— Почему шеи?

— Не знаю, подвернулось слово... Так вот... А кто бы вас лечил?

— Саша, у нас есть доктора...

— Да какие у вас там доктора! Шарлатаны какие—то. Тут наука нужна и логика, а у вас какая логика? Чувствами нельзя человека вылечить.

— Саша, ты ошибаешься...

— Нет, Лида, это вы без нас не можете, и мы вас жалеем. Даже в футбол обыгрываем не сильно. Терпим и надеемся, что научитесь здравому смыслу...

— Тьфу, лучше бы я не говорила...

— Ох, Лида... Ну не отворачивайся, прости, занесло. Это же не тебе, это тем, кто сочиняет...

— Всё равно, мне противно. Ты говоришь, как они! Отойди!

— Прости, пожалуйста, Лида, не плачь... Лида, ну...

***

— Саша, расскажи мне про свою работу. Ты целыми днями сидишь, а я ничего не знаю.

— Да что рассказывать. Сейчас вот работаем над совместимостью протоколов... Хочешь расскажу, что это? Вкратце, конечно.

— Ну, наверное.

— Протоколы описывают, как будут передаваться данные между разными устройствами. Вот, например, компьютер и плеер. Ты передаёшь какую-нибудь песню...

— Здорово, понятно, больше не надо! Лучше расскажи что-нибудь про своих друзей или коллег.

— Что рассказать... Ну, есть Фил. Он у нас начальник, но хороший парень.

— У него большая голова?

— Хм, нет, а с чего ты взяла?

— Отлично звучит: «Фил – большая голова».

— Бред какой-то.

— Забавно же. Нет, ты продолжай. Кто ещё? Помню, Эндрю звонил. Эндрю – руки, как у краба.

— С тобой всё в порядке?

— Ну это тоже шутка...

— Странные у тебя шутки. Мне неприятно слышать их про друзей.

— Да я по-доброму же, не хочу никого обижать! Просто ассоциации. В голову приходят слова, а я их говорю. Давай если не с друзьями, то просто с вещами. Назови какую-нибудь вещь.

— Лида, ты меня пугаешь.

— Лида, окей. Лида играет в пинг-понг. У неё наряд из апельсиновых корочек, на голове шапка-пулёмёт, а в желудке — сковорода. Она ездит на сломаном велосипеде в Анадырь и в четверг. Она косит траву на лужайке у Бозона Хиггса и ест унылые помидоры. Удивляет вся гигроскопичность этой ситуации.

— Ты знаешь, что такое бозон Хиггса?

— Хм, думала, это не «что», а «кто» — человек какой-то. Бозон Хиггс.

— Да уж...

— Что, я не права? Только не смейся, дорогой, расскажи лучше! Я хочу образовываться!

— Бозон Хиггса — это такая элементарная частица. У неё название «бозон», а названа она в честь Хиггса. Ты ведь знаешь другие частицы: электрон, протон?

— Знаю, знаю. А кто такой Хиггс?

— Ну, учёный какой-то был, наверное. Всех не упомнишь.

— Понятно всё с тобой.

— Что это со мной понятно?

— Ладно, ничего особенного. А история тебе как?

— Эм... Честно говоря, прослушал. Только на бозоне включил внимание. Повторишь? И, кстати, откуда ты про него узнала?

— Не помню. Может, на рекламном щите мелькнул... Гигроскопичность точно оттуда. Вообще, у вас забавная реклама, много смешных слов. А такую историю я сейчас не повторю, жди. И ответь на звонок уже, совсем заработался.

***

— Саш, какой сегодня день?

— Вторник.

— А знаешь, почему он так называется?

— Очевидно, потому что он второй в неделе.

— Неееет! Во вторник изобрели фтор.

— Что??? Ты знаешь, как «фтор» пишется? И... И ты понимаешь, чем «изобрести» отличается от «открыть»?

— Фу, ну ладно-ладно... Это же шутка.

— Извини, Лида, но это не шутка, а ерунда. Ни разу не смешно.

— Хорошо, постараюсь так больше не шутить при тебе.

— Ты так сказала, будто я какой-то чопорный.

— Хе, ну есть немного.

— Ну всё, я теперь виноват. Ладно, можешь шутить и при мне, так и быть. Ты же не кто-то, а Лида.

— Саша...

— Да?

— Знаешь, я всё-таки люблю отца и скучаю по нему.

***

— Слушай, Саша. Если у нас будет ребёнок, как мы его назовём?

— Как хочешь, только не паровозом. Слышал, один парень...

— Ааа, ты тоже видел этого человека?

— Да все видели, наверное. Правда, я удивлён, что у вас — гуманитариев — его показывали.

— А что тут странного? Это же рацик.

— Что?

— Ой, ну рационалист.

— Да я не о том... Он ведь художник, гуманитарий. Его картины показывали даже.

— Нет-нет, он программист. Так и сказали. А потом показали его за компьютером, он что-то писал с серьёзным лицом, как у тебя...

— Ох, ты смеёшься? Может, он в чатике общался на серьёзные темы?

— Не думаю. А картины любой может рисовать пальцем на телефоне, ты ведь знаешь.

— У него красивые картины были.

— Ты разбираешься в живописи? Давай, расскажи, чем отличается импрессионизм от экспрессионизма? Съел?

— Не знаю, чем отличается, но профессиональную картину от непрофессиональной отличу.

— Ага, отличишь, конечно. Кстати, картины могли подсунуть ваши журналисты. И вообще, отчего гуманитарию называть сына — Паровоз? Понимаю, Букварь. А тут совсем не годится.

— А программисту зачем? Понимаю, если бы Процессор, а тут совсем не годится.

— Ладно тебе. Представляю: «Букварь, ты не забыл букварь?»

— Или: «Процессор, что ты так медленно считаешь?»

— Ужас. Вообще, кто-то наврал: либо наши, либо ваши.

— А может и те и другие.

— А может быть, что и те и другие сказали правду?

— Хм. Для этого тот человек должен быть гуманитарием, рационалистом, программистом и художником одновременно. Это вряд ли возможно. Кстати, слово «рацик» будто из детского сада, не произноси его при мне, пожалуйста.

— Окей.

***

— Лида, вот замечательная задачка. Слушаешь?

— Да, милый.

— Докажи, что все котятки у нас холодильнике жёлтого цвета.

— Ужас какой. Милый, у нас в холодильнике нет котяток.

— Подумай.

— Ты меня за кого принимаешь, дорогой?

— Всё в порядке, это не шутка. Доказывай, жду через пять минут.

— Саша, через пять минут котятки в холодильнике не появятся. Эта фраза неверна.

— Нет же, Лида, верна, включай воображение! Или давай я тебе объясню по-научному. Что значит, все котятки жёлтого цвета?

— То и значит, разве можно по-другому сказать?

— Да, можно. Давай идти от противного.

— Да, давай пойдём. Хотя против котяток я ничего не имею.

— Погоди, так вот... Если не все котятки жёлтого цвета, то есть какой-то котёнок не жёлтого цвета, так? Синий или зелёный, например. Понятно?

— Вроде как да.

— Но разве он есть? Его же нет. Значит, все котятки жёлтые.

— Стой... Ты меня пугаешь... Тут что-то не так. Их же нет!

— Вот, Лида, в этом вся суть. Котяток в холодильнике нет, и слово «все» означает пустоту.

— Котятки и пустота. Мило.

— Слушай, это же интересно. Все котятки из пустого множества могут быть любыми: синими, жёлтыми, белыми. Но если мы спросим: «Есть ли хотя бы один котёнок жёлтого цвета?», ответ будет: «Нет». Это парадоксально, но это логично. Думаю, в этом и есть свобода математики, свобода логики.

— Как-то непонятно. Если у нас ничего нет...

— То у нас есть пустое множество чего-то. В нём ноль предметов. И если мы говорим: «Все предметы в этом множестве жёлтые», это означает: «Ноль предметов из этого множества — жёлтые». И это правда.

— Да, похоже я поняла. И правда забавно, хотя поначалу странно и сложно.

— Ну, ты ведь гуманитарий...

— Фу, Саша, не говори в таком тоне!

— Хех!.. Ну ладно, извини.

***

— Саша, знаешь, отчего коты боятся пылесосов?

— Отчего?

— Оттого, что раньше на Земле жили существа, похожие на пылесосы, и они воевали с котами. Коты проиграли и скрылись в подземельях (отсюда их отличное зрение в темноте), а потом пылесосов убило метеоритом, и коты вышли наверх. Сейчас же при звуке пылесоса в них просыпается генетическая память.