Для этого нужна боль. Много физической боли… Ее колебания в пространстве помогают менять чужую форму.
- Моя... боль? – колени совсем ослабли. По спине потекли липкие ручейки пота.
Я должна была солгать. Обмануть. Уговорить. Все, что угодно, но не участвовать в сговоре против Него.
Его команда: друзья и единомышленники умрут. Он ей этого не простит… никогда.
Я с трудом кивнула.
- Что если… мне заменить его, - я запнулась и умолкла. Все стало ясно без слов.
- Нет. Ты ведь не ЧЕЛОВЕК.
Птицы по-быстрому сложили костер. Обступили замершее в скафандре тело.
- Прости мое племя!… Прости меня, - он видел ее глаза, и минуту назад проклинавший этот мир, сумел понять.
В шоковом болевом состоянии, он вспомнил все. За две минуты. Вспомнил и осознал ироничность казни.
- … мы встретимся. Это не закончится. Уходи… прежде чем… - он облизнул запекшиеся губы и застонал. Птицы обступили теснее.
- Мы не будем вместе, обреченные ходить по кругу. Умирая и не спасая друг друга раз за разом, - она разрыдалась, взахлеб, размазывая слезы по щекам и шмыгая носом, - прости-прости-прости… это я во всем виновата – это я нас прокляла…
- … не думай, - для нее он сдерживался из последних сил,- уведите ее… что ж вы… дьявол всех побери…
Верди давно увели, оглушенную и ослепленную в своем горе. А равнодушные птицы, стоя полукругом, смотрели, как сгорает человек. Они ткали сеть, окутывая ею пришельцев и меняя их облик.
34 глава
Он пребольно упал на все четыре лапы. Мелкий щебень впился в подушечки, когти царапнули камни покрупнее. Голова мотнулась туда-сюда, норовя упасть на мохнатую грудь. Прыжок – он перепрыгнул через овраг и прибавил ходу. Как будто это могло помочь ему выжить. Не сойти с ума. Дойти до своей заветной…
Каждый встречный преспокойно мог воткнуть в него нож. Воткнуть и провернуть лишь за то, что он "не такой".
Подвернутая в азарте бега лапа, дала о себе знать. Большое тело перевернулось, распластавшись на траве. Он ткнулся в нежную поросль носом и глубоко втянул запах. Если ему суждено погибнуть, последнее, что он запомнит: мягкую траву и собственно прерывистое дыхание.
Услышать бы ее голос в голове, хоть одно словечко… это всегда помогало. Прежде.
Она вобрала в себя все краски, что встретила по дороге. Собрала, как осколки магического зеркала. Окутала себя ими прежде, чем превратиться в тень.
… вообразить себя туманной дымкой… легким облачком… невесомым маревом над водой…
- Вилия, Вилия… - кто-то настойчиво повторял имя. Сбивая ее с тончайших нитей.
- Вилия, да куда же запропастилась эта проклятая девчонка! Иди и ищи ее! Где только носит…
Вкус неба такой… холодный… щекочущий…
- Ви, лучше б тебе появиться передо мной!
Девочка возникла, словно из неоткуда. Отстукивая мелодию босыми пятками, она побежала к дому, пронырнув под ногами старой женщины.
Объект исследований – один из людей – возник прямо перед его лицом.
- А ты говорил, что дохлый! Ан нет – жив пока.
Он, не поднимая век, чувствовал, что на него смотрят. Вскоре к одной паре глаз, присоединилась вторая.
- Чудной какой… серебристый.
Мир вокруг был как будто узнаваемый, но что-то пошло чуть-чуть не так. А потом пришло ощущение потери. Он вновь попал не туда… пора бы привыкнуть к поражению. И эти люди кругом… он должен был попасть к теням.
Стиль мира приближался к символизму. Грубые лица и домотканые одежды. Чистые и тонкие контуры цветов, изгибы ветвей, нежный оттенок желтоватого неба подчеркивали топорные фигуры людей. И этот невыразимо красивый цвет солнца, теплый, алый, возможно последнее, что он увидит.
Странные мужчины и женщины несли к нему камни. Ожесточенные под этой тяжестью, они обливались потом, но закидывали огромного серебристого монстра посмертными валунами. Во избежание его оживления… Серые люди под серой ношей. Трясущиеся в страхе души. Сущие тени. Может он не ошибся миром?
Когда огромное тело поглотила каменная волна, последний человек бросил некрупный камешек и поспешил убраться с поляны. Всем известно, что в этих местах и днем то опасно – чего уж там говорить про ночь.
Но, кажется, все эти камни только и ждали, когда стихнут в дали последние шаги. Пирамида начала медленно рушиться. И вот из-под валуна показалась человеческая рука. Припорошенная каменной пылью. Сжалась в кулак.
Девочка сосредоточенно создавала бабочек. Синие крылья, такого же безмятежно-синего оттенка, как ее собственные глаза, маленькие подвижные усики. Крошечные черные бусины-зрачки.
- Хватит… - окрик резкий, как удар по лицу. Вилия медленно повернулась к вошедшему. Отец.
- Я не желаю, чтоб ты расходовала свою силу на всякую ерунду. Твоя наставница жалуется, что ты исчезаешь, не желая заниматься.
Отец говорил и говорил, но Ви смотрела на его ноги, не поднимая головы. Он держался на расстоянии. Тоже боится, как и все они.
- Вилия, ты выходишь из-под контроля. Мне не хотелось этого делать, а все же…
- Я не одна из них и не хочу уходить к ним.
- Здесь ты ничему не научишься… дочь, - она вздрогнула. Давно он не называл ее так. Ви прислушалась к себе. К неслышному шагу времени, когда она была чей то дочерью.
- Они не так страшны, как о НИХ говорят. Ты знаешь темную челядь. У тех все, что за гранью понимания – вызывает отвращение.
Он говорил еще и еще, пока не заметил, что глаза девочки пусты, обращенные вовнутрь.
На следующий день она отпустила в небо любимого крылатого зверька и собрала вещи.
Его уже не первый раз за день посещала чудная мысль: словно душа ее не живая, и не мертвая.
- Если ты здесь, я найду тебя, - он сплюнул на землю и, пошатываясь, побрел прочь от каменного захоронения, - Все остальное – не важно.
Если ты только тут, живая…
- Ты живая…
Девочка замерла, собрав всю волю, чтобы не разреветься по-детски, навзрыд.
- Живые не могут ступить на нашу землю. Прежде мы должны убить тебя.
Личико ее побелело. Потерянная, она застыла под сумрачными взглядами, обнимая себя за худые плечи.
- Не бойся… - нежно прошелестела тень, - тебе не будет больно. А потом ты станешь одной из нас.
Тени влезли в ее голову, сердце, пробежали кровью изнутри от кончиков пальцев до короткостриженных волос на голове. Они убивали по крошечной части ее души. Ушли из предметов краски. Небо скукожилось над головой, погас свет вокруг. Вообще – весь свет. Даже самый тончайший полумрак и тот исчез.