие битвы, здесь мудрецы прошлого нашептывали ему свои мудрости и почтительно внимали его мудростям, ещё более мудрым. Здесь он был полновластным государем, и горе тому, кто восстал на него!